Иштадева

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Запрос «иштадевата» перенаправляется сюда. Об иштадевате в буддизме ваджраяны, см. статью Идам.

Иштаде́ва, или иштаде́вата (iṣṭadevatā IAST) — санскритский термин, которым в индуизме называют любимое божество поклоняющегося.[1] Понятие иштадевы имеет особо важное значение для последователей смартизма и традиций бхакти, где верующий выбирает себе ту форму Бога для поклонения, которая наиболее близка его сердцу, которая больше всех вдохновляет его. Последователи традиции смарта выбирают своего иштадеву из числа пяти основных форм Бога. В монотеистической традиции вайшнавизма, верующий выбирает в качестве своего иштадевы одну из форм или ипостасей Вишну и его аватар (таких как Кришна и Рама). Подобным же образом последователи шактизма выбирают иштадевой одну из ипостасей Деви; а шиваиты — Шивы.

Примером поклонения иштадеве в священных текстах индуизма является Хануман, чьим иштадевой был Рама. Известными примерами из истории Индии могут служить Тулсидас, который также был преданным Рамы, и Мирабай, чьей иштадевой был Кришна.

Поклонение предпочитают совершать на домашнем алтаре, отдельно даже от родственников, изображение божества скрывается.[2]

Напишите отзыв о статье "Иштадева"



Примечания

  1. V. S. Apte, A Practical Sanskrit Dictionary, p. 250.
  2. Иштадева // Индуизм. Джайнизм. Сикхизм: Словарь. / Под общ. ред. М. Ф. Альбедиль и А. М. Дубянского. — М.: Республика, 1996.

Ссылки

  • [www.wcc-coe.org/wcc/what/interreligious/cd37-08.html The Significance of the Hindu Doctrine of Ishtadeva] by Anantand Rambachan

Отрывок, характеризующий Иштадева

Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.