Бунин, Иван Алексеевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «И. Бунин»)
Перейти к: навигация, поиск
Иван Алексеевич Бунин

Иван Бунин в 1933
Имя при рождении:

Иван Алексеевич Бунин

Псевдонимы:

Озерский, И.; Чубаров И.[1][2]

Дата рождения:

10 (22) октября 1870(1870-10-22)

Место рождения:

Воронеж,
Российская империя

Дата смерти:

8 ноября 1953(1953-11-08) (83 года)

Место смерти:

Париж, Франция

Род деятельности:

поэт, прозаик, переводчик

Годы творчества:

1887-1953

Язык произведений:

русский

Премии:

Пушкинская премия
(дважды: 1903, 1909)
Нобелевская премия по литературе (1933)

Ива́н Алексе́евич Бу́нин (10 [22] октября 1870, Воронеж — 8 ноября 1953, Париж) — русский писатель и поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе (1933 год).





Биография

Запись голоса Ивана Бунина
Бунин читает своё стихотворение «Иерихон», 1908 год
Помощь по воспроизведению
Запись голоса Ивана Бунина
Иван Бунин читает своё стихотворение «Одиночество», 1909 год
Помощь по воспроизведению

И. А. Бунин родился в старинной дворянской семье Буниных в Воронеже. Семья с 1867 года снимала жильё на Большой Дворянской улице в усадьбе, принадлежавшей в то время Анне Германовской[3], где родился и прожил первые три года своей жизни будущий писатель. Отец — Алексей Николаевич Бунин (1827—1906), в молодости был офицером, мать — Людмила Александровна Бунина (урождённая Чубарова; 1835—1910). Дальним родственником Бунина являлся поэт Жуковский[4].

В дальнейшем семья переехала в имение Озёрки в Орловской губернии (ныне Липецкая область). До 11 лет Иван воспитывался дома, в 1881 году поступил в Елецкую уездную гимназию, в которой проучился до 4 класса, объявив после зимних каникул родителям, что не хочет возвращаться в гимназию.[5], а в 1886 году возвратился домой и продолжал образование под руководством старшего брата Юлия. Много занимался самообразованием, увлекаясь чтением мировой и отечественной литературной классики. Первые стихи он начал писать в 8 лет, в 17 они стали более серьёзными, и в 1887 году он дебютировал в печати. В 1889 году переезжает в Орёл и идёт работать корректором в местную газету «Орловский вестник». К этому времени относится его продолжительная связь с сотрудницей этой газеты Варварой Пащенко, с которой они вопреки желанию родни переезжают в Полтаву (1892).

Сборники «Стихотворения» (Орёл, 1891), «Под открытым небом» (1898), «Листопад» (1901).

В 1895 году лично познакомился с А. П. Чеховым, с которым до этого состоял в переписке. К этому же времени относятся его знакомства с Миррой Лохвицкой, К. Д. Бальмонтом, В. Брюсовым.

В 1890-х путешествовал на пароходе «Чайка» («барк с дровами») по Днепру и посетил могилу Тараса Шевченко, которого любил и много потом переводил. Спустя несколько лет написал очерк «На „Чайке“», который был опубликован в детском иллюстрированном журнале «Всходы» (1898, № 21, 1 ноября).

23 сентября 1898 вступает в брак с Анной Николаевной Цакни, дочерью революционера-народника, богатого одесского грека Николая Петровича Цакни. Брак был непродолжительным, единственный ребёнок умер в 5-летнем возрасте (1905). С 1906 года Бунин сожительствует (гражданский брак оформлен в 1922 году) с Верой Николаевной Муромцевой, племянницей С. А. Муромцева, председателя Государственной думы Российской империи 1-го созыва.

В апреле-мае 1907 г. посетил Палестину, Сирию и Египет.

