Иштван I Святой

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Иштван I»)
Перейти к: навигация, поиск
Иштван I Святой
венг. Szent István király<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Памятник Иштвану I в Буде</td></tr>

Апостолический король Венгрии
1001 — 15 августа 1038
Коронация: ок. 1001, Эстергом
Предшественник: должность учреждена
Преемник: Пётр Орсеоло
 
Вероисповедание: христианство
Рождение: ок. 970/975
Эстергом, Венгрия
Смерть: 15 августа 1038(1038-08-15)
Эстергом или Секешфехервар, Венгрия
Место погребения: Секешфехервар
Род: Арпады
Отец: Геза
Мать: Шарольт
Супруга: Гизела Баварская
Дети: Отто, Имре (Святой Эмерик)
 
Автограф:

Стефан или И́штван I Свято́й (венг. (Szent) I. István, лат. Sanctus Stephanus[1]) или Великий (ок. 970/975 — 15 августа 1038) — нитранский князь (995997), венгерский надьфейеделем997) и первый король Венгерского королевства1000/1001) из династии Арпадов. За христианизацию венгров был причислен к лику святых. Почитается католиками и православными[2].





Биография

Происхождение и консолидация власти

Иштван был единственным сыном верховного князя венгров Гезы и его жены, княгини Шарольт, происходившей из знатного рода дьюл и крещённой по восточному обряду в Византии. Первоначально носил имя тюркского происхождения[3][4][5] Вайк (то есть «герой» или «лидер»)[3]. Точные место (Эстергом или Секешфехервар) и год его рождения неизвестны: Венгерская иллюстрированная хроника XIV века называет 969 год, но современные историки считают, что Вайк родился в промежутке между 970 и 980 годами. Некоторые детали его биографии позволяют утверждать, что он родился в 975 году или несколько позже.

После крещения получил христианское имя Иштван (Стефан). Хотя оба его родителя были крещены, Иштван был первым набожным христианином рода Арпадов. Среди христианских наставников Иштвана был впоследствии канонизированный Адальберт Пражский. В 996 году Иштван женился на христианке — Гизеле, дочери герцога Генриха II Баварского.

Продолжая инициативы отца, Иштван I приложил много усилий для завершения оформления в Венгрии раннефеодального государства. После смерти отца в 997 году Иштван был вынужден вступить в борьбу за трон с одним из своих родственников — двоюродным братом Коппанем (правившим в Шомоде), которого поддержала языческая дружина. Опираясь на поддержку нескольких знатных семей и присланных его тестем тяжеловооружённых баварских рыцарей, Иштван подавил мятеж этого претендента на престол. В 998 году в завязавшемся под Веспремом сражении Коппань потерпел поражение и был сражён швабским рыцарем Вецелином. Тело Коппаня было четвертовано; его части, для устрашения противников Иштвана, развешаны на стенах четырёх замков: Веспрема, Дьёра, Фехервара и Дьюлафехервара. «Синдромом Коппаня» в венгерской историографии называют последующие периодические попытки старших членов династии Арпадов свергнуть своих царствующих племянников.

Коронация и христианизация страны

Иштван I был коронован легатом папы римского Сильвестра ІІ Астриком на Рождество 25 декабря 1000 (или 1 января 1001 года) присланной папой короной, получив при этом не только светскую, но духовную власть. Корона святого Иштвана, которой короновались последующие правители, на протяжении веков считалась священной реликвией (хотя аутентичной, 1000/1001 года, является только верхняя часть короны; нижняя же представляет собой другую корону, подаренную Гезе I византийским императором Михаилом VII Дукой).

Королю Иштвану был дарован титул апостолического короля с властью в 10 епархиях, а также право свободного распространения веры и автономное управление церковью в Венгрии, включая полномочия короля учреждать новые епархии или упразднять старые как в своей стране, так и на завоёванных землях. Он учредил по крайней мере одно архиепископство (в Эстергоме, которое возглавил епископ по имени Домокош), шесть епархий и три бенедиктинских монастыря. Благодаря этому католическая церковь Венгрии была независима от архиепископов Священной Римской империи, а страна сохранила реальную независимость от папы, в то время, как Чехия и Польша не смогли этого добиться. Более того, собственником всех церковных земель в Венгрии признавался сам монарх.

После коронации Иштван с помощью латинских и греческих священников, а особенно монахов-бенедиктинцев, начал осуществлять христианизацию страны, обращая венгров в новую религию. Активно христианизируя венгров, он не гнушался насильственных методов. В соответствии с указаниями короля, на каждые десять деревень должен был приходиться по крайней мере один храм. Построив начатый ещё при отце первый монастырь в Венгрии — посвящённое святому Мартину аббатство Паннонхальма, — Иштван заложил монастыри Печварад (1015), Зобор (1019), Баконьбел (1020) и т. д. С помощью христианизации Иштван окончательно интегрировал Венгрию в круг цивилизованных народов и завоевал себе право считаться после смерти её святым покровителем, поэтому он и был канонизирован католической церковью.

