Сабо, Иштван

Иштван Сабо
István Szabó
Иштван Сабо
Дата рождения:	18 февраля 1938(1938-02-18) (86 лет)
Место рождения:	Будапешт, Венгрия
Гражданство:	Венгрия Венгрия
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист, прозаик
Карьера:	1959 — наши дни
Награды:

И́штван Са́бо (венг. Szabó István; ['sɒboː ˈiʃtvaːn ]; род. 18 февраля 1938, Будапешт) — венгерский кинорежиссёр, сценарист и писатель. Один из членов-учредителей Европейской киноакадемии.

С 1960-х является одним из ведущих кинематографистов Венгрии. Его картины созданы в традициях европейского авторского кино и охватывают социальные, политические и психологические конфликты новейшей истории центральной Европы. Студентом Института театра и кино в 1959 создал свой первый короткометражный фильм и в 1964 первый полнометражный. Пик международного успеха наступил благодаря драме «Мефисто», которая получила в 1981 премию «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке. С конца 1980-х большая часть фильмов Сабо поддерживается европейскими странами и создается на различных языках. Несмотря на это, он продолжает работать в Венгрии.

Биография

Иштван Сабо родился 18 февраля 1938 года в Будапеште в еврейской семье. После окончания средней школы работал репортёром на радио. В 1956 году поступил на режиссёрский факультет Института театра и кино в Будапеште на курс Феликса Мариашши. В ходе учёбы он снимает несколько короткометражных фильмов («Вариации на тему», «Ты»). Его дипломный фильм «Концерт» получает успех на нескольких международных фестивалях.

Стиль

Ранние произведения Сабо, такие как «Фильм о любви» и «Улица Пожарных, 25», созданы под влиянием французской новой волны и содержат эксперименты с формой и подачей, порой стирая границы между снами, воспоминаниями и реальностью. Каждый фильм содержит иконографичность, режиссёр пытается подчеркнуть её, придавая каждому объекту и месту символичное значение. В «Будапештских сказках» центральным символом является человек и трамвайный вагон, используемый на протяжении всего творчества.

Немецкая трилогия

Фильмы «Мефисто», «Полковник Редль» и «Хануссен» образуют «немецкую трилогию» Иштвана Сабо, принёсшую ему мировую славу. Однако наиболее значительный вклад в киноискусство составляют его ранняя картина «Отец», а также фильмы режиссёра, выпущенные в 1970-х годах: «Фильм о любви», «Улица Пожарных, 25» и «Будапештские сказки». Снятые после «немецкой трилогии» работы режиссёра несут на себе печать академизма.

Фильмография

Полнометражные фильмы

• 1964 — Пора мечтаний / Álmodozások kora
• 1966 — Отец / Apa
• 1970 — Фильм о любви / Szerelmesfilm
• 1971 — Будапешт, за что я его люблю / Budapest, amiért szeretem
• 1973 — Улица Пожарных, 25 / Tűzoltó utca 25.
• 1976 — Будапештские сказки / Budapesti mesék
• 1980 — Доверие / Bizalom
• 1980 — Зелёная птица / Der Grüne Vogel
• 1981 — Мефисто / Mephisto
• 1985 — Полковник Редль / Redl ezredes
• 1988 — Хануссен / Hanussen
• 1991 — Встреча с Венерой / Meeting Venus
• 1992 — Милая Эмма, дорогая Бёбе / Édes Emma, drága Böbe
• 1999 — Вкус солнечного света / Sunshine
• 2001 — Мнения сторон / Taking Sides
• 2002 — На десять минут старше: Виолончель (эпизод «Десять минут спустя») / Ten Minutes Older: The Cello (segment Ten Minutes After)
• 2004 — Театр / Being Julia
• 2006 — Родственники / Rokonok
• 2011 — Дверь (по одноименному роману Магды Сабо)

Короткометражные фильмы

• 1959 — A Hetedik napon
• 1960 — Плакат / Plakátragasztó
• 1961 — Вариации на тему / Variációk egy témára
• 1963 — Ты / Te
• 1963 — Концерт / Koncert
• 1965 — Сказка торговца для детей / Kresz-mese gyerekeknek
• 1967 — Почтение / Kegyelet
• 1972 — Сны о доме / Álom a házról
• 1977 — Карта города / Várostérkép

Телевизионные фильмы

• 1974 — Премьера / Ősbemutató
• 1982 — Levél apámhoz
• 1983 — Кошки-мышки / Katzenspiel
• 1984 — Бали / Bali
• 1996 — Тайны Оффенбаха / Offenbachs Geheimnis

Награды и номинации

• Московский МКФ: Гран-при за фильм «Отец» (1967 год); номинация на приз Золотой «Святой Георгий» за фильм «Родственники» (2006 год);
• Европейская киноакадемия: Лучшие сценарии «Милая Эмма, дорогая Бёбе — Наброски, обнаженные фигуры» (1992 год) и «Вкус солнечного света» (1999 год);
• Берлинский кинофестиваль: специальный приз жюри, Серебряный Медведь, номинация на Золотого Медведя за фильм «Доверие» (1980 год); специальный приз экуменического жюри, Серебряный Медведь, номинация на Золотого Медведя за фильм «Милая Эмма, дорогая Бёбе — Наброски, обнаженные фигуры» (1992 год);
• Премия Британской академии кино и телевизионных искусств: Лучший фильм на иностранном языке за картину «Полковник Редль» (1986 год)
• Оскар: Лучший фильм на иностранном языке за картину «Мефисто» (1982 год)
• Каннский кинофестиваль: Приз «Специальное упоминание» за фильм «Ты» (1963 год); номинация на Золотую пальмовую ветвь за фильм «Будапештские сказки» (1976 год), Лучший сценарий и Приз международной ассоциации кинокритиков (ФИПРЕССИ) за фильм «Мефисто» (1981 год); Приз жюри, номинация на Золотую пальмовую ветвь за фильм «Полковник Редль» (1985 год); номинация на Золотую пальмовую ветвь за фильм «Хануссен» (1988 год).

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Иштван Сабо
• Иштван Сабо (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [lib.ru/INPROZ/SABO/ Иштван Сабо] в библиотеке Максима Мошкова
• [seance.ru/category/names/istvan-szabo/ Иштван Сабо в журнале «Сеанс»]

Отрывок, характеризующий Сабо, Иштван

– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.