Де Лазари, Ия
Поделись знанием:
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
(перенаправлено с «Ия де Лазари»)
| Ия де Лазари-Павловская | |
 философ, специалист в этике | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Ия де Лазари-Павловская (8 мая 1921, Арнишицы, Смоленская область, РСФСР — 10 ноября 1994, Лодзь, Польша) — польский философ, автор работ по современной этике и метаэтике. Профессор Лодзинского университета; возглавляла в нём Кафедру этики. Ученица и продолжательница идей Т. Котарбинского и М. Оссовской.
Была членом International Erich Fromm Society, Schopenhauer-Gesellschaft и большим нравственным авторитетом среди польской либеральной интеллигенции. Её книги и статьи о толерантности, Махатме Ганди, Альберте Швейцере, Джавахарла́ле Не́ру переводились на другие языки.
Ия де Лазари — дочь Константина Николаевича де Лазари. Её мужем был логик, проф. Тадеуш Павловский (1924—1996). Анджей де Лазари — её племянник[1].
Скончалась 10 ноября 1994 года и была похоронена на православном кладбище на улице Огродовой.
Библиография
- Gandhi w obronie indyjskiego pariasa. — Warszawa: PWN, 1959.
- Etyka Gandhiego. — Warszawa: PWN, 1965.
- Gandhi. — Warszawa: WP, 1967.
- Leon Petrażycki — teoretyk moralności i moralista. — Warszawa: PWN, 1971.
- Wzorce indyjskiego perfekcjonizmu: z badań nad kulturą Indii. — Warszawa: PWN, 1973
- Metaetyka. — Warszawa: PWN, 1975.
- Schweitzer. — Warszawa: WP, 1976.
- Nehru. — Warszawa: WP, 1991.
- Etyka. Pisma wybrane — pod red. Pawła J. Smoczyńskiego. — Wrocław: Ossolineum, 1992.
- Prawda moralna. Dobro moralne. Księga jubileuszowa dedykowana pani profesor Iji Lazari-Pawłowskiej. — Łódź: UŁ, 1993.
Напишите отзыв о статье "Де Лазари, Ия"
Примечания
- ↑ [kraismol.ru/arhive/page255/ История рода де Лазари // Научно-популярный журнал «Край Смоленский», № 10, 2012]
Ссылки
- Николай де Лазари, [www.academia.edu/6139133/%D0%9D%D0%B0%D0%B1%D1%80%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%B8_%D0%BD%D0%B0_%D0%B1%D1%83%D0%BC%D0%B0%D0%B3%D1%83_%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0%D1%8F_%D0%B4%D0%B5_%D0%9B%D0%B0%D0%B7%D0%B0%D1%80%D0%B8 Наброски на бумагу], Łódź 2014.
- [www.tygielkultury.eu/7_9_2000/aktual/9ram.htm Wspomnienie o prof. Lazari-Pawłowskiej]
- [www.h-net.org/~eopolska/Konstytucjonalism/Roz9/trzy_pojecia.htm#_ftn1 Trzy pojęcia tolerancji]
- [www.scribd.com/doc/25643111/ Andrzej-de-Lazari Genealogia rodziny de Lazari]
Отрывок, характеризующий Де Лазари, Ия
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