Бунину дважды (1903 и 1909) присуждалась Пушкинская премия; 1 ноября 1909 года он был избран почётным академиком Санкт-Петербургской академии наук по разряду изящной словесности[6]. После этого, как отмечал А. А. Боровой, «к представителям молодой литературы он стал относиться с недостойным высокомерием, едва цедил слова. Речь его на юбилее „Русских ведомостей“ — грубая, несправедливая, старчески-брюзгливая, в свое время была встречена с негодованием не только в кругах „символистов“. Эта речь показала, что он ничего не понял или не хотел понять в эволюции литературных направлений, в характере общественных сдвигов, обусловивших появление новой школы».

Летом 1918 года Бунин перебрался из большевистской Москвы в занятую австрийскими войсками Одессу. С приближением в апреле 1919 года к городу Красной армии он остался в Одессе.

Приветствовал взятие города Добровольческой армией в августе 1919 года, лично благодарил прибывшего 7 октября в Одессу генерала А. И. Деникина, активно сотрудничал с ОСВАГ при Вооружённых силах Юга России. В феврале 1920 года при подходе большевиков покинул Россию. Эмигрировал во Францию. В течение этих лет вёл дневник «Окаянные дни», частично утерянный, поразивший современников точностью языка и страстной ненавистью к большевикам.

В эмиграции вёл активную общественно-политическую деятельность: выступал с лекциями, сотрудничал с русскими политическими организациями националистического и монархического направления, регулярно печатал публицистические статьи. В 1924 году выступил со знаменитым манифестом о задачах Русского Зарубежья относительно России и большевизма: «Миссия Русской эмиграции»[7], в котором дал такую оценку произошедшему с Россией и лидеру большевиков В. И. Ленину[8]:

Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом, населённый могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освящённый богопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культом и культурой. Что же с ним сделали? Заплатили за свержение домоправителя полным разгромом буквально всего дома и неслыханным братоубийством, всем тем кошмарно-кровавым балаганом, чудовищные последствия которого неисчислимы… Планетарный же злодей, осенённый знаменем с издевательским призывом к свободе, братству, равенству, высоко сидел на шее русского «дикаря» и призывал в грязь топтать совесть, стыд, любовь, милосердие… Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее, он разорил величайшую в мире страну и убил миллионы людей, а среди бела дня спорят: благодетель он человечества или нет?

Своё неодобрение и неприязнь к большевизму высказывал в очень резких тонах: "Низменней, лживее, злей и деспотичней этой деятельности ещё не было в человеческой истории даже в самые подлые и кровавые времена"[9].

Часто менявший место жительства Бунин писал: «Ах, если бы перестать странствовать с квартиры на квартиру! Когда всю жизнь ведёшь так, как я, особенно чувствуешь эту жизнь, это земное существование как временное пребывание на какой-то узловой станции!»[10].

Лауреат Нобелевской премии по литературе в 1933 году за «строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы». Получив денежное вознаграждение за премию, Иван Бунин потратил 120 тысяч франков на помощь литераторам и просто эмигрантам.

Вторую мировую войну (с октября 1939 года по 1945 год) провёл на съёмной вилле «Жаннет» в Грасе (департамент Приморские Альпы). На этой вилле писатель и его супруга прятали по меньшей мере трёх евреев. В 2015 году Иван Бунин стал кандидатом на получение посмертно звания Праведник мира[11]

Сразу после окончания войны в 1945 году имел место период наиболее позитивного отношения Ивана Бунина к Советской РоссииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2723 дня]. Бунин гордился тем, что отверг, находясь в оккупации, предложение немцев сотрудничать с ними. Презрительно отзывался о тех, кто пошел на сотрудничество с немцами (Мережковский, Гиппиус)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2723 дня]. Бунин всерьёз размышлял о получении советского гражданства. Вот что вспоминает об этом советский писатель Константин Симонов во время встречи с Буниным в Париже.

