Ичери-шехер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><th colspan="2" style="text-align:center; font-weight:bold; text-align:center; font-size:110%; background:#5B92E5; color:#ffffff;"> Объект всемирного наследия</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; "> Walled City of Baku with the Shirvanshah's Palace and Maiden Tower
(Старая крепость в Баку с Дворцом ширваншахов и Девичьей Башней) </td></tr><tr><th style="font-weight:bold; text-align:right;border:1px solid #D3D3D3">Ссылка</th><td class="" style=""> [whc.unesco.org/ru/list/958 № 958] в списке объектов всемирного наследия ([whc.unesco.org/en/list/958 en]) </td></tr><tr><th style="font-weight:bold; text-align:right;border:1px solid #D3D3D3">Тип</th><td class="" style=""> Культурный </td></tr><tr><th style="font-weight:bold; text-align:right;border:1px solid #D3D3D3">Критерии</th><td class="" style=""> iv </td></tr><tr><th style="font-weight:bold; text-align:right;border:1px solid #D3D3D3">Регион</th><td class="" style=""> Европа и Северная Америка </td></tr><tr><th style="font-weight:bold; text-align:right;border:1px solid #D3D3D3">Включение</th><td class="" style=""> 2000  (24-я сессия) </td></tr>
Историческая местность
Ичери-шехер
азерб. İçəri şəhər

Девичья башня, Шемахинские ворота, Базарная площадь, Старая улочка, Диванхане, Мечеть Мухаммеда, Чин-мечеть, Древние идолы, Дворец ширваншахов</small>
Страна Азербайджан
Город Баку
Первое упоминание V век[1][2]
Здания:
Дворец Ширваншахов • Девичья башня • Мечеть Мухаммеда • Дворцовая мечеть • Джума мечеть • Бани Ширваншахов • Баня Гаджи Гаиба
Статус Государственный историко-архитектурный заповедник — объект Всемирного наследия ЮНЕСКО
Сайт [www.icherisheher.gov.az Официальный сайт]
План «старого» города Ичери-шехер
Координаты: 40°21′54″ с. ш. 49°50′10″ в. д. / 40.365033° с. ш. 49.836° в. д. / 40.365033; 49.836 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.365033&mlon=49.836&zoom=12 (O)] (Я)

Ичери́-шехе́р (азерб. İçəri şəhər — Внутренний город), в простонародье — Крепость[3] (азерб. Qala), или «старый» город[4] — старинный жилой квартал и историко-архитектурный заповедник в столице Азербайджана городе Баку, окружённый хорошо сохранившимся крепостными стенами и являющийся наиболее древней частью[5] и достопримечательностью города. На площади в 221 тыс. м², который занимает заповедник, проживает более 1300 семей[6].

Территория заповедника была заселена ещё в бронзовом веке[6]. В результате археологических раскопок было установлено, что территория Ичери-шехер была плотно заселена уже в VIIIXI вв., здесь были развиты ремесло и торговля[7]. В XV веке Ширваншах перенёс свою резиденцию из Шемахи в Баку, что способствовало «кристаллизации» Ичери-шехера[4]. С 1747 по 1806 год Баку, сосредоточенный в основном в Ичери-шехер, был столицей Бакинского ханства. После занятия Баку русскими в 1806 году и особенно после нефтяного бума (середина XIX в. — начало XX в.) Баку начал стремительно расти и вышел за пределы крепостных стен Ичери-шехер.

Наиболее значимыми памятниками в Ичери-шехер являются Девичья башня и комплекс Дворца Ширваншахов, считающегося жемчужиной азербайджанской архитектуры[8]. Помимо этого на территории заповедника расположены десятки исторических памятников — мечети, караван-сараи, бани, жилые дома, функционирует несколько музеев, посольств, гостиниц, торговых объектов, кафе и ресторанов.

В 1977 году Ичери-шехер был объявлен историко-архитектурным заповедником[6], а в 2000 году вместе с Дворцом Ширваншахов и Девичьей башней был включён в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Ичери-шехер стал первым объектом из Азербайджана, включенным в список Всемирного наследия.





Расположение

Историко-архитектурный заповедник «Ичери-шехер» расположен на территории Сабаилского района города Баку, на невысоком холме, у Каспийского моря. Ичери-Шехер окружен крепостными стенами, высота которых достигает 8-10 метров, а ширина — 3,5 метра.

Расположен Ичери-шехер на юго-восточной стороне улицы «Истиглалият» и на северо-западной стороне проспекта «Нефтяников», к востоку от одноимённой станции метро. С востока к заповеднику примыкает улица Азиза Алиева, в юго-западной части расположен парк имени Вахида.

История

Ранняя история

Баку принадлежал к типу городов, которые возникали из древних поселений, обнесённых крепостной стеной и рвом. Вопрос о времени возникновения Баку как населённого пункта и города до сих пор не уточнён из-за слабой изученности его в археологическом отношении. Считается, что людей в эти места привлекало наличие в прибакинских недрах нефти, соли, и выгодное местоположение на морском побережье с прекрасной естественной гаванью. Такие находки, как кувшин IIII вв. до н. э., найденная во время археологических раскопок во дворе дворца Ширваншахов, фрагменты керамической посуды IVI вв. до н. э. и I вв. н. э. и железное навершие стрелы, найденные на территории мечети Мухаммеда, женская глиняная статуэтка эпохи железа, античные базы колонн из Ичери-шехер позволяют датировать старую Бакинскую крепость как город античного периода. В I веке Баку уже был небольшим портовым городом[9].

В период раннего средневековья

Ещё при Сасанидах Апшерон с центром в Баку представлял отдельную административную единицу, входившую в область Ширван — отдельную провинцию сасанидского государства. После завоевания территории арабами, правителями области Ширван, куда кроме Баку входили Шемаха, Дербент и другие города, были Ширваншахи. Ал-Балазури, Аль-Масуди и другие арабские авторы сообщают, что Хосров Ануширван выбрал и назначил царей, предоставив каждому из них шахство. Среди них назван царь Ширвана, именующийся Ширван-шахом. О событиях в Баку в период VII—X вв. имеются лишь отрывочные сведения. Известно, что город подвергался набегам с севера, совершаемым тюрками и русами. Так, в 914 году на бакинское побережье был совершено нападение русов. По словам Масуди, русы достигли нефтеносного побережья в царстве Ширваншахов, известного под именем Баку. Ширваншах Али ибн Хайсам, не имевший флота на Каспийском море, направил против них своё войско на барках и торговых судах. Русы напали на войско ширваншаха и, по словам Масуди, тысячи мусульман были убиты и потоплены. Набеги на Баку и Апшерон повторялись и позже[9].

