Месарош, Иштван

Иштван Месарош
Mészáros István
Дата рождения:	19 декабря 1930(1930-12-19) (93 года)
Научная сфера:	экономика, философия

И́штван Ме́сарош (венг. Mészáros István; р. 19 декабря 1930) — экономист и философ венгерского происхождения, заслуженный профессор Сассекского университета (Великобритания). Покинул Венгрию после советского вторжения в 1956 году. Его относят к представителям современного западного марксизма. Сам он называл себя постмарксистом.

Биография

Выходец из рабочей семьи, воспитывался матерью. В условиях военного времени начал работать на заводе в возрасте двенадцати лет, подделав своё свидетельство о рождении (минимальный возраст для приёма на работу составлял шестнадцать лет). Молодым работником впервые столкнулся с международной эксплуатацией труда и неравноправием в оплате труда мужчин и женщин — его товарищи, взрослые рабочие, работая на предприятии иностранного владельца (радиозаводе «Standard»), получали больше, чем его мать, работавшая на венгерского работодателя.

Месарош смог заняться учёбой только после окончания Второй мировой войны и введения бесплатного образования. Входил в Будапештскую школу — работал ассистентом Дьёрдя Лукача в Институте эстетики Будапештского университета, где и защитил в 1954 году докторскую диссертацию. В 1956 году стал ответственным редактором журнала «Раздумья» («Eszmélet»), имевшего марксистскую и антисталинистскую направленность.

После поражения Венгерского восстания 1956 года и ввода советских войск был вынужден покинуть страну. В эмиграции жил сначала в Италии, где преподавал в Туринском университете и написал свой труд «Аттила Йожеф и современное искусство», а позже в Великобритании, где работал в Университете Сент-Эндрюс (Шотландия) и Сассексском университете (Англия). В 1972—1977 занимал должность профессора философии в Йоркском университете (Канада).

Был награждён Премией имени Кошута (1956), которой его лишили сразу после эмиграции. Член-корреспондент Венгерской академии наук с 1995 года.

Идеи

Самую известную свою книгу — «По ту сторону капитала» (1995) — Месарош писал более тридцати лет. Она имеет подзаголовок «К теории переходного периода», поскольку в ней автор пытается нарисовать контуры будущего перехода от капитального строя (именно так он называет господствующий строй — капитализм, по его мнению, является лишь частным случаем этого строя) к социализму, которая должна начаться «на второй день после революции».

Иштван Месарош предлагает альтернативную современным господствующим в мире представлениям точку зрения относительно капитала и капитализма, полемизируя с представителями различных школ, начиная от Адама Смита заканчивая Фридрихом Хайеком. Он рассматривает капитал как внутренне противоречивую органическую систему социального метаболизма, и в связи с этими противоречиями последняя не может быть неизменной и вечной, соответственно, ей предстоит перейти в новое качество. Иштван Месарош указывает на углубление структурного кризиса капитала, связанного с достижением его пределов (противоречия между транснационализацией капитала и национальным государством, экологический кризис, структурная безработица, неспособность достичь эмансипации женщин и подлинного равенства, расточительность производства, деградация человеческой личности). Данный кризис отличен по своей природе от циклических кризисов капиталистического производства. Структурный кризис капитала стимулирует современный империализм к более агрессивным формам авторитаризма и усилению экспансионистских тенденций.

Иштван Месарош считает, что капитал не является спонтанно координирующейся системой, но отличается жёсткой и командной структурой, требующей контроля и управления (с помощью мировой империалистической системы с её разделением на «метрополии» и «периферию»), обеспечивать которые становится все труднее. Страх потерять контроль над ситуацией подталкивает современный капитализм к усилению авторитаризма, в том числе в самих развитых капиталистических странах, а также к агрессивной экспансии — причём не только территориальной (военные интервенции и экономические войны), сколько «внутренней»: капитал вторгается в сферы, которые раньше непосредственно не подчинялись его власти (медицина, образование, коммунальное хозяйство, инфраструктура), чтобы коммерциализировать их и включить в систему получения прибавочной стоимости. Ответ на этот «вызов исторического времени», согласно Месарошу, остаётся неизменным со времён Розы Люксембург: «социализм или варварство».

Месарош считает, что социальная революция, стоящая на повестке дня, ещё не будет социалистической — она ​​будет антикапиталистической, то есть задавать направление движения в сторону преодоления диктатуры капитала в обществе. В связи с этим постреволюционные (посткапиталистические) общества рассматриваются как составные части органической системы капитала, не до конца преодолевшие капитал как общественное отношение, пока антикапиталистическое движение не охватит весь мир — мировую социалистическую революцию Месарош рассматривает не как одноразовый радикальный акт, но как процесс.

В силу этого возрастает важность разработки «теории переходного периода» к социализму, сущность которого заключается в социальной революции (в противовес политической революции, уничтожающей класс капиталистов). Без подобной ​​теории социалистическое движение не сможет выйти из тупика, в котором оно находится в последние десятилетия. При этом надо избегать ловушки утопизма — пытаться уже сейчас подробно описывать будущее общество: хотя утопические схемы могут удовлетворить непосредственную потребность видеть альтернативу современному миру капитала, они обычно не способны видеть дальше горизонта той общественной формации, которую эти схемы призваны критиковать.