Заговорив о возвращении, он сказал, что, конечно, очень хочется поехать, посмотреть, побывать в знакомых местах, но его смущает возраст. Поздно, поздно... Я уже стар, и друзей никого в живых не осталось. Из близких друзей остался один Телешов, да и тот, боюсь, как бы не помер, пока приеду. Боюсь почувствовать себя в пустоте. (…)Франция стала для меня второй родиной. Вам, наверное, приходилось говорить с нашим братом эмигрантом. Многие ругают Францию, любят злословить на ее счет. Я не принадлежу к их числу, тем более что иногда эта ругань показная; не то чтобы вам, советским, угодить, не то чтобы себе цену набить. А я привязался к Франции, очень привык, и мне было бы трудно от нее отвыкать. А брать паспорт и не ехать, оставаться здесь с советским паспортом — зачем же брать паспорт, если не ехать? Раз я не еду, буду жить так, как жил, дело ведь не в моих документах, а в моих чувствах...[12]
Константин Симонов

Однако этот период потепления в отношении Советской России длился сравнительно не долгоК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2723 дня].

Много и плодотворно занимался литературной деятельностью, став одной из главных фигур Русского Зарубежья.

Умер во сне в два часа ночи с 7 на 8 ноября 1953 года в Париже. По словам очевидцев, на постели писателя лежал том романа Л. Н. Толстого «Воскресение».[13]

Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа во Франции.

Иван Алексеевич Бунин — последний русский классик, запечатлевший Россию конца XIX — начала XX века. «…Один из последних лучей какого-то чудного русского дня»

Творчество

Свои лучшие произведения Бунин написал в эмиграции, среди них: «Митина любовь» (1924), «Солнечный удар» (1925), «Дело корнета Елагина» (1925), и, наконец, «Жизнь Арсеньева» (1927—1929, 1933) и цикл рассказов «Тёмные аллеи» (1938-1940). Эти произведения стали новым словом и в бунинском творчестве, и в русской литературе в целом. По словам К. Г. Паустовского, «Жизнь Арсеньева» — это не только вершинное произведение русской литературы, но и «одно из замечательнейших явлений мировой литературы».

По сообщению «Издательства имени Чехова», в последние месяцы жизни Бунин работал над литературным портретом А. П. Чехова, работа осталась незаконченной (в книге: «Петлистые уши и другие рассказы», Нью-Йорк, 1953).

В 1929—1954 гг. произведения Бунина в СССР не издавались. С 1955 года — наиболее издаваемый[15] в СССР писатель первой волны русской эмиграции (несколько собраний сочинений, множество однотомников). Некоторые произведения, как, например, «Окаянные дни» в СССР напечатаны только с началом перестройки.

В лирике Бунин продолжал классические традиции (сборник «Листопад», 1901).

В рассказах и повестях показал (подчас с ностальгическим настроением):

  • Оскудение дворянских усадеб («Антоновские яблоки», 1900).
  • Жестокий лик деревни («Деревня», 1910, «Суходол», 1911).
  • Упадок буржуазной цивилизации («Господин из Сан-Франциско», 1915).
  • Резкое неприятие Октябрьской революции и советской власти в дневниковой книге «Окаянные дни» (1918, опубликована в 1925).
  • В автобиографическом романе «Жизнь Арсеньева» (1930) — воссоздание прошлого России, детства и юности писателя.
  • Трагичность человеческого существования в повести «Митина любовь», 1924, сборнике рассказов «Тёмные аллеи», 1943, а также в других произведениях, замечательных образцах русской малой прозы.
  • Перевёл «Песнь о Гайавате» американского поэта Г. Лонгфелло. Впервые была напечатана в газете «Орловский вестник» в 1896 г. В конце того же года типография газеты издала «Песнь о Гайавате» отдельной книгой.

