Июльская операция (1920)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Июльская операция (1920)
Основной конфликт: Советско-польская война
Дата

4 июля23 июля 1920

Место

Белоруссия

Итог

Победа Красной армии

Изменения

значительная часть Белоруссии занята частями РККА

Противники
РСФСР РСФСР Польша
Командующие
М. Н. Тухачевский
(Западный фронт РККА)
С. Шептицкий
(Северо-Восточного фронт)
Силы сторон
3-я армия

4-я армия
15-я армия
16-я армия
Мозырская группа

  • 81 тысяча штыков,
  • 10,5 тысяч сабель,
  • 722 орудия,
  • 2913 пулемётов.
1-я армия

4-я армия
Полесская группа

  • 72 тысячи штыков и сабель,
  • 464 орудия.

Потери
неизвестно неизвестно
  Советско-польская война (1919—1921)

1918: Вильно (1) • 1919: Берёза-Картузская Несвиж Лида (1) • Вильно (2) • Минск 1920: Двинск Латичов Мозырь Киев (1) • Казатин Житомир Майская операция Киев (2) • Володарка Быстрик Борисполь Новоград–Волынский Ровно Июльская операция Львов Гродно Брест Варшава Радзымин Оссув Насельск Коцк Цыцув Вепш Задворье Белосток Замостье Комаров Кобрин Дитятин Ковель Неман Лида (2) •


Военнопленные Рижский договор Мятеж Желиговского

Июльская операция (4—23 июля 1920) — наступление войск Западного фронта Красной армии в ходе Советско-польской войны 1919—1921 против польских войск, действовавших на белорусском направлении[1].





Предыстория

Майская операция Западного фронта закончилась неудачно, и советские войска отошли на исходные позиции, хотя и сохранили несколько плацдармов. Однако эта операция дала войскам Юго-Западного фронта возможность перехода в наступление на Украине. В свою очередь, в результате успехов Юго-Западного фронта были созданы выгодные условия для перехода в общее наступление войскам Западного фронта, потому что для спасения ситуации на Украине польское командование направило туда все резервы и сняло часть войск, находившихся в Белоруссии[2][3].

Расстановка сил

В июне 1920 г. войска Западного фронта получили пополнение, в их состав были включены новые соединения, дополнительно были созданы 4-я и 3-я армии, улучшено снабжение войск вооружением, боеприпасами, обмундированием и продовольствием. К началу июля в состав войск Западного фронта (командующий М. Н. Тухачевский, члены РВС — И. С. Уншлихт, И. Т. Смилга) в ходили 4-я, 15-я, 3-я, 16-я армии и Мозырская группа. Численность войск Западного фронта составляла 81 тысячу штыков, 10,5 тысяч сабель, 722 орудия, 2913 пулемётов[1][4].

Западному фронту РККА противостояли польские войска Северо-Восточного фронта (командующий генерал С. Шептицкий), в состав которого входили 1-я армия (7-я, 8-я, 10-я, 11-я, 1-я Литовско-белорусская пехотные дивизии), 4-я армия (2-я, 4-я, 15-я пехотные дивизии) и Полесская группа (9-я,14-я,16-я пехотные дивизии). Численность польских войск составляла 72 тысячи штыков и сабель, 464 орудий[2][4].

Планы сторон

Замысел советского командования заключался в том, чтобы окружить и разгромить войска левого фланга польского Северо-Восточного фронта в районе Германовичи—Докшицы и оттеснить остальные польские силы в лесисто-болотистые районы Полесья. Главный удар должна была наносить ударная группировка, состоящая из 4-й, 15-й и 3-й армий, из района западнее и южнее Полоцка в общем направлении на Сморгонь, Лида. Ударная группировка была развёрнута в полосе 90 км и насчитывала 60 тысяч штыков и сабель, что означало двойное превосходство в силах над противником[1][3].

4-я армия (командующий Е. Н. Сергеев) должна была нанести фланговый охватывающий удар из района севернее оз. Белая Ельна в юго-западном направлении на Шарковщизна, Лужки, 3-й конный корпус Г. Д. Гая должен был наступать на Свенцяны. 15-я армия (командующий А. И. Корк) наносила фронтальный удар на Глубокое, Парфьяново, а 3-я армия (командующий В. С. Лазаревич) — фланговый удар на Докшицы, Парфьяново, с дальнейшей целью наступления на Плещеницы, Минск. 16-я армия (командующий Н. В. Соллогуб) получила задачу, форсировав реку Березина, наступать в направлении Смолевичи—Минск, сковывая части 4-й польской армии, а Мозырская группа (командующий Т. С. Хвесин), которая уже вела наступление с 19 июня и освободила 29 июня Мозырь, должна была продолжать наступление вдоль правого берега Березины[1][3].

Ход операции

На рассвете 4 июля 1920 года ударная группировка Западного фронта перешла в наступление. Наступление началось успешно. 4-я армия (18-я, 12-я, 53-я стрелковые дивизии, 164-я стрелковая бригада) прорвала линию укреплений поляков, введенный в прорыв 3-й корпус Гая (10-я и 15-я кавалерийские дивизии) начал продвижение, охватывая левый фланг 1-й польской армии. Части 15-й армии (4-я, 11-я, 15-я, 33-я и 54-я стрелковые дивизии) после упорных боёв нанесли поражение польским войскам, отбросив их на Глубокое. При прорыве польских укреплений в полосе 33-й стрелковой дивизии Красная армия впервые использовала 3 трофейных танка «Рено». 5 июля Глубокое было взято кавалерийской группой 15-й армии. 3-я армия (5-я, 6-я, 21-я, 56-я стрелковые дивизии) переправилась через Березину и 5 июля взяла Докшицу, а 6 июля заняла Парфьяново[1].

