Июльский дождь
| Июльский дождь | |
 Обложка видеокассеты | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Киностудия «Мосфильм». |
| Длительность |
107 мин |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Ию́льский дождь» (1966) — художественный фильм Марлена Хуциева.
Содержание
Сюжет
Главная героиня фильма Лена — инженер в типографии. Её жених Володя — перспективный учёный. По ироничному определению приятеля, «антимагнитен, морозоустойчив, водонепроницаем, антикоррозиен, тугоплавок… не сгорает в плотных слоях атмосферы». Им около тридцати. Фильм рассказывает об их жизни на протяжении нескольких месяцев: от июльского дождя до поздней осени. Встречи с друзьями, среди них: Алик, душа компании, ловелас, бард, участник Великой Отечественной войны, о которой он вспоминает с немного циничным юмором; Владик, кладезь сведений обо всём на свете, но одинокий и неустроенный. История с научным докладом Володи, который присвоил себе его начальник-профессор. Неожиданная смерть отца Лены…
Отношения, начинающиеся как идеальные, заканчиваются разрывом, когда Лена, разочарованная, пересмотревшая взгляды на жизнь, отказывается выходить за Володю замуж.
Финальная сцена фильма: встреча фронтовиков у Большого театра.
В ролях
- Евгения Уралова — Лена
- Александр Белявский — Володя
- Юрий Визбор — Алик
- Евгения Козырева — мать Лены
- Александр Митта — Владик
- Илья Былинкин — Женя
- Юрий Ильчук — Лёва
- Алла Покровская — Лёля Курихина
- Борис Белоусов — Шаповалов
- Валерия Бескова — жена Шаповалова
- Валентина Шарыкина — Люся
- Виталий Беляков — Юра
Съёмочная группа
- Режиссёр: Марлен Хуциев
- Авторы сценария: Анатолий Гребнев, Марлен Хуциев
- Оператор: Герман Лавров
- Художник: Георгий Колганов
- Авторы песен: Юрий Визбор, Булат Окуджава
История создания
Сюжет фильма родился у режиссёра ещё на съёмках «Весны на Заречной улице», в Одессе. Он вбежал в телефонную будку во время дождя и представил, что там же прячется девушка, а он накидывает ей пиджак[1]. Примерно такой же сценой начинается «Июльский дождь».
Проблематика. Критика
29 августа 1967 года в газете «Советская культура» появилось открытое письмо Хуциеву, в котором «Июльский дождь» обвинялся в слабой драматургии, претенциозной режиссуре, затянутости, эстетизме, во вторичности по отношению к предыдущему фильму. По мнению киноведа Мирона Черненко, в письме можно «увидеть, как последовательно и непринуждённо, без заранее обдуманных намерений, без интриги… официальная критика шестидесятых годов выпрямляла судьбу отечественного кинематографа»[2].
Фильм вышел в самом конце «оттепели», примерно тогда же были положены на полку фильмы Андрея Кончаловского, Андрея Тарковского, Киры Муратовой, Александра Алова и Владимира Наумова. В «Июльском дожде» режиссёр и сценарист отразили настроение конца эпохи, хотя в нём не было публицистичности. Герои фильма — это, по сути, повзрослевшие герои предыдущего фильма «Застава Ильича», лишившиеся романтических ожиданий.
Кинокритик Александр Генис обнаружил в картине Хуциева общие черты с кинематографом «Французской новой волны» и так отозвался о фильме:
Эти длинные планы, положенные, как было модно в то время для значительности, на музыку Баха […], обладают некоей кинематографической магией, которая, впрочем, пропадает всякий раз, когда герои открывают рот. «Июльский дождь» не похож на обычный рассказ, скорее это зарисовки, очерки, наброски. Здесь нет ничего обязательного, ничего необходимого. Камера легко отвлекается от истории ради введения посторонних линий, ради интересного лица или интерьера. Такая композиция, по касательной, соотносит «Июльский дождь» с фильмами новой волны, родившейся в начале 60-х годов во французском кинематографе.[3]
Музыка
В фильме звучат песни в исполнении Юрия Визбора: «Песенка о пехоте» (слова и музыка Булата Окуджавы), «Спокойно, товарищ, спокойно…» (слова и музыка Юрия Визбора), «Ботиночки дырявые» (слова и музыка Клячкина—не указано в титрах) . В фильме использованы фрагменты записей вокального октета «The Swingle Singers» (альбом «Jazz Sebastian Bach» (1963), «Sinfonia from Partita No.2 in C Minor, BWV 826»).
Примечание
Напишите отзыв о статье "Июльский дождь"
Ссылки
- [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=russiancinema.ru/films/film2585/ «Июльский дождь»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
- [kinocenter.rsuh.ru/Huciev2.htm Мирон Черненко. «Реквием эпохи»]. Из кн.: Мирон Черненко. [chernenko.org/297.shtml Марлен Хуциев. Творческий портрет.] — М., 1998. С. 17-21
- [web.archive.org/web/20100308002651/kinocenter.rsuh.ru/lib/article/Urenev.doc Р. Юренев. «Если говорить откровенно. „Июльский дождь“ Mарлена Хуциева. Открытое письмо кинорежиссёру М. Хуциеву»]. Опубл. в газ. «Советская культура» (29 августа 1967 года)
- «Июльский дождь» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [cinema.mosfilm.ru/films/film/1960-1969/iyulskiy-dojd/ «Июльский дождь»] на официальном сайте «Мосфильма»
| ||||||
Отрывок, характеризующий Июльский дождь
– Вы не спите?– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