Внутренняя политика

Централизацию Венгрии Иштван I проводил по образцу империи Каролингов. Иштван ликвидировал племенное деление страны, создав территориально-административные округа — королевские комитаты (или жупы), во главе которых стояли ишпаны. Количество жуп колебалось от 32 до 45 и позднее установилось на отметке 72. Созданный придворный совет получал совещательные функции. Первым после короля в государстве и королевском совете был палатин, совмещавший функции верховного судьи и премьер-министра Венгрии.

Первый король также провёл весьма успешные финансово-экономические реформы: было отменено рабовладение, распространённое у венгров на ранних периодах истории, в то же время представители феодально-закрепощённых классов могли быть освобождены лично королём; устанавливался фиксированный налог в форме десятины, при этом духовенство, князья, ишпаны и военачальники освобождались от выплат. Была начата чеканка монет; монеты Иштвана с латинскими надписями STEPHANUS REX («Король Стефан») и REGIA CIVITAS («королевский град») широко циркулировали по Европе.

При Иштване были созданы две кодификации законов: первая состояла из 35 статей, вторая — из 20. Его система местной администрации была прогрессивной для своего времени и была организована вокруг крепостей. Благодаря этому Венгрия стала безопасным и привлекательным маршрутом для паломников и купцов, следовавших из Западной Европы в Святую Землю и Константинополь. За это короля высоко ценил аббат Одилон Клюнийский, а бургунский монах Рауль Глабер писал: «все в это время, кто следовал из Италии и Галлии ко гробу Господню, стремились, оставив прежний, привычный путь, проходивший по морям, следовать по стране короля Стефана. Он сделал путь безопасным для всех, приветствуя всех, кого он встречал, и нагружая неисчислимым количеством подарков. Под влиянием такого любезного приёма и дворяне, и простолюдины в несчётном количестве шли в Иерусалим»[6].

Одним из таких паломников в 1015 году был будущий святой Герард (Гелларт), в итоге осевший в Венгрии, ставший наставником наследника престола Эмерика (Имре) и назначенный епископом жупы Чанад. Последняя была учреждена на земле, отвоёванной у мятежных вождей и названной так в честь военачальника (и, вероятно, племянника) Иштвана — Чанада, игравшего важную роль в их разгроме и ставшего первым её ишпаном.

Позже Иштван разгромил ещё двух сильных местных князей — своего родного дядю Дьюлу-младшего, правившего в Трансильвании1003 году), пленённого и бежавшего к Болеславу I Храброму, и правителя Баната Айтоня (в 1008 или около 1028 года). И Дьюла, и Айтонь, в отличие от язычника Коппаня, были христианами, но восточного обряда, и сопротивлялись планам Иштвана по распространению на их территориях диоцезий латинского обряда (например, учреждения в Трансильвании архиепархии Алба-Юлии). Кроме того, в 1008 году король подчинил себе «чёрных (тёмных) венгров» — судя по всему, независимые каварские (кабарские) племена. Так или иначе, но в 1009 году за каварского предводителя (которым мог быть впоследствии ставший королём Венгрии Самуил Аба или его отец) была выдана неназванная сестра Иштвана I.

Отношения с соседями

В серии этих войн против полунезависимых племенных вождей Иштван смог объединить под своей властью окружающие земли. До 1028 года Иштван I подчинил венгерскому влиянию весь Карпатский регион, закрепив присоединение новых территорий соответствующими договорённостями с Великим князем Киевским Ярославом Мудрым и королём Польши Болеславом I Храбрым.

С последним венгерский монарх поначалу находился в напряжённых отношениях. Венгры оставались союзниками Генриха II (когда его брат Бруно нашёл убежище в Венгрии, Иштван помог ему примириться с императором), враждовавшего с Болеславом, а поляки захватили часть земель вдоль реки Моравы на территории современной Словакии. Скорее всего, в 1017 году Иштвану пришлось отражать нашествие печенегов, бывших тогда в союзе с Болеславом и киевским князем Святополком. Однако сразу после Будишинского мира между поляками и немцами в 1018 году мы встречаем 500 венгерских всадников в войске Болеслава во время похода на Киев. Что касается русских земель, то Иштван I женил своего родственника Ласло Лысого на одной из дочерей киевского князя Владимира, Премиславе.

Иштван защитил независимость своего королевства от призванных феодалами немецких рыцарей императора Конрада II. Опираясь на протестовавших против реформ Иштвана I язычников, они в июне 1030 года выступили против венгерского короля и разорили западный берег Рабы, но это вторжение было отражено лояльной Иштвану армией, применявшей тактику выжженной земли и окружившей немецких рыцарей у Вены. Конрад II вернулся «без победы и без армии», так что в 1031 году ему пришлось для заключения мира уступить венграм участок между реками Лайта и Фиша.

