Ичан
Страна | |
---|---|
Статус | |
Входит в |
провинцию Хубэй |
Включает |
5 районов, 3 городских уезда, 3 уезда, 2 автономных уезда |
Население (2008) |
4,04 млн |
Площадь |
21,227 км² |
Часовой пояс |
+8 |
Телефонный код |
+86 717 |
Код автом. номеров |
鄂E |
[en.yichang.gov.cn/ Официальный сайт] |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 20 октября 2013 года. |
Ичан (кит. упр. 宜昌, пиньинь: Yíchāng) — городской округ в китайской провинции Хубэй. Главная городская зона округа была известна исторически (и продолжает быть известна неформально) как город Ичан, и продолжает указываться на картах мелкого масштаба кружком с соответствующей подписью. Однако формально в современной системе административно-территориального деления КНР эта городская зона не является отдельной единицей, а входит в состав нескольких районов городского округа Ичан.
География
Ичан расположен на западе провинции Хубэй, на реке Янцзы, узкой долиной которой округ разделён на две части. Нижнее из знаменитых Трёх Ущелий Янцзы — Ущелье Силин — находится в пределах округа (уезды Цзыгуй и Илин).
Рельеф в основном гористый, особенно на западе округа, с вершинами, превышающими 2.000 м над уровнем моря как на северо-западе, так и на юго-западе округа.
Административное деление
- Район Силин Xiling District (西陵区) — центр города, на левом берегу Янцзы
- Район Уцзяган Wujiagang District (伍家岗区) — юго-восточная часть главной городской зоны и пригороды
- Район Дяньцзюнь Dianjun District (点军区) — заречная часть главной городской зоны (на правом берегу Янцзы) и пригороды
- Район Сяотин Xiaoting District (猇亭区)
- Район Илин Yiling District (夷陵区) — северная часть главной городской зоны и пригороды
- Городской уезд Чжицзян Zhijiang (枝江市) — городок на левом берегу, ниже Ичана
- Городской уезд Иду Yidu (宜都市) — городок на правом берегу, ниже Ичана
- Городской уезд Данъян Dangyang (当阳市)
- Уезд Юаньянь Yuan’an County (远安县) — в горах к северо-востоку от Ичана
- Уезд Синшань Xingshan County (兴山县) — в горах к северо-западу от Ичана
- Уезд Цзыгуй Zigui County (秭归县) — уезд на обоих берегах Янцзы, выше по течению от плотины Санься
- Чанъян-Туцзяский автономный уезд Changyang Tujia Autonomous County (长阳土家族自治县) — в горной долине реки Цинцзян, правого притока Янцзы
- Уфэн-Туцзяский автономный уезд Wufeng Tujia Autonomous County (五峰土家族自治县) — в горах на юге округа
Экономика
Ичан наиболее известен двумя находящимися в округе гидроэлектростанциями на реке Янцзы:
- «Гэчжоуба» (Gezhouba), расположена на северной окраине главной городской зоны (то есть собственно города Ичан), в нескольких километрах выше по течению от центра города
- «Санься» (Три ущелья) — крупнейшая электростанция в мире, расположена у посёлка Саньдоупин (Sandouping) в районе Илин (Yiling), в нескольких десятках километров к северо-западу (выше по течению) от главной городской зоны (то есть собственно города Ичан).
Имеются также многочисленные малые ГЭС на горных реках и ручьях в большинстве уездов городского округа Ичан.
Среди сельскохозяйственных культур немалое значение имеют цитрусовые и чай.
Транспорт
Судоходство на Янцзы. Аэропорт.
Находится на строящейся железнодорожной магистрали Шанхай — Ухань — Чэнду. Участок скоростной железной дороги Ухань — Ичан будет предположительно пущен в эксплуатацию в 2012 году. Участок скоростной железной дороги Ичан — Ваньчжоу пущен в эксплуатацию, далее активно идет строительство дальше на запад, к Чунцину.
- Hubei-S334-tunnel-4870.jpg
Освещение в большинстве туннелей (необходимых на многих дорогах округа в силу рельефа местности) почитается за ненужную роскошь
- Gezhouba-lock-downstream-gate-4811.jpg
Ворота шлюза гидрокомплекса Гэчжоуба
- Yiling-District-roadside-quarry-4850.JPG
Каменоломни рекламируют свою продукцию, выставляя образцы вдоль дороги
- Yichang-Huangbai-He-4783.jpg
На реке Хуанбо
- Zigui-Guizhou-5012.jpg
На Янцзы у пос. Гуйчжоу, уезд Цзыгуй
- Maoping-old-gate-4936.jpg
Едва ли не единственная старинная постройка, уцелевшая в пос. Маопин (уездный центр уезда Цзыгуй)
- VM 5199 Xingshan County Houzibao south hydroelectric plant.jpg
ГЭС Хоуцзыбао в уезде Синшань. Вода поступает с горы по чёрной трубе
См. также
Это заготовка статьи по географии КНР. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Административное деление провинции Хубэй |
Напишите отзыв о статье "Ичан"
Отрывок, характеризующий Ичан
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.