Аль-Мукаддаси пишет о Баку X века как о городе «на море, единственной гавани области». Но, известно, что ещё в VIII — начале IX века Баку не был значительной морской гаванью и не числился в числе крупных торговых центров страны. О торговых связях Баку с другими городами говорят, найденные на территории города монеты, относящиеся как к периоду правления Сасанидов (V—VII вв.), так и чеканенные при Аббасидах и ширваншахах. В конце же X века арабские авторы отмечали город, как уже значительный порт. Сам расположенный на холме город был окружён крепостной стеной. Слой средневекового города, выявленный у юго-восточного фасада дворца Ширваншахов, датируется VIII веком. А обнаруженные на различных участках Ичери-шехер чашенные углубления свидетельствуют о поселении ранее VIII века. Наземных же архитектурных памятников, относящихся к раннему периоду города не сохранилось[9].

В годы правления Ширваншахов

В связи с распадом Арабского халифата в X—XI вв., правители ряда областей, в том числе и ширваншахи стали править независимо. Баку и Шемаха были в это время богатыми городами и подвергались нашествию иноземцев. Так, в 1030 году у города Баку произошло сражение между русами и войском ширваншаха Минучихра I ибн Йазида. Победа русов позволила им двинуться дальше по реке Аракс и овладеть Байлаканом. Через год русы вновь напали на Ширван через Баку, однако правитель Аррана из династии Шаддадидов Муса ибн Фадл, сразившись с ними, вытеснил их из страны.

В 40-х годах XI века ширваншахи стали возводить вокруг городов крепостные укрепления в виду опасности нашествия тюрок-огузов. В это же время источники впервые отмечают об их проникновении. В начале XI века сельджуки, одна из ветвь огузов, образовали сильную империю и стали угрожать странам Передней Азии. В 1066 году огузы под предводительством Кара-Текина напали на Ширван и на Баку. После Кара-Текина в Ширван совершали походы и другие предводители сельджуков, такие как Каймас и Алп-Арслан. Однако ширваншахи ещё правили как независимые правители. Только после прихода к власти Сау-Тегина — правителя Ирака—Арабского и Персидского, ширваншах Фарибуз стал сельджукским вассалом. Во второй четверти XII века Ильдегиз захватил весь Ширван, включая Баку. В конце же XII века Ширваншахи становятся номинально независимыми, но фактически находятся под властью Ильдегизидов.

Считается, что после того, как в 1191 году Шемаха была сильно разрушена землетрясением, ширваншах Ахситан I перенёс свою резиденцию в Баку. Ширваншахи украсили город рядом сооружений и укрепили его. В первой половине XII века были возведены крепостные стены города и произведён ряд фортификационных работ. В систему оборонительных сооружений входила и Девичья башня. Известно, что в борбе против сельджуко ширваншахи союзничали с грузинскими правителями. Грузинская летопись сообщает, что в 1222 году в Баку для участия в свадебном пире прибывает грузинский царь Георгий IV Лаша, сын Тамары. Значение города как одного из богатых городов Ширвана и важного порта на Каспийском море в это время возрастает. Персидский поэт Хагани Ширвани в своей касыде, восхваляющей ширваншаха Ахситана ибн Минучихра, говорит о Баку, как о неприступной крепости и значительном городе востока, сравнивая его с Бестамом, сильно укреплённым городом Хорасана[9].

В 1220 году в Ширван вторглись монголы. Захватив Сераб и Байлакан, они разгромили Шемаху и ушли через Дербентский проход. Второе вторжение монголов произошло в 1231 году. Такие крупные города, как Гянджа, Барда, Байлакан, Шабран долго не могли оправиться после разрушительного вторжения монголов. Арабский географ XV века Абд ар-Рашид аль-Бакуви сообщает, что монголы долго не могли взять сильно укреплённую крепость у моря — Баку, жители которого оказывали им упорное сопротивление. Только после завоевания всей страны город вынужден был покориться.

В 1258 году внук Чингизхана, Хулагу-хан взял Багдад, положив конец халифату Аббасидов и основав династию Хулагидов. Ильханы захватили Закавказье, и так как они не признавали права Джучидов на эти земли, то между государством Ильханов и Золотой Ордой около ста лет происходили столкновения. За эти годы граница между государствами проходила то близ Дербента, то близ Баку. Ширваншахи в это время правили в своих владениях на правах вассалов монголов, участвовали в походах ильханских государей. При Ильханах Баку был местом зимовок монгольских государей. В 1297 году в Баку с немерением перезимовать прибыл Газан-хан. Одорико Порденоне так пишет о хане:«Здесь (в Султанийе) в летнее время проводит жизнь хан, зимой переезжает в другой город, называемый Бакук (Bacuc)»[9].

После распада монгольской державы в начале XIV века Ширваншахи вели борьбу с образованными на территории государства Ильханов Чобанидами, а затем и Джелаиридами. О покорении ими Баку говорят найденные в городе монеты 1360 года с именем Султана Шейха Увейса. Ширван также подвергался вторжению Тохтамыша и Тимура, о пребывании которого сообщают чеканенные от его имени монеты конца XIV века. Ширваншах Шейх Ибрагим принимал участие в войне против османского султана Баязида на стороне Тимура, сопровождал его, приезжая в Халеб, когда Тимур вступал в Сирию в 1400 году. После смерти Тимура Ширван приобретает независимость. Даже после покорения страны Кара-Юсуфу, ширваншах Ибрагим был только формально вассалом правителей государства Кара-Коюнлу и был полновластным правителем Ширвана от Шеки до Дербента.

С начала XV века и до начала XVI века страна освободилась от иноземного ига и в течение ста лет Ширван стал независимым государством. Правивший страной до 1465 года сын Ибрагима Халилл Уллах I оставался независимым, поддерживал тимуридов, ведших борьбу с государями Кара-Коюнлу. Когда Халилл Уллах прибыл в ставку Шахруха в Карабах, последний пожелал, с ним породниться и обручил его с правнучкой Тимура. Халилл Уллах развил большую строительную деятельность в городах Ширвана, и особенно в Баку, который становится в это время столицей государства. При нём началось строительство ансамбля дворца Ширваншахов, караван-сараев и мостов[9].