Во внешней политике Иштван также был союзником византийского императора Василия II Болгаробойцы в борьбе с Болгарией и отправил венгерские силы в подмогу византийцам в походе на болгарскую столицу Охрид в 1015 году. Около 1009 года был заключён дипломатический брак младшей сестры Иштвана с венецианским дожем Оттоном Орсеоло, также союзным Византии.

Семья, память и наследие

Иштван был женат на Гизеле Баварской; у них было трое детей, но все они умерли в молодости, ещё при жизни отца. Главная надежда короля — его сын святой Эмерик (Имре) — был убит кабаном. Поскольку Иштван пережил всех своих детей, это вызвало последующие кровопролитные конфликты среди его родственников, боровшихся за престол. Когда он умер 15 августа 1038 года, ему наследовал его племянник Пётр Орсеоло. Когда Петра назначили официальным преемником, двоюродный брат Иштвана, правитель Нитранского княжества Вазул составил заговор против короля, но нападение не удалось. Позднейшие источники утверждают, что Вазул был ослеплён при помощи раскалённого свинца по приказу королевы Гизеллы, что, впрочем, может быть продиктовано желанием описывавших экзекуцию хронистов не портить репутацию Иштвана I. Несмотря на такие крутые меры, междоусобицы после смерти Иштвана избежать не удалось.

Иштван был похоронен в посвященной Деве Марии базилике в Секешфехерваре. По инициативе папы Григория VII Иштван был канонизирован вместе со своим сыном Эмериком и сподвижником Герардом в 1083 году. Почитается как король-исповедник. Король Ласло I тогда перенёс останки Иштвана в серебряном саркофаге к алтарю базилики в Секешфехерваре. Этот день (20 августа) отмечается в Венгрии как День святого Иштвана. Мумифицированная правая рука (Szent Jobb) короля стала объектом культа. В 2000 году патриарх Константинопольский Варфоломей со стороны православных признал канонизацию короля Стефана (Иштвана).

Между 1077 и 1083 годами была составлена «Большая легенда» короля Иштвана, а в правление Кальмана Книжника около 1100 года — «Малая легенда». В них и оформился идеализированный образ основателя Венгерского королевства. Иштван считается автором «Поучений» (лат. Institutio morum), или «Наставлений», сыну Имре, в которых призывается править «кротко, со смирением, мирно, без злобы и ненависти», быть милосердным, творить праведный суд и покровительствовать не только христианской вере, церкви, духовенству, знати и рыцарям, но и иностранцам-переселенцам, называя страну, «в которой говорят только на одном языке и где известна только одна культура», бедной и слабой.

Предки

Иштван I Святой — предки
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Арпад, князь венгров
 
 
 
 
 
 
 
Жольт
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Такшонь
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Мен-Марот, один из паннонских князей
 
 
 
 
 
 
 
NN
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Геза
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
печенежка
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Иштван Святой
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Дьюла II
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Шарольт
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
</center>

Память о Стефане

  • Иштван Великий — главный святой покровитель Венгрии. День св. Иштвана — 20 августа — главный национальный праздник Венгрии, который отмечается массовыми гуляниями, фейерверками и театрализованными представлениями на тему национальной истории.
  • Людвиг ван Бетховен сочинил своего «Короля Стефана» (нем. König Stephan) к открытию венгерского театра в Пеште в 1811 году.
  • В 1938 году Золтан Кодай обработал католический народный «Гимн королю Иштвану Святому» (венг. Ének Szent István Királyhoz).
  • В 1983 году венгерским композитором Левенте Сёреньи была написана рок-опера «Король Иштван» (венг. István a Király), посвящённая крещению венгров и образованию Венгерского королевства.
  • В 2002 году была написана рок-опера «С тобой, Бог!» (венг. Veled, Uram!), события которой описывают последние годы жизни короля венгров, включая гибель его сына и последующую борьбу его родственников за престол.[7]
  • В 1938 году в Венгрии была выпущена серебряная монета номиналом 5 пенгё, посвященная девятисотлетию смерти Иштвана Первого.

Напишите отзыв о статье "Иштван I Святой"

Примечания

  1. Zsoldos, 2001, p. 36.
  2. [www.pravoslavie.ru/news/23628.htm Священный Синод включил в месяцеслов Русской Церкви британских, венгерских и румынских святых]
  3. 1 2 [books.google.ru/books?id=IgoiAQAAIAAJ&q=Vajk%2Bturkish Zzolds A. Saint Stephen and his county]
  4. [books.google.ru/books?id=QJpnAAAAMAAJ&q=Vajk%2Bturkish Austrian history yearbook]
  5. [books.google.ru/books?id=C9kVAQAAIAAJ&q=Vajk%2Bturkish Goodwin S. Africa in Europa]
  6. Györffy György. István király és műve. Gondolat Bp., 1977. — С. 294—295.
  7. [www.operett.hu/repertoar/veled-uram/130/8 Veled, Uram! (Budapesti Operettszínház)]

Литература

См. также

Отрывок, характеризующий Иштван I Святой

– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.