Произведения

Романы

Повести

  • «Деревня» (1908)
  • «Суходол» (1912)
  • «Митина любовь» (1925)

Рассказы

  • «Танька» (1892)
  • «Велга» (1895)
  • «Цифры» (1898)
  • «На край света и другие рассказы» (1897)
  • «Антоновские яблоки» (1900)
  • «Полевые цветы» (1901)
  • «Астма» (СПб, 1911)
  • «Тень птицы» (1907—1912; 1931)
  • «Иоанн Рыдалец» (1913)
  • «Чаша жизни» (СПб., 1915; 1922)
  • «Господин из Сан-Франциско» (1915)
  • «Сын» (1916)
  • «Лёгкое дыхание» (1916)
  • «Сны Чанга» (1916, 1918)
  • «Храм Солнца» (1917)
  • «Начальная любовь» (Прага, 1921)
  • «Крик» (Париж, 1921)
  • «Косцы» (Париж, 1921)
  • «Роза Иерихона» (Берлин, 1924)
  • «Солнечный удар» (Приморские Альпы, 1925)
  • «Маска» (1930)
  • «Божье древо» (Париж, 1931)
  • «Тёмные аллеи» (Нью-Йорк, 1943; Париж, 1946)
  • «Весной в Иудее» (Нью-Йорк, изд. имени Чехова, 1953)
  • «Петлистые уши и другие рассказы» (1954, Нью-Йорк, посмертно)
  • «Молодость» (1930)
  • «Поздний час» (1938)
  • «Чистый понедельник» (1944)
  • «Лапти»
  • «Безумный художник»
  • «Конец»
  • «Преображение»
  • «Далекое»
  • «Неизвестный друг»
  • «В ночном море»
  • «Несрочная весна»
  • «Святитель»
  • «Богиня разума»
  • «Скарабеи»
  • «Слепой»
  • «Мухи»
  • «Слава»
  • «Надписи»
  • «Книга»
  • «Ида»
  • «Ночь»
  • «Обуза»
  • «В саду»
  • «Алексей Алексеич»
  • «Благосклонное участие»
  • «Убийца»
  • «Людоедка»
  • «Слезы»
  • «Капитал»
  • «Комета»
  • «Стропила»
  • «Дедушка»
  • «Канун»
  • «Кавказ»
  • «Баллада»
  • «Степа»
  • «Муза»
  • «Руся»
  • «Красавица»
  • «Дурочка»
  • «Антигона»
  • «Смарагд»
  • «Волки»
  • «Визитные карточки»
  • «Зойка и Валерия»
  • «Таня»
  • «В Париже»
  • «Галя Ганская»
  • «Генрих»
  • «Натали»
  • «В одной знакомой улице»
  • «Речной трактир»
  • «Кума»
  • «Начало»
  • «Дубки»
  • «Мадрид»
  • «Второй кофейник»
  • «Холодная осень»
  • «Пароход „Саратов“»
  • «Ворон»
  • «Камарг»
  • «Сто рупий»
  • «Месть»
  • «Качели»
  • «Часовня»
  • «Весной, в Иудее»
  • «Ночлег»
  • «Три рубля»
  • «Легенда»
  • «Бернар»
  • «История с чемоданом»
  • «Прекраснейшая солнца»
  • «Остров сирен»
  • «Жилет пана Михольского»
  • «Молодость и старость»
  • «Возвращаясь в Рим»
  • «Апрель»
  • «Мистраль»
  • «Памятный бал»
  • «Ловчий»
  • «Полуденный жар»
  • «В такую ночь…»
  • «Алупка»
  • «В Альпах»
  • «Un реtit accident»

Сборники стихотворений

  • «Стихотворения» (1887—1891) Орел, 1891
  • «Родина» (1896)
  • «Под открытым небом» (М., «Детское чтение», 1898)
  • «Листопад» (М., «Скорпион», 1901)
  • «Новые стихотворения». М., 1902
  • «Стихотворения» (СПб, «Знание», 1903)
  • «Стихотворения» (1903—1906) СПб, «Знание»,1906
  • «Стихотворения 1907 года» (СПб., «Знание», 1908)
  • «Избранные стихи для юношества». М., 1909
  • «Избранные стихи» (Париж, «Современные записки», 1929)
  • «На Невском» (Петроград, 1916)