Месарош выступает с критикой того убеждения, что материальные условия капитализма можно непосредственно использовать для приближения общества, основанного на некапиталистическом производстве. На самом деле, как утверждает Месарош, ни централизация капитала, ни обобществление труда при капитализме не могут «автоматически» привести к социализму. Материальные условия капитализма тесно связаны с классовой, гендерной и расовой иерархией, и иллюзорно полагать, что простой захват власти, отстранение от управления средствами производства капиталистов и перераспределение общественного дохода превращает капитальную систему в социалистическую. Первым шагом на пути действительно коренных общественных преобразований должно стать абсолютное отрицание капитала как в политике, так и в экономике (децентрализация производства и передача полномочий принимать производственные решения непосредственным производителям) — что способно воплотить только массовое внепарламентское рабочее движение.

Иштван Месарош положительно оценивал Боливарианскую революцию в Венесуэле; он был личным знакомым и сторонником Чавеса, назвав его «первопроходцем социализма 21 века», ещё до прихода того к власти.

Месарош утверждает, что образование должно быть непрерывным, длиться всю жизнь, иначе это просто не образование. По его мнению, современная система образования, организованная господствующим буржуазным классом, готовит человека к жизни в мире отчуждённого труда, подчиненного капиталу. Она не оставляет ни студентам, ни преподавателям времени на обдумывание необходимости изменения капиталистического строя, не учит путям поиска альтернатив.

Сочинения

• Марксова теория отчуждения ([www.marxists.org/archive/meszaros/works/alien/index.htm Marx’s Theory of Alienation]. London: Merlin Press, 1970)
• Философия, идеология и социальные науки (Philosophy, Ideology, and Social Science. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 1986)
• Могущество идеологии (The Power of Ideology. Brighton: Wheatsheaf Publishers; New York: New York University Press, 1989)
• По ту сторону капитала: к теории переходного периода (Beyond Capital: Toward a Theory of Transition. London: Merlin Press, 1995)
• Социализм или варварство: от «Американского столетия» до перекрестия дорог (Socialism or Barbarism: From the «American Century» to the Crossroads. New York: Monthly Review Press, 2001)
• Образование по ту сторону капитала (La educación más allá del capital. Buenos Aires: CLACSO y Siglo XXI, 2008)
• Вызов и бремя исторического времени (The Challenge and Burden of Historical Time. New York: Monthly Review Press, 2008)
• Структурный кризис капитала (A crise estrutural do capital. São Paulo: Boitempo, 2009 / [www.minci.gob.ve/publicaciones/6/462590/?desc=la_crisismeszarosweb.pdf La crisis estructural del capital]. Caracas: Ministerio del Poder Poder Popular para la Comunicación y la Información, 2009)
• Социальная структура и формы сознания: Социальная детерминация метода (Estrutura social e formas de consciência: a determinação social do método. São Paulo: Boitempo, 2009)

Ссылки

• [commons.com.ua/archives/8474 «…Но дело заключается в том, чтобы изменить его». Рецензия на: István Mészáros. Social Structures and Forms of Consciousness. Vol. I: The Social Determination of Method. New York: Monthly Review Press, 2010.]
• [dialogs.org.ua/ua/crossroad_full.php?m_id=13963 Структурный кризис политики]
• [www.left.ru/2001/22/mesarosh35.html Потенциально наиболее смертоносная фаза империализма]
• [www.alternativy.ru/old/magazine/htm/98_2/i.htm Марксизм сегодня. Интервью]
• [www.alternativy.ru/old/magazine/htm/00_2/vi.htm Вызовы нашему времени. Интервью]
• [scepsis.ru/library/id_2222.html Необходимость радикальной альтернативы. Интервью]
• [scepsis.ru/library/id_2575.html Структурный кризис системы. Интервью]
• [left.ru/2004/10/foster109.html Дж. Б. Фостер о книге «Социализм или варварство»]
• [scepsis.net/library/id_3552.html Варварство на горизонте]
• [vpered.wordpress.com/2015/05/21/meszaros-sartre-marcuse/ Неґативність у Сартра та Маркузе. Спосіб порушення проблєми залежить від панівної ідеолоґії]  (укр.)
• [www.youtube.com/watch?v=m7DLchedKV8 Marx and the Credit Crunch. Выступление (видео)]
• [www.youtube.com/watch?v=pAxa82-ZQQY The New Crisis of Capitalism. Выступление (видео)]
• [www.marxists.org/archive/meszaros/ Istvan Meszaros Archive] на Marxists.org  (англ.)
• [monthlyreview.org/author/istvanmeszaros Иштван Месарош] на сайте «Monthly Review»  (англ.)

Отрывок, характеризующий Месарош, Иштван

С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.