В результате наступления войска Западного фронта нанесли тяжелые потери 1-й польской армии. Польское командование не могло остановить наступление советских войск в Белоруссии, поэтому 6 июля было вынуждено отдать приказ своим войскам об отходе в общем направлении на город Лида. Войска Красной армии продолжали преследовать противника, но не смогли полностью окружить 1-ю польскую армию. В результате поражения и начавшегося отступления 1-й польской армии значительно ухудшилось положение 4-й польской армии и появились выгодные условия для наступления частей 16-й армии и Мозырской группы советских войск. Мозырская группа (57-я стрелковая дивизия и Сводный отряд) начала наступление в направлении Глуск, Слуцк. 3-й конный корпус выдвигался в глубокий тыл польских войск и 9 июля занял Свенцяны[2].

В ночь на 7 июля начала наступление 16-я армия (2-я, 8-я, 10-я, 17-я и 27-я стрелковые дивизии), которая после переправы через Березину двинулась непосредственно на Минск. Главный удар армия наносила силами трех дивизий из имевшихся пяти. Завязались упорные бои, польские войска начали отступать. 9 июля советские войска освободили город Игумен. Польские войска создали вокруг Минска полукольцо из окопов с проволочными заграждениями, поэтому 27-я дивизия обошла город с севера и юга. Атака советских войск началась на рассвете 11 июля, противник оказывал ожесточенное сопротивление, которое было сломлено войсками 27-й и 17-й стрелковых дивизий. К полудню город был полностью занят Красной армией[2].

С 12 июля начался новый этап наступательной операции Западного фронта. Главные силы, сосредоточенные на правом крыле, должны были вести наступление, прикрываясь территорией Литвы и Восточной Пруссии и нависая над флангом польской армии, чтобы не дать противнику закрепиться на удобном для обороны рубеже. Командование польских войск пыталось найти силы и средства, чтобы остановить наступление Красной армии. Еще 9 июля Ю. Пилсудский отдал войскам приказ удержать фронт по линии Вильно — германские окопы — Лунинец — река Стырь и река Збруч. Его план заключался в том, чтобы закрепиться на севере по линии старых германских окопов, а потом нанести контрудар из района Бреста по советским войскам Западного фронта. Однако уже в середине июля линия германских окопов была прорвана частями Западного фронта[2][4].

14 июля 3-й конный корпус и 164-я стрелковая бригада атаковали польские войска в Вильно и после 6-часового боя заняли город. После этого армия Литвы начала военные действия против поляков, никак не согласовывая их с командованием Красной армии. В результате 4-дневных переговоров удалось установить условную границу между Красной армией и литовскими войсками по линии Новые Троки — Ораны — Меречь — Августов. 17 июля войска 15-й армии заняли Лиду, 19 июля 3-й конный корпус неожиданно для поляков ворвался в Гродно, выбив оттуда небольшой гарнизон противника, а части 16-й армии заняли Барановичи. 21—22 июля 4-я, 15-я и 3-я армии переправились через реку Неман, а 16-я армия форсировала реку Шара. 23 июля Мозырская группа заняла Пинск, на этом завершилась Июльская операция[1][2][4][3].

Итоги

В результате Июльской операции советские войска нанесли тяжёлое поражение главным силам польского Северо-Восточного фронта, это окончательно закрепило наметившийся перелом в ходе Советско-польской войны. Была освобождена значительная часть Белоруссии и созданы благоприятные условия для дальнейшего наступления против Польши. Вместе с тем в ходе операции советские войска не смогли окружить и уничтожить войска противника, причиной этого было отсутствие резервов и слабая разведка. В то же время быстрое достижение крупной победы привело к переоценке советским командованием степени поражения польской армии, что привело к продолжению наступления на Варшаву без паузы, без подтягивания тылов. Это в последующем стало причиной неудачи Варшавской операции[1].

Напишите отзыв о статье "Июльская операция (1920)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 Июльская операция 1920 // Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1983.
  2. 1 2 3 4 5 6 Мельтюхов М. И. Советско-польские войны. — М.: Вече, 2001. С. 65—70
  3. 1 2 3 4 Какурин Н., Меликов В. Гражданская война в России: Война с белополяками. — М.: ACT; СПб.: Terra Fantastica, 2002. С. 282—308
  4. 1 2 3 4 Грицкевич А. П. Западный фронт РСФСР 1918—1920. Борьба между Россией и Польшей за Белоруссию — Минск, Харвест, 2010. С. 222—255

Литература

  • Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия, 1983.
  • История гражданской войны в СССР, т. 5, — М., 1960.
  • [militera.lib.ru/h/kakurin_melikov/index.html Какурин Н., Меликов В. Гражданская война в России: Война с белополяками.] — М.: ACT; СПб.: Terra Fantastica, 2002.
  • Грицкевич А. П. Западный фронт РСФСР 1918—1920. Борьба между Россией и Польшей за Белоруссию — Минск, Харвест, 2010. ISBN 978-985-16-6650-4
  • [militera.lib.ru/research/meltyukhov2/index.html Мельтюхов М. И. Советско-польские войны.] — М.: Вече, 2001.

Отрывок, характеризующий Июльская операция (1920)

– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.