Панорама города Баку. Архитектор Главного управления наместника на Кавказе Карл Густавович Гиппиус, акварель, около 1865. В центре, позади набережной — Крепость Баку. Слева направо видны минареты мечетей: дворцовой (справа — Дворец Ширваншахов), Сыныгкала, Джума мечети. Справа видна Девичья башня


Памятники архитектуры

Карта расположения архитектурных памятников Ичери-шехер.
бани: 4 — 7;
караван-сараи: 8 — 11;
мечети: 12 — 27
  1. Девичья башня (азерб. Qız qalası).
    Расположена Девичья башня в юго-восточной части Бакинской крепости. Башня была построена в XII веке на месте более древней постройки, относящейся к доисламской эре[10] Некоторые исследователи предполагают, что башня являлась молельней огнепоклонников, и в связи с эти относят её к VIIIVII векам до н. э[11]. Утверждают, что башня играла роль оборонной крепости, и входила в общий оборонный комплекс Ширваншахов. До 1907 года Девичья башня функционировала как маяк[12]. Башня была отреставрирована в 1960 году и в 1964 году начала действовать в качестве музея. В настоящее время на трёх этажах Девичьей башни демонстрируется экспозиция относящихся к XII веку археологических материалов, обнаруженных в колодце башни. На четвёртом этаже башни демонстрируется выставка средневекового холодного оружия. Высота башни, построенной в форме огромного цилиндра составляет 28 метров. Толщина стен башни — 5 метров у основания и 4 метра — на высоте 8 этажа. Башня состоит из 8 куполов, которые разделяют башню на 8 этажей.
  2. Шемахинские ворота (азерб. Şamaxı qapıları).
    Шемахинские ворота, известные также, как «Парные крепостные ворота» (азерб. Qoşa qala qapısı) являются одним из основных входов в Ичери-шехер. До конца XIX века Шемахинские ворота являлись единственными (их называли ещё вратами «Шаха Аббаса») воротами крепости. В 1868 году военный губернатор города Баку обращается в Кавказский Военный Округ с предложением снести крепостные стены с целью благоустройства города. Через два года было разрешено снести внешний ярус крепостных стен. В 1886 году этот вопрос ещё раз был поднят на заседании Думы[13] и второй ярус крепостных стен был снесён, а врата второго яруса, именуемые «вратами Зульфугар хана», были помещены рядом с Шемахинскими воротами. И, таким образом, появилось понятие «Парные крепостные ворота»[14].
  3. Дворец Ширваншахов (азерб. Şirvanşahlar sarayı).
    Средневековый комплекс дворца Ширваншахов расположен на одном из холмов Ичери-шехер. Дворец был заложен в XII веке, а его окончательное строительство было завершено в XV веке. Размещён дворец в трёх внутренних двориках, расположенных на различных уровнях. Сам дворец и усыпальница Ширваншаха Фаррух Йасара, именуемая также Диванхане, располагаются в верхнем дворе. В нижнем дворе располагается дворцовая мечеть и усыпальница Ширваншахов — тюрбе. Усыпальница была построена по приказу Ширваншаха Халилуллаха для своего сына и матери. Ещё ниже находится участок, на котором размещается баня и крытый колодец — овдан. Все три двора составляют единый комплекс, окружённый крепостной стеной. Единственным памятником XVI века в комплексе являются «Ворота Мурада», надпись на которых гласит, что они были построены в 994 году хиджры (1585-86 гг.), в честь Султана Мурада III[11].
  4. Баня Гаджи Гаиба (азерб. Hacı Qayib hamamı).
    Баня построена в конце XV века[15] архитектором Гаджи Бани по заказу Гаджи Гаиба. Расположена была баня на торгово-караванном пути. Баня долгое время оставалась под землёй и была выявлена в результате археологических раскопок 1964 года[13].
  5. Бани Ширваншахов (азерб. Şirvanşahlar Sarayının Şah hamamı).
    Дворцовые бани XV века входили в комплекс Дворца Ширваншахов. Расположены восточнее нижнего двора. Бани сильно заглублены, что характерно для бань всего Апшеронского полуострова. Над поверхностью земли возвышались лишь купола, которыми покрывались наиболее крупные помещения.
  6. Баня Ага Микаила (азерб. Ağa Mikayıl hamamı).
    Баня была сооружена в XVIII веке[15] в юго-западной части крепости, на одной из основных улиц Кичик Гала жителем Шемахи Гаджи Ага Микаилом. В простонародье территория, где расположена баня, именуется кварталом банщиков. Вход в баню со стороны улицы Кичик Гала. Раздевальня и купальня имеют квадратную форму. Архитектурная композиция бани выражена разделенными на пропорциональные ярусы стрельчатыми арками и куполами[13].
  7. Баня Касум-бека (азерб. Qasım bəy hamamı).
    Баня построена в XVII веке[15] около Сальянских ворот. В простонародье эта баня именовалась «Сладкая баня» и это было связано с тем, что здесь с чаем подавали сладости. Баня состоит из вестибюля, раздевальни, купальни, бассейна и истопки. После реставрационных работ в бане в 1970 году там стала функционировать «Зелёная аптека»[13].
  8. Ханский караван-сарай (азерб. Xan karvansarayı).
    «Ханский» караван-сарай был сооружен в XII веке. Квадратный по плану караван-сарай имеет внутренний дворик четырёхугольной формы со срезанными углами и окружен балконом. Северный и южный входы караван-сарая имеют форму портала. Основной вход в период средневековья был со стороны моря. С юга фасад караван-сарая двухэтажный и имеет вид оборонительного сооружения. В средние века караван-сарай со стороны торговой улицы состоял из прилавков, не имеющих прямой связи с двором, до этого же здесь функционировала медресе[13].
  9. Караван-сарай Мултани (азерб. Multani karvansarayı).
    Индийский караван-сарай Мултани XV века[15] расположен напротив Бухарского каравансарая. Караван-сарай являлся местом пребывания огнепоклонников из Индии, из города Мултан. Имеющий квадратную форму и внутренний дворик караван-сарай сооружен на относительно древних строениях. По периметру дворика расположены балкончики, за которыми имеются отдельные комнаты-кельи, предназначенные для индивидуального жилья[13].
  10. Бухарский караван-сарай (азерб. Buxara karvansarayı).