Переводы

Мемуары, дневники

  • «Воды многие» (1910, 1926)
  • «Освобождение Толстого» (Париж, 1937)
  • «Окаянные дни» (1925—1926)
  • «Воспоминания. Под серпом и молотом» (Париж, «Возрождение», 1950)
  • «О Чехове» (Нью-Йорк, 1955)
  • «Устами Буниных» в трёх томах (Франкфурт-на-Майне, 1977—1982)

Прижизненные собрания сочинений

  • Полное собрание сочинений. Т. 1—6, в 12 вып. Пг.: Т-во А. Ф. Маркс, 1915. (Приложение к журналу «Нива»).
  • Собрание сочинений: в 10 т., т. 11, доп. Берлин: Петрополис, 1934—1936.

Экранизации

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
  • «Последнее свидание» Главная редакция литературно-драматических программ ЦТ, 1967 г. Режиссёр Ю. Калев
  • «Последнее свидание» Учебная студия ВГИК, 1979 г. М. Сафонова.
  • «Тёмные аллеи» (новелла из фильма «Два голоса») Лентелефильм, 1981, режиссёр А. Белинский
  • «Митина любовь» Учебная студия ВГИК, 1982 г. В. Пичул
  • «Дождь», Лентелефильм, 1984. Режиссёр В. Латышев
  • «Натали» — фильм-спектакль по рассказу «Натали», режиссёр Владимир Латышев, ЛенТВ, 1988
  • «Грамматика любви» — фильм-спектакль по рассказам «Таня», «В Париже», «Грамматика любви», «Холодная осень» из цикла «Тёмные аллеи», режиссёр Лев Цуцульковский, Лентелефильм, 1988
  • «Несрочная весна» — фильм по мотивам произведений «Несрочная весна», «Руся», «Князь во князьях», «Мухи», «Журавли», «Кавказ», «Суходол», режиссёр Владимир Толкачиков, Беларусьфильм, 1989
  • «Холодная осень», 1990
  • «Тёмные аллеи», 1991
  • «Лето любви» — мелодрама по рассказу «Натали», режиссёр Феликс Фальк, Польша-Белоруссия, 1994 [www.gervic.ru/exussr/romance/16200-leto-lyubvi-1994-satrip.html]
  • «Посвящение в любовь» — мелодрама, Россия 1994
  • «Мещерские» — фильм по мотивам произведений «Натали», «Таня», «В Париже», режиссёр Борис Яшин, Россия, 1995
  • «Amata nobis» — короткометражный фильм по мотивам рассказа «Руся», режиссёр Елена Немых, Россия,1996
  • «Суходол» — фильм по повести «Суходол», режиссёр Александра Стреляная, 2011
  • «Солнечный удар» — фильм по одноименному рассказу и книге «Окаянные дни», режиссёр Никита Михалков, 2014

Увековечивание имени

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

  • В Москве есть Бунинская аллея, рядом расположена одноимённая станция лёгкого метро.
  • В Санкт-Петербурге школа № 27 Василеостровского района с 2011 года носит имя И. А. Бунина.
  • В Одессе, Липецке, Орле, Ельце, Ефремове и др. городах и сёлах есть улица имени писателя.
  • В Воронеже имя писателя носит сквер и библиотека № 22; на доме, в котором родился писатель, установлена мемориальная табличка.
  • В деревне Озёрки Становлянского района Липецкой области, где в имении родителей провёл детские и подростковые годы Бунин, в 90-е годы воссоздан на подлинном фундаменте усадебный дом; на месте несохранившегося хутора Бутырки в 4 км от Озёрок, где в детские годы Бунин жил у бабушки, установлены крест и памятная стела.

