Добролюбов, Иоанн Васильевич

Иоанн Васильевич Добролюбов
Род деятельности:	рязанский историк, священнослужитель
Дата рождения:	19 мая 1837(1837-05-19)
Место рождения:	Скопин
Дата смерти:	6 мая 1905(1905-05-06) (67 лет)
Место смерти:	Зарайск
Отец:	Владимир (Добролюбов)

Иоанн Васильевич Добролюбов (1837—1905) — рязанский историк, священнослужитель.

Биография

Семья

• отец: Добролюбов, Василий Петрович (1814—1896) — архимандрит и наместник Николо-Радовицкого и Троицкого монастырей.
• мать: Анна Ивановна (ур. Голубева, 1819—1841)
• сестра: Ольга (1838—1839)
• брат: Симеон (1839—1840)
• дед: соборный диакон в Скопине
• жена: Софья Ивановна (ур. Успенская; 1844—1872)
• сын: Владимир (1866—1902) — учился в 1-й рязанской мужской гимназии, по окончании которой поступил на юридический факультет Московского университета.
• дочь: Анна (1869 — после 1872)

Ранние годы (1837—1867)

Будущий историк родился 19 мая 1837 года в Скопине в семье священника. Мать, Анна Ивановна, скончалась 14 сентября 1841 года от простуды в возрасте 22 лет, когда Ивану было 4 года.

В 1850 году он поступил в Скопинское духовное училище, где его отец, с 1845 года был инспектором. В 1854 году он получил право продолжить учёбу в Рязанской духовной семинарии. В это время отец, после принятия в Спасском монастыре пострига, с наречением имени Владимир был назначен инспектором Рязанского духовного училища.

В списке учеников за 1854/1855 учебный год имя Ивана Добролюбова по успеваемости было вторым с оценкой «весьма хороших» способностей, «весьма усердного