    Бухарский караван-сарай был построен в конце XV века[15] на торговом магистрале, проходящем через Шемахинские ворота. Он имеет форму квадрата, с выпуклым порталом и восьмигранным двором. Окружен караван-сарай балкончиками и кельями. Реставрационные работы 1964 года полностью освободили здание каравансарая от строений и пристроек, осуществленных до этого[13].
  11. Караван-сарай Касум-бека (азерб. Qasım bəy karvansarayı).
    Построенный в XVII веке каравансарай принадлежал жителю Баку Касум-беку и его наследникам. Квадратный по форме караван-сарай имеет два открытых входа, расположенных по одной оси. Вход в каравансарай в связи с морской торговлей со стороны улицы Сахил и отчасти расположен на торговой магистрали. Внутренне пространство — восьмигранная. Двор окружен балкончиками, за которыми расположены отдельные комнаты[13].
  12. Дворцовая мечеть (азерб. Saray məscidi).
    Прямоугольная в плане мечеть XV века, входящая в комплекс дворца ширваншахов расположена к западу от самого дворца. Ствол минарета мечети опоясывает надпись, вязь которой содержит дату 845 года хиджры (1441/42 гг.).
  13. Мечеть Мухаммеда (азерб. Məhəmməd məscidi).
    Мечеть Мухаммеда, известная также как мечеть Сыныгкала, по названию минарета мечети — Сынык-кала (азерб. Sınıq qala — «Сломанная башня»), построенной в 1078 году устадом Мухаммедом ибн Абу Бекром. Своё второе название мечеть получила после событий 1723 года, когда военная эскадра российских войск, состоящая из 15 кораблей, и возглавляемая адмиралом Матюшкиным подошла со стороны моря к городу и потребовала его сдачи. В ответ на отвергнутый ультиматум хана, русские корабли стали бомбить город. Один из снарядов угодил в минарет мечети и повредил его. С тех пор и до середины XIX века минарет мечети не восстанавливался.
  14. Мечеть Сеид Яхья (азерб. Seyid Yəhya məscidi).
    Эта мечеть, построенная в начале XVII века, расположена на старом торгово-караванном пути. В плане она квадратная, с купольным центром. Мечеть возведена на средства Сеида Яхьи Муртуза, являвшегося ахундом мечети. После смерти он был похоронен во дворе мечети. В настоящее время его могила расположена у входа в мечеть[13].
  15. Мечеть Баба Кухи Бакуи (азерб. Baba Kuxi Bakuvi məscidi).
    Остатки мечети IX века, обнаруженные в 1990—1993 гг. во время археологических раскопок археологом Ф. Ибрагимовым у Девичьей башни. Во время кратковременных раскопок 1998 года были выявлены две комнаты. На алтаре мечети имеется арабская надпись почерка куфи, прочитанная эпиграфистом М. Неймат, которая гласит: «Власть принадлежит Аллаху». Археолог Ф.Ибрагимов предполагает, что эта мечеть принадлежала видному религиозному деятелю и ученому, бакинцу Баба Кухи Бакуви[13].
  16. Мечеть шейха Ибрагима (азерб. Şeyx İbrahim məscidi).
    Эта мечеть, построенная в 1415 году[15], расположена в южной части крепости, на торговой магистрали, выходящей к Сальянским воротам. Эпиграфическая надпись, расположенная на фасаде свидетельствует о том, что мечеть была построена по заказу Гаджи Амиршаха Ягуб оглы. Другая надпись говорит о том, что мечеть была восстановлена Ага Кафаром Гаджи Мурад оглы. Надпись гласит, что мечеть была построена в период правления сына Султана Шейха Ибрагима в 818 году хиджры (1415 год). Поэтому в простонародье эта мечеть именуется мечетью шейха Ибрагима. Мечеть имеет четырёхугольную форму и покрыта каменным сводом в форме арки. В XIX веке фасад мечети был разделен на три квадрата, в каждом из которых размещено окно[13].
  17. Бегляр-мечеть (азерб. Bəylər məscidi).
    Эта мечеть XIX века, расположенная к востоку от комплекса Дворца ширваншахов, построена в 1895 году на месте более древней мечети. Интерьер мечети состоит из вестибюля, молельного зала и декоративно выложенного алтаря. В архитектуре мечети объединены конструктивные принципы европейской, восточной и местной архитектуры[16].
  18. Мечеть Гаджи Бани (азерб. Hacı Bani məscidi).
    Мечеть расположена к северу от комплекса Дворца ширваншахов. Согласно небольшой эпиграфической надписи, расположенной на фасаде, мечеть построена архитектором Гаджи Бани в XVI веке. В плане — купольная в центре. Напротив входа расположен крупно-выложенный алтарь, украшенный сталактитовым ярусом. Из другой надписи становится известно, что мечеть была восстановлена в 1320 году хиджры (1902 год); была произведена перестройка и были достроены вестибюль и специальная часть для женщин[13].
  19. Джума-мечеть (азерб. Cümə məscidi).
    Эта Джума мечеть или Соборная мечеть в Ичери-шехер функционирует с XII века. Мечеть построена на месте храма огнепоклонников. Надпись на мечети гласит, что «в месяце раджабе 709 года хиджры (1309 год) приказал обновить эту мечеть Амир Шараф ад-Дин Махмуд». В XV веке в северной стене мечети был пристроен минарет с балкончиком опоясанным сталактитом. В конце XIX — начале XX вв. на месте старой мечети была воздвигнута новая на благотворительные средства мецената Гаджи Шыхали Дадашова. Купол мечети небольшого диаметра держится на четырёх колоннах, расположенных в центре мечети[13].
  20. Лезги-мечеть (азерб. Ləzgi məscidi).
    Эта мечеть, расположенная на улице Асафа Зейналлы, была построена в 1169 году[15] мастером Наджаф Ашур Ибрагим оглу. Своё название оня получила после нефтяного бума XIX века, когда в Баку наблюдался большой приток рабочей силы, в том числе и из Дагестана. Для проведения религиозных обрядов эта мечеть была предоставлена рабочим-лезгинам. По объёму мечеть имеет форму параллелепипеда. На южном фасаде позднее были открыты два небольших окна. Небольшой вход в форме стрельчатой арки, расположенный в северо-восточной части мечети ведет в широкий, однокамерный молельный зал. В 1970 году при реставрации мечети были произведены археологические раскопки, в результате которых под южной частью здания были обнаружены две полукруглые арки, относящиеся к периоду Сасанидов[13].