  • В 1957 году в г. Орле в Музее писателей-орловцев Орловского объединённого литературного музея И. С. Тургенева был открыт зал, посвящённый жизни и творчеству Бунина. В последующие десятилетия в Орле была собрана уникальная, самая крупная в России бунинская коллекция, насчитывающая более шести тысяч единиц хранения подлинных материалов: иконографии, рукописей, писем, документов, книг, личных вещей писателя. Преобладающую часть этой коллекции составляют материалы из дореволюционного архива Бунина, переданные Орловскому литературному музею вдовой племянника писателя К. П. Пушешниковой. Подлинные личные вещи Бунина — фотографии, автографы, книги, — связанные с эмигрантским периодом его творчества, были получены музеем от В. Н. Муромцевой-Буниной, Л. Ф. Зурова, А. Я. Полонского, Т. Д. Муравьёвой, М. Грин. Мебель из парижского кабинета Бунина долгое время хранилась в семье писательницы Н. В. Кодрянской, которая переслала её в 1973 году в Орёл из Парижа через советское посольство во Франции. 10 декабря 1991 года в Орле в Георгиевском переулке в дворянском особняке XIX века был открыт музей И. А. Бунина.
  • В Ефремове в доме, в котором в 1909—1910 гг. жил Бунин, открыт его музей.
  • В городе Воронеже с 2012 года имя И.А. Бунина носит бывшая гимназия номер 3.
  • В Париже, на улице Жака Оффенбаха, на доме № 1, в котором жил писатель в годы эмиграции (1920—1953), установлена мемориальная табличка.
  • В городе Елец Липецкой области в 2000 году Елецкий государственный педагогический институт получил новый статус и был переименован в Елецкий государственный университет имени И. А. Бунина.

Памятники

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
  • В Орле по адресу ул. М. Горького, у библиотеки им. И. А. Бунина 17 октября 1992 года был открыт Памятный знак Бунину (бюст) из белого мрамора на мраморном постаменте с надписью: «Моя Отчизна, я вернулся к ней, усталый от скитаний одиноких, и понял красоту в её печали и счастие — в печальной красоте» Автор — скульптор Олег Александрович Уваров.
  • Примерно в то же время Центральная библиотека имени Крупской была переименована в Библиотеку имени Бунина (сокращённо именуется местными жителями «бунинкой»).
  • В 1995 году в Орле был поставлен памятник Ивану Алексеевичу Бунину. Автор — известный скульптор В. М. Клыков.
  • В Воронеже 13 октября 1995 года был открыт памятник И. А. Бунину. Автор — московский скульптор А. Н. Бурганов. Открытие памятника было приурочено к 125-летию со дня рождения писателя. Бунин изображён сидящим на поваленном дереве, у его ног собака. По словам самого скульптора, писатель изображен во время расставания с Россией, переживает тревогу и одновременно надежду, а льнущая к ногам собака — символ уходящего дворянства, символ одиночества. Помимо памятника на стене дома № 43 по улице Коммунаров нанесено граффити с портретом писателя[16].
  • В Москве на Поварской улице, недалеко от дома, в котором жил писатель, 22 октября 2007 г. был установлен памятник Бунину. Автор — скульптор А. Н. Бурганов. Писатель представлен стоящим в полный рост, задумавшимся, через руку переброшен плащ. В его статной фигуре, спокойном жесте сложенных рук, гордо поднятой голове и проницательном взгляде подчеркнуты аристократизм и величие.
  • В городе Ефремов, на территории дома-музея писателя, в октябре 2007 г. установлен бюст Бунина. Скульптор — Н. А. Кравченко.[17]
  • В городе Ефремов, перед железнодорожным вокзалом, 22 октября 2010 г. к 140-летию писателя открыт памятник Бунину. Памятник представляет собой повторение статуи (на этот раз только по пояс), ранее установленной в Москве (скульп. А. Н. Бурганов).
  • В городе Ефремов, 17 июля 2015 г. в парке имени Бунина был открыт памятник, на котором великий писатель, как бы вместе с посетителями прогуливается в парке.[18]
  • Так же городе Ефремов, возле дома-музея писателя, на улице Тургенева установлен бюст писателя.[17]

