Иэмото

Иэмото (яп. 家元, дословно «основа семьи») — традиционная японская система профессионального обучения в некоторых областях деятельности (боевые искусства, чайная церемония, икебана, го, сёги, танец). Система иэмото развивалась и процветала на протяжении двух с половиной веков, до середины XIX века. После реставрации Мэйдзи феодальная клановая система Японии была разрушена, и система иэмото превратилась в анахронизм. Начавшаяся прозападная модернизация привела к тому, что многие школы пришли в упадок и прекратили своё существование. Тем не менее, по сей день система иэмото продолжает, хоть и в сильно модернизированном виде, существовать в некоторых традиционных отраслях японского искусства и культуры, например, в чайной церемонии и традиционном танце. Обучение ведётся в пределах школы, во главе которой стоит мастер, официально признаваемый наивысшим профессиональным и духовным авторитетом. Глава такой школы также именуется иэмото.

Система иэмото явилась синтезом традиционной для средневековья цеховой организации и конфуцианских духовных принципов. Исторически многие школы формировались на основе семейных кланов, традиционно хранящих определённые профессиональные секреты. Так, школы боевых искусств вышли из самурайских кланов, внутри которых культивировались собственные секретные техники боя определённым оружием. Со временем система школ стала традиционной не только в боевых искусствах, но и в других областях, где требуется длительное и тщательное профессиональное обучение.

Школа представляла собой клан или «семью», где профессиональное мастерство передавалось от старших к младшим, а отношения внутри школы были подобием внутрисемейных: непререкаемый авторитет главы семьи, беспрекословное подчинение младших старшим. Во главе школы стоял мастер, владеющий преподаваемым мастерством на высшем уровне, знающий все профессиональные секреты, также именовавшийся иэмото. Он обучал учеников и выдавал свидетельства, подтверждающие профессиональную квалификацию «выпускников», таким образом, своим авторитетом гарантируя умения и способности учеников. При высокой популярности преподаваемого мастерства число потенциальных учеников намного превышало возможности мастера, поэтому обучением от имени школы занимались подготовленные школой мастера, получившие от иэмото лицензию на преподавание. При этом сертификат, подтверждающий профессиональное мастерство обучавшегося, имел право выдавать только сам иэмото, что препятствовало дроблению школ. В развитой системе иэмото «лицензионные платежи» становились основной статьёй дохода главы школы.

Иэмото распределяет профессиональные имена (яп. 名取 натори) достигшим высокого мастерства ученикам.

Пост главы школы переходил по наследству. Как правило, иэмото выбирал своего наследника из числа наиболее приближённых к нему учеников, и этот ученик занимал пост главы школы, когда иэмото отходил от дел или умирал.

В семейных школах обучение начиналось с малолетства. Человек, родившийся в семье, не имел никаких альтернатив, кроме обучения семейному мастерству. В иных случаях ученик поступал в школу «извне», обычно по рекомендации одного из старших учеников, влиятельных людей, близких знакомых иэмото. Во многих школах предъявлялись особые требования к происхождению ученика. При поступлении с учеником и/или его поручителями оговаривались условия обучения, устанавливался размер платы. Ученик должен был обязаться подчиняться правилам школы. В соответствии с принципами уважения к старшим и беспрекословного подчинения им ученик, поступая в школу, тем самым признавал безусловное право иэмото и старших учеников управлять не только его обучением, но и его жизнью.

Ссылки

• [anthropology.ru/ru/texts/koshelev/east03_20.html А. М. Кошелев. Внутренние факторы формирования японского социума]
• [www.aikibujutsu.ru/stati/news/st_190.html Андрей Аноприенко. Стать самураем.]
• [www.chess.ru/m/138/ Распространение сёги]
• [www.japanserver.ru/baza/411.htm Осано Дзюн. Размышления о «сокэ»]

Отрывок, характеризующий Иэмото

Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…