  21. Мектеб-мечеть (азерб. Məktəb məscidi).
    Эта мечеть и одновременно мектеб-медресе была построена в 1646 году[15]. Во время ремонта улицы Асафа Зейналлы келья медресе оказалась по ту сторону дороги[13].
  22. Гилек-мечеть (азерб. Gileyli məscid).
    Гилек-мечеть с двумя куполами и резными решетками на окнах, расположенная в верхней части крепости, строилась в два этапа: в 1309 году[15] в период Ширваншахов[17]. Своё название она получила потому, что была расположена в квартале, где жилы выходцы из Гиляна (торговцы шёлком)[18].
  23. Чин-мечеть (азерб. Çin məscidi).
    Мечеть расположена к юго-западу от комплекса Дворца Ширваншахов. Надпись над входом, на фасаде гласит, что мечеть отстроена в 777 году хиджры, то есть в 1375 году по завещанию Имама Османа аш-Ширвани. В простонародье мечеть именуется «Чин», что связано с тем, что по поверью желания всех, кто посещал мечеть, исполнялись[13].
  24. Мечеть Гаджи Эйбата (азерб. Hacı Heybət məscidi).
    Мечеть Гаджи Эйбата находится в ряду с жилыми кварталами на севере крепости. Она построена в 1791 году[15] архитектором Гаджи Эйбат Амирали оглы. В плане мечеть четырёхугольная, состоит из квадратного вестибюля, служебного помещения и молельного зала с нишами. В интерьере молельного зала, в одном из углов располагается могила архитектора и могила его супруги[16].
  25. Молла Ахмед-мечеть (азерб. Molla Əhməd məscidi).
    Одна из квартальных мечетей в Ичери-шехер. Построена по заказу Насир ад-Дина Гуштасба архитектором Махмудом ибн Садом в начале XIV века[15]. Им же были сооружены крепость в Нардаране (1301 год) и мечеть в Биби-Эйбате (конец XIII века). Ахундом мечети являлся священнослужитель Молла Ахмед, поэтому мечеть в простонародье так и называлась. По плану мечеть четырёхугольной формы. В верхней части фасада помещена лентообразная двухстрочная арабская надпись, которая дает полную информацию о строителе здания.
  26. Мирза Ахмед-мечеть (азерб. Mirzə Əhməd məscidi).
    Мечеть расположена в одном ряду с жилыми кварталами. Она построена в 1345 году Гаджи Мирза Ахмедом. В плане имеет четырёхугольную форму и состоит из квадратного вестибюля, служебного помещения и молельного зала с нишами, из куполов и стрельчатых арок. В центре входной двери расположена надпись из Корана и имя строителя[16].
  27. Хыдыр-мечеть (азерб. Xıdır məscidi).
    Мечеть была построена в 1301 году[15] на улице с перепадом уровня высоты, что оказало влияние на архитектурно-планировочный стиль мечети. В 1988 году в нижнем этаже каменного свода мечети были проведены археологические раскопки, а также реставрационные работы на портале. Было также установлено, что мечеть воздвигнута на храме огнепоклонников.
  28. Базарная площадь (азерб. Bazar meydanı).
    Базарная площадь, представляющая собой колоннаду со стрельчатыми арками была обнаружена во время археологических раскопок 1964 года севернее Девичьей Башни. Со всех сторон памятник окружен балкончиками и арками с колоннами, напоминая Мекку. В результате археологических исследований здесь были выявлены 52 могилы, в некоторых из которых захоронение производилось дважды. Здесь расположены надгробья в виде каменного изваяния барана, стелы, а также надгробья с резьбой. В настоящее время здесь функционирует музей под открытым небом.
  29. Дворцовый комплекс бакинских ханов (азерб. Bakı xanlarının evi).
    Бакинские ханы жили во дворце, расположенном на территории слева от Шемахинских ворот. После захвата Бакинского ханства Россией в 1806 году во дворце располагался российский военный гарнизон. До недавнего времени здесь располагалась военная комендатура. Когда-то на этой территории был цветущий сад с бассейном. До наших дней от дворцового комплекса сохранился портал и отреставрированная маленькая мечеть. Баня же до сих пор находится под землей. В период позднего средневековья за крепостными стенами в городе Баку имелся ханский сад и ханский дворец. В 1985—1986 гг. на части территории дворца ханов были произведены археологические раскопки и было выявлено большое количество образцов материальной культуры, водопровод и подземные архитектурные строения. В разное время во дворце жили следующие ханы:
    1. 1747—1765 — Мирза Мухаммед хан I;
    2. 1765—1784 — Мелик Мухаммед хан;
    3. 1784—1791 — Мирза Мухаммед хан II;
    4. 1791—1792 — Мухаммед Кули хан;
    5. 1792—1806 — Гусейн Кули хан.
  30. Мавзолей Сеида Яхья Бакуви (азерб. Seyid Yəhya Bakuvinin türbəsi).
    Мавзолей был построен приблизительно в 1457—1463 годах. Располагается в центре среднего двора комплекса Дворца Ширваншахов. В народе известен как мавзолей «дервиша» и назван по имени погребенного в нём придворного астролога Сеида Яхья Бакуви.
  31. Донжон.
    Эта четырёхугольная башня была построена в XIV веке[15] с целью сохранения крепости и крепостных стен, а также улучшения оборонительной системы. По свидетельству средневековых источников в городе Баку насчитывалось 70 полубашен и одна четырёхугольная башня, расположенная в северной части крепости. В средние века эти башни также использовались, как помещения для хранения оружия. Вокруг главного донжона крепости присутствует уникальный архитектурный прием зооморфного сценария, который широко используется в мусульманских изделиях из металла. Данный приём мог быть получен из армянских рукописей[19].
  32. Церковь Святой Богоматери(арм. Սուրբ Աստվածածին եկեղեցի) — Армянская апостольская церковь XVIII— XIX вв.[15] По словам работавшего в 1992 году в Баку дипломата, в 1992 году, в разгар карабахского конфликта церковь была разрушена[20]. Сохранилась нижняя часть колокольни.
  33. Церковь Святого Николая - церковь, построенная в 1858 году. Была частично разрушена 1930 году. Сохранилась только нижняя часть здания храма[16].
  34. Часовня апостола Варфоломея - часовня, построенная в 1892 году по проекту архитектора Ивана Эделя в русском стиле[21].