Киновоплощения

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Напишите отзыв о статье "Бунин, Иван Алексеевич"

Примечания

  1. Масанов И. Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, учёных и общественных деятелей : В 4-х томах. — М.: Всесоюзная книжная палата, 1956—1960.
  2. Дмитриев В.Г. Придуманные имена. — М.: Современник, 1986.
  3. Анастасия Сарма. [riavrn.ru/news/v-voronezhe-nashli-risunki-intererov-pervogo-doma-bunina/ В Воронеже нашли рисунки интерьеров первого дома Бунина] (рус.). РИА Воронеж (25.01.2016). Проверено 2016-19-10.
  4. [vm.ru/news/2014/02/09/vasilij-zhukovskij-tri-maloizvestnih-fakta-iz-biografii-kolomba-russkoj-slovesnosti-234542.html Василий Жуковский: три малоизвестных факта из биографии «Коломба русской словесности»] (рус.). Вечерняя Москва (09.02.2014). Проверено 2016-22-08.
  5. Перцев [Перцев В. В. Школьные годы И.А. Бунина и М.М. Пришвина // Концепт. – 2015. – Современные научные исследования: актуальные теории и концепции. Выпуск 2. – ART 65001. – URL: e-koncept.ru/2015/65001.htm. – ISSN 2304-120X. Школьные годы И.А. Бунина и М.М. Пришвина] (рус.).
  6. [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49729.ln-ru.dl-.pr-inf.uk-12 Бунин Иван Алексеевич] — сайт РАН
  7. [ricolor.org/history/re/missia/bunin «Миссия Русской эмиграции»]
  8. Стефан Куртуа, Николя Верт, Жан-Луи Панне, Анджей Пачковский, Карел Бартошек, Жан-Луи Марголен. [agitclub.ru/gorby/ussr/blackbook1.htm Большевизм — социальная болезнь XX века] // Черная книга коммунизма. Преступления. Террор. Репрессии = Le Livre noir du communisme. Crimes, terreur, répression / Вступ. статья А. Н. Яковлева; Отв. ред. И. Ю. Белякова; Перевод с фр.: Э. Я. Браиловская, А. И. Виноградова, О. В. Захарова, С. Г. Родина, О. В. Тимашева, И. В. Топоркова, Е. Л. Храмов (рук. гр.). — 2-е, исправленное. — М.: Три века истории, 2001. — 780 с. — 5000 экз. — ISBN 5-95423-037-2.
  9. Сост., вступ. ст. и примеч. О. Б. Василевской. [bunin.niv.ru/bunin/public/otvet-na-anketu-rossijskogo-obschestvennogo-komiteta-v-polshe.htm Бунин И. А. Великий дурман: Неизвестные страницы] (рус.). Совершенно секретно (Под русским стягом. — Варшава, 1934. Перепечатано: Новое русское слово. — 1973. — 27 марта (№ 22932) (1997). Проверено 4 мая 2016.
  10. [www.odessitclub.org/reading_room/bunin/mikhailov.php ВКО: Читальный зал]
  11. [izrus.co.il/dvuhstoronka/article/2015-03-26/27287.html Великий русский писатель может стать Праведником мира]
  12. К.Симонов Об Иване Алексеевиче Бунине Собрание сочинений , pnu.edu.ru/media/filer_public/94/11/94119216-c013-4a2e-b210-67d9ea0333cd/cimonov_o_bunine.pdf
  13. Лаврин А. П. «Словарь избранных смертей» // [charonchronicles.ru/ «Хроники Харона. Энциклопедия смерти»]. — Новосибирск: Сибирское университетское издательство, 2009. — С. 388. — 544 с. — ISBN 978-5-379-00562-7.
  14. [www.azlib.ru/b/bunin_i_a/text_1790-1.shtml Георгий Адамович. Бунин. Воспоминания]
  15. К примеру, тираж издания к столетней годовщине со дня рождения писателя в 1970 г. составил более 3 миллионов экземпляров.
  16. [riavrn.ru/news/luchshiy-trafaretchik-rossii-sdelal-v-voronezhe-graffiti-s-portretom-ivana-bunina/ Лучший трафаретчик России сделал в Воронеже граффити с портретом Ивана Бунина]
  17. 1 2 [www.efremov-town.ru/blog/efremov-news/4429.html/ Зачем Ефремову два памятника Бунину?]
  18. [www.efrik.info/otkrytie-pamyatnika-i-a-bunina-v-parke/ Открытие памятника И. А. Бунина в парке]
  19. [www.rutv.ru/tvpreg.html?d=0&id=111643 Окаянные дни. Иван Бунин]

