Июльские ордонансы (1830)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ию́льские ордона́нсы (фр. Ordonnances de Juillet), также ордонансы Полинья́ка[1] (Ordonnances de Polignac) или ордонансы Сен-Клу[2] (Ordonnances de Saint-Cloud) — четыре королевских указа, подписанных 25 июля 1830 года королём Франции Карлом Х.

Указы грубо нарушали конституционную хартию 1814 года, их опубликование стало толчком к революции 27-29 июля 1830 года, так называемой Июльской революции во Франции.



Предыстория

В августе 1829 года умеренный кабинет министров Мартиньяка было заменён реакционным кабинетом принца Полиньяка[3]. Сессия палат 1830 года была открыта 2 марта тронной речью, в которой заключалась угроза короля прибегнуть к особенным мерам для поддержания общественного мира, если парламент будет «создавать препятствия для его власти».[3]

Либерал Ройе-Коллар, в качестве президента палаты, стал во главе депутации, которая 18 марта 1830 г. представила королю адрес, подписанный 221 депутатом, в котором протестовала против недоверия, выраженного к ней королём, и выражала опасение за вольности французского народа при кабинете министров Полиньяка.[4][5]

На этот политическое заявление Карл Х ответил отсрочкой сессии парламента, а затем роспуском палаты депутатов 16 мая 1830. Исход новых выборов мог быть только неблагоприятным для кабинета министров Полиньяка, а так как король отождествлял себя с ним, то личное вмешательство его в выборы не могло достигнуть цели.[5] Почти все депутаты, подавшие голос за адрес, были переизбраны; к всеобщему удивлению, либералы выиграли всеобщие выборы от 23 июня и 19 июля 1830 года, набрав 274 депутатских мандата, лишь увеличив общее число сторонников оппозиции.

Тогда, не созывая парламента, король 25 июля 1830 г., основываясь на натянутом толковании одной из статей хартии 1814 г., подписал четыре ордонанса, которыми[3]:

  • 1) восстановлялась цензура, и для издания газет и журналов требовалось предварительное разрешение властей, даваемое каждый раз на 3 месяца;
  • 2) вновь распускалась палата депутатов;
  • 3) изменялось избирательное право: отнятие избирательных прав у собственников движимых имуществ и предоставление их только землевладельцам[5]; основой для имущественного ценза признавались только поземельные налоги;
  • 4) назначалось время для новых выборов.

Если бы эти ордонансы были приведены в исполнение, они лишили бы буржуазию всякого влияния на законодательство и восстановили бы земельную аристократию в положении единственного правящего класса Франции. Но именно они послужили толчком к революционному взрыву.[3]

Напишите отзыв о статье "Июльские ордонансы (1830)"

Примечания

  1. Глава правительства в 1829-1830 годах Жюль де Полиньяк
  2. По месту их подписания - Сен-Клу (замок)
  3. 1 2 3 4 Революция 1830 года // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  4. Ройе-Коллар, Пьер-Поль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  5. 1 2 3 Франция // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Июльские ордонансы (1830)

Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.