Улицы в Ичери-шехер

Сегодня, как и в средние века, Ичери-шехер имел три основные центральные улицы — Большая крепостная, Малая крепостная (в простонародье — улица Сарай йолу) и Асефа Зейналлы (в простонародье — улица Минаряли или Карван йолу)[22].

Улицы «Большая крепостная» берёт начало от площади «Гала», на другом конце которой расположены Шемахинские (парные) ворота. В средние века на этой площади проводились различные празднества, увеселительные мероприятия и торговые ярмарки. Основной магистральной торговой улицей была караванная дорога на шелковом пути (нынешние улицы Гюлля, Асефа Зейналлы и В. Мамедова). разделяла Ичери-шехер на две части: на нижнюю и верхнюю части. Большинство общественных зданий находилось в нижней части. На улицах, расположенных в нижней части, всегда было многолюдно, — здесь была развита торговля. По причине того, что эта часть была расположена близко к берегу, здесь проживали рыбаки, лодочники, а также корабельщики. А в верхней части располагались верхние кварталы, где вокруг дворца Ширваншахов, в дворцовом квартале жили богатые горожане[22].

Улица «Малая крепостная» пролегала от Шемахинских ворот вдоль крепостных стен в северо-западном направлении до Сальянских (южных) ворот. После взятия в 1806 году Баку русскими, вдоль улицы Кичик Гала, в направлении северо-западных крепостных ворот, были построены казармы для русских солдат. Затем в этих казармах, дошедших до наших дней, поселились местные жители. На этой улице находятся такие памятники, как Четырёхугольный донжон, Овдан (водохранилище), квартал банщиков, баня Ага Микаила, подземный ход вдоль крепостных стен, Джин-мечеть и др[22].

Улица «Асефа Зейналлы» проходит рядом с караван-сараями Мултани и Бухара и пролегает до Ханского караван-сарая. На этой улице ранее располагалось значительное количество торговых ларьков. По всей этой улице расположены Девичья Башня, базарная площадь, археологические памятники, 4 караван-сарая (Мултани, Бухара, Касум-бека и ханский), мечети (мектеб-мечеть, Лезги-мечеть, мечеть шейха Ибрагима) и другие архитектурные памятники.

Кроме того, в Ичери-шехер имеется очень много маленьких и узких улиц, поворотов и тупиков.

Улицы
Название
(местное название)
Большая крепостная
(азерб. Böyük Qala küçəsi)
Малая крепостная
(азерб. Kiçik Qala küçəsi)
ул. Асефа Зейналлы
(азерб. Asəf Zeynallı küçəsi)
Башенная улица
(азерб. Qüllə küçəsi)
Военная улица
(азерб. Hərb küçəsi)
ул. Хагигат Рзаевой
(азерб. Həqiqət Rzayeva küçəsi)
проспект Нефтяников
(азерб. Neftçilər prospekti)
Фото <center>
Название
(местное название)
ул. В. Мамедова
(азерб. V. Məmmədov küçəsi)
ул. В. Мустафазаде
(азерб. Vagif Mustafazadə küçəsi)
ул. Азиза Алиева
(азерб. Əziz Əliyev küçəsi)
ул. Кази Мухаммеда
(азерб. Qazı Məhəmməd küçəsi)
ул. Муслима Магомаева
(азерб. Müslim Maqomayev küçəsi)
ул. Мирзы Мансура
(азерб. Mirzə Mansur küçəsi)
Замковая улица
(азерб. Qəsr küçəsi)
Фото
Название
(местное название)
Улица Мамедьярова
(азерб. M. Məmmədyarov küçəsi)
ул. Мирза Шафи
(азерб. Mirzə Şəfi küçəsi)
ул. С. Кулиева
(азерб. Səftər Quliyev küçəsi)
ул. Т. Багирова
(азерб. T. Bağırov küçəsi)
ул. Сабира
(азерб. Sabir küçəsi)
ул. А. Фирдоуси
(азерб. Firdovsi küçəsi)
ул. И. Эфендиева
(азерб. İlyas Əfəndiyev küçəsi)
Фото
</center>

Общественные объекты

Карта расположения общественных объектов Ичери-шехер.
музеи: 1 — 6;
посольства: 7 — 10;
гостиницы: 11 — 25;
рестораны: 26 — 31

Музеи

Девичья башня действует в качестве музея с 1964 года. В настоящее время на трёх этажах Девичьей башни демонстрируется экспозиция археологических материалов, обнаруженных в колодце башни. Эти посуды, относящиеся к XII веку, найдены во время раскопок, проводимых в колодце, рассыпаемые части, которых восстановлены и заменены белым гипсом. На четвёртом этаже демонстрируется выставка холодного оружия,, которыми пользовались в средневековье. Здесь можно увидеть секиру в форме полумесяца, изготовленного из стали. Наряду с секирой в экспозиции можно встретить и другие виды оружия, такие как щит, кинжал, броня и копьё. Кинжал состоит из короткого клинка и рукоятки. Всё оружие являются муляжами, оригиналы хранятся в Музее истории Азербайджана.

Другой музей — средневековый комплекс Дворца Ширваншахов расположен на одном из холмов Ичери-шехер. Дворец был заложен в XII веке, а его окончательное строительство было завершено к XV веку. Дворец размещается в трёх внутренних двориках, расположенных на различных уровнях. Сам Дворец и усыпальница-Диванхана располагаются в верхнем дворе. В нижнем дворе располагается дворцовая мечеть и усыпальница Ширваншахов — «тюрбе». Ещё ниже находится участок, на котором размещается баня и крытый колодец — овдан. Помимо этого, в комплексе дворца хранятся «Баиловские камни» — каменные плиты с высеченными на них рельефными надписями и изображениями — остатки Баиловского замка XIII века, служивший оборонной крепостью Ширваншахов.

В музее Археологии и Этнографии хранятся археологические памятники, относящиеся к периоду до нашей эры и средневековья. Здесь можно ознакомиться с различными культурами, начиная с Азыхской культуры. Помимо этого, в музее представлены различные экспозиции и материально-культурные образцы, отражающие традиции и обычаи азербайджанского народа. Музей располагаются в доме купца Гаджи Мамед Гусейна Мамедова, известного также как «дом с цепями».