Литература

  • Шраер Максим Д. Бунин и Набоков. История соперничества. — М.: Альпина Нон-фишкн, 2014. — 1500 экз; 2-е изд. 2015. —2000 экз. — ISBN 978-5-91671-342-8.
  • Ильинский И. М. [www.mosgu.ru/nauchnaya/publications/books/Ilinskiy_On_Bunin.pdf О Бунине: статьи, интервью, выступления]. — М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2009. — 94 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-98079-554-2 (архивировано в [www.webcitation.org/6gc69Swmj WebCite]).
  • Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>
  • Кучеровский Н. М. И. Бунин и его проза (1887—1917). — Тула: Приокское книжное издательство, 1980. — 318 с. — 10 000 экз.
  • Нечаенко Д. А. Тема иллюзорности бытия в творчестве И. А. Бунина // Нечаенко Д. А. История литературных сновидений XIX—XX веков: Фольклорные, мифологические и библейские архетипы в литературных сновидениях XIX-начала XX вв. М.: Университетская книга, 2011. С. 643—731. ISBN 978-5-91304-151-7
  • Лавров В. В. Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции (1920—1953). — М.: Молодая гвардия, 1989. — 384 с. — 150 000 экз. — ISBN 5-235-00069-2..
  • Мальцев Ю. В. Иван Бунин. — Frankfurt/Main; М: Посев, 1994. — 432 с. — 30 000 экз. — ISBN 5-85824-007-0
  • Минаев Д. М. И. А. Бунин: Памятники в России и за рубежом (справочник). — М., 2010. — 96 с. — 500 экз.
  • Гергилов Р. Е. Эстетическая рентгенограмма жизни // Межвузовский сборник научных трудов. Воронеж: ВГУ, 1997.
  • Бабореко А. К. И. А. Бунин: Материалы для биографии (с 1870 по 1917) / Оформление художника Е. Яковлева. — Изд. 2-е. — М.: Художественная литература, 1983. — 352, [34] с. — 20 000 экз. (в пер.)
  • Щербак Нина, Любовь поэтов серебряного века. Кумиры. Истории Великой любви. М. Астрель-СПб, 2012. С.202 - 222

Ссылки

  • [www.bunin.org.ru/museum/ Музеи Бунина И. А. (Орёл, Ефремов, Елец)]
  • Произведения Ивана Бунина в Викитеке
  • поэту.рф [poetrylibrary.ru/stixiya/bunin.html поэт Иван Бунин]
  • Захаров Н. В. [world-shake.ru/ru/Encyclopaedia/4054.html Бунин Иван Алексеевич] // Электронная энциклопедия «Мир Шекспира».
  • [www.litencyc.com/php/speople.php?rec=true&UID=12012 Ivan Bunin] in Literary Encyclopedia (2008)
  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:278192 Иван Бунин] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Бунин, Иван Алексеевич

– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.