Частный Музей Миниатюрной Книги, основанный Зарифаой Салаховой, за 27 лет собравшей более 6000 миниатюрных книг, открылся 23 апреля 2002 года. В настоящее время в экспозиции музея демонстрируется 4350 миниатюрных книг, изданных в 62 странах мира.

В дом-музее джазового композитора и пианиста Вагифа Мустафазаде (1940—1979), созданном в 1989 году, собрано более 1200 экспонатов. Это произведения искусства, предметы быта и личные вещи композитора, а также фотографии, афиши, грампластинки и другие имеющие к нему отношение документы.

Дом-музей народного художника и ковродела Камиля Алиева (1921—2005), который был одним из первых азербайджанских художников начавшим изображать портреты известных людей на коврах, расположен в четырёхэтажном каменном здании. Здесь художник прожил всего 11 месяцев и скончался в 83-летнем возрасте. В доме-музее 127 авторских ковров. Есть также незаконченные работы.

Фото Название Адрес

1. Девичья башня Проспект Нефтяников
2. Дворец Ширваншахов ул. Малая крепостная, 46/11
3. Музей Археологии и Этнографии ул. Большая крепостная, 42
4. Музей Миниатюрной Книги ул. Замковая, 67
5. Дом-музей Вагифа Мустафазаде ул. Вагифа Мустафазаде, 4
6. Дом-музей Камиля Алиева ул. Башенная, 18
7. Дом-музей Таира Салахова ул. Эфендиева, 1

Посольства

Название Адрес
7. Посольство Греции ул. Малая крепостная 86/88
8. Посольство Италии ул. Малая крепостная 44
9. Посольство Польши ул. Малая крепостная 2
10. Посольство Швейцарии ул. Малая крепостная 9

Гостиницы

Название Адрес
11. Sultan Inn ул. Большая крепостная, 20
12. Meridian ул. A. Зейналлы, 39
13. Muzeum Inn ул. Кази Мухамеда, 3
14. Old City Inn ул. Азиз Алиева, 9
15. Altstadt ул. Мамедьярова, 3/2 а
16. Atropat ул. M. Магомаева, 11
17. Ноев ковчег ул. И. Эфендиева
18. Boutique Palace ул. Азиза Алиева, 9
19. Boyuk Gala ул. Мирзы Мансура, 68
20. Giz Galasi ул. Мирзы Мансура, 34
21. Icheri Sheher ул. Мамедьярова 1/34
22. Kichik Gala Boutique ул. Малая крепостная, 98
23. King Palace ул. Муслима Магомаева, 56/37
24. Old Gates ул. Малая крепостная, 8/1
25. The Horizon ул. Мирзы Мансура, 62

Рестораны

Название Адрес
26. Köhnə Şəhər ул. Вели Мамедова, 24
27. Karvansaray ул. Большая крепостная, 11
28. Muğam Klubu ул. Х. Рзаевой, 9
29. Chocolate ул. Большая крепостная, 21
30. Kill Bill ул. Х. Рзаевой, 7
31. Terrace Garden ул. Большая крепостная, 20

Ичери-шехер в культуре

В музыке

В 2014 году здесь снимали клип на песню "До рассвета" Сати Казановой и Арсениума[23]

В кино

В Ичери-шехере снималась часть знаменитых азербайджанских и советских фильмов. Среди них «Бриллиантовая рука», «Человек-Амфибия», «Айболит-66», «Тегеран-43», «Не бойся, я с тобой» и др[24].

Сцену из фильма «Бриллиантовая рука» (в заграничном городе — Стамбуле) снимали в Ичери-шехер по решению Леонида Гайдая[25]. В фильме мелькают старые улочки, Дворец Ширваншахов, минареты мечетей, крепостные стены. На месте съемок фильма в Ичери-Шехер, где герои падали с криком «Чёрт побери» у аптеки контрабандистов, установлен памятник[26] киноактёру Юрию Никулину, сыгравшему главную роль в комедии.

В изобразительном искусстве

Ичери-шехер запечатлён на картинах многих известных художников. Улицы и архитектурные памятники «старого» города можно увидеть на работах Кемпфера, Алексея Боголюбова, Григория Гагарина, Василия Верещагина, Александра Куприна Азима Азимзаде, Таира Салахова и др.

Считается, что первым изобразил Баку врач и путешественник из Швеции Энгельберт Кемпфер в 1630 году. В его изображении Баку имеет несколько вытянутую форму с множеством плоскокрыших домов, мощная крепостная стена опоясывает город и частично входит в море. Представитель же Российской академии наук академик Гмелин, посетивший Баку в 1770 году, представил город в виде геометрического треугольника. После взятия Баку русскими в XIX веке интерес к городу возрос, в том числе и у художников. План Ичери-шехер также изображён на оборотной стороне 10-манатной купюры.

В литературе

В романе Курбана Саида «Али и Нино», впервые изданного в 1937 году в Вене на немецком языке даётся подробное описание «старого города», где жил главный герой романа Али хан Ширваншир:

Я захлопнул книгу и вышел из комнаты. Прошел по узкой веранде, поднялся на плоскую крышу и взглянул на мир, расстилающийся у моих ног: мощные крепостные стены Ичери шехер, развалины дворца с сохранившимися на камнях арабскими надписями, узкие улочки, по которым медленно шли верблюды. А вот возвышается круглая, массивная Девичья башня. У её подножья суетятся проводники.[27]
…А по эту сторону крепостных стен улицы были узкими и кривыми, как восточный кинжал. Если там, за крепостной стеной, в небо вонзались вышки нефтяных промыслов Нобеля, то здесь — в пушистые облака возносились минареты мечетей. Здесь, у восточной стены Старого города возвышалась Девичья башня, которую очень давно велел воздвигнуть правитель Баку Мухаммед Юсиф хан в честь своей дочери, на которой он хотел жениться. Но свадьбе не суждено было состояться. Девушка бросилась с башни в тот момент, когда отец поднимался по лестнице в покои дочери. Камень, о который разбилась девушка, называется «камнем девственницы» и невесты перед свадьбой иногда приносят к нему цветы.


Много крови пролилось на улицах нашего города за прошедшие столетия.

Прямо напротив нашего дома стоят ворота князя Цицианишвили.[27]

В филателии

Памятники «старого» города нашли отражение на многих почтовых марках.

Напишите отзыв о статье "Ичери-шехер"

Примечания

  1. [bse.sci-lib.com/article091166.html Баку] — статья из Большой советской энциклопедии
  2. Сам термин «Ичери-шехер» (внутренний город) появился в результате расширения Баку и выхода его за рамки крепостных стен после нефтяного бума во второй половине XIX — начале XX века
  3. Е. И. Тамм. Энциклопедия туриста. — Большая Российская энциклопедия, 1993. — С. 174. — 607 с.
    Сохранилась древняя часть Б. — Ичери- шехер (т. н. крепость, или Внутренний город)…
  4. 1 2 Леонид Семенович Бретаницкий. Зодчество Азербайджана XII-XV вв. и его место в архитектуре Переднего Востока / Главная редакция восточной литературы. — Наука, 1966.. — С. 401. — 556 с.
    В более выгодном положении находился только Баку. Перенесение в него в XV в. из Шемахи резиденции ширваншаха способствовало «кристаллизации» его основного ядра — «старого» города, так называемого Ичери-шехер или «Крепости»
  5. Леонид Семенович Бретаницкий. Зодчество Азербайджана XII-XV вв. и его место в архитектуре Переднего Востока / Главная редакция восточной литературы. — Наука, 1966.. — С. 215. — 556 с.
  6. 1 2 3 Тимур Ханагаоглы. [www.nedelya.az/article.php?mat_id=1943&id=12 Какие новинки ждут нас в Ичери Шехер?] // газета : Неделя. — 4 августа 2011.
  7. Сара Ашурбейли. Государство Ширваншахов / Главная редакция восточной литературы. — Элм, 1983.. — С. 111. — 341 с.
    Раскопки эти установили плотную заселенность территории Ичери шехер и развитие ремесла и торговли в Баку в VIII — ХI вв.
  8. [whc.unesco.org/en/list/958 Walled City of Baku with the Shirvanshah's Palace and Maiden Tower]. Официальный сайт ЮНЕСКО. (2000). [www.webcitation.org/66LOy9fX7 Архивировано из первоисточника 22 марта 2012].
  9. 1 2 3 4 5 6 Ашурбейли С. А. История города Баку. — Б.: Азернешр, 1992. — 5408 с. — ISBN 5-552-00479-5.
  10. Л. С. Бретеницкий, Б. В. Веймарн. Искусство Азербайджана IV—XVIII веков. — М., 1976. Стр. 64.
    Башня строилась в два этапа. первый относится к доисламской эре, а надпись принадлежит к более позднему времени, очевидно, XII веку.
  11. 1 2 Управление государственного историко-архитектурного заповедника Ичери-Шехер. [www.icherisheher.gov.az/static,33/lang,ru/ Музеи.].
  12. Туристическая Мекка посреди Каспия. // журнал : Эхо планеты. — 2009. — № 25. — С. 32-33.
  13. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 Управление государственного историко-архитектурного заповедника Ичери-Шехер. [www.icherisheher.gov.az/static,20/lang,ru/ Памятники Национального значения.].
  14. Управление государственного историко-архитектурного заповедника Ичери-Шехер. [www.icherisheher.gov.az/static,32/lang,ru/ Туристические маршруты.].
  15. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 Леонид Семенович Бретаницкий. Зодчество Азербайджана XII-XV вв. и его место в архитектуре Переднего Востока / Главная редакция восточной литературы. — Наука, 1966.. — С. 400. — 556 с.
  16. 1 2 3 4 Управление государственного историко-архитектурного заповедника Ичери-Шехер. [www.icherisheher.gov.az/static,21/lang,ru/ Памятники местного значения.].
  17. М. С. Нейматова. Корпус эпиграфических памâтников Азербайджана: Арабо-персо-тюркоязычные надписи Баку и Апшерона, XI-начала XX века. — Институт истории (Академия наук Азербайджанской ССР). Сектор археологии и этнографии.: Элм, 1991.. — Т. 2. — С. 212. — 176 с.
    Гилек-мечеть была расположена в верхней части города.
  18. Сара Ашурбейли. Очерк истории средневекового Баку, VIII — начало XIX вв. — Издательство Академии наук Азербайджанской СССР, 1964.. — Т. 2. — С. 105. — 333 с.
    Гилек-мечеть — от квартала гилянцев, торговцев шелком;…
  19. Grove Encyclopedia of Islamic Art & Architecture: Three-Volume Set — p.198 Oxford University Press ISBN 019530991X, 9780195309911
  20. Томас Деваал / чёрный сад /[news.bbc.co.uk/hi/russian/in_depth/newsid_4664000/4664931.stm Глава 7. Баку. Богатая событиями история]
  21. Заплетин Г., Ширин-заде Г. Русские в истории Азербайджана. — Б.: Ганун, 2008. — 366 с.
  22. 1 2 3 Сеймур Мамедов. [news.day.az/society/277330.html Какую тайну таят в себе улицы Ичеришехер?] : Интервью с заведующим сектором Управления Государственного историко-архитектурного заповедника «Ичери-шехер» Камилем Ибрагимовым.. — 2011.
  23. [7days.ru/news/premera-klipa-sati-kazanova-i-arsenium-do-rassveta.htm Премьера клипа: Сати Казанова и Arsenium «До рассвета ...]
  24. [www.zerkalo.az/2010-05-04/culture «Блатной бакинец» и Юрий Никулин]
  25. [195.226.218.66/index/brilliantovaya-ruka-1969/ Бриллиантовая рука (1969)]
  26. [www.epochtimes.ru/content/view/36652/63/ Юрию Никулину в Баку поставлен памятник]
  27. 1 2 Перевод Мирзы Гусейнзаде, 1990 год

Литература

  • Л. С. Бретаницкий. «Баку. Архитектурно художественные памятники», 1956 г.

Ссылки

  • [www.icherisheher.gov.az Официальный сайт заповедника Ичери-шехер].
  • [whc.unesco.org/en/list/958 Walled City of Baku with the Shirvanshah's Palace and Maiden Tower]. Официальный сайт ЮНЕСКО. (2000). [www.webcitation.org/66LOy9fX7 Архивировано из первоисточника 22 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Ичери-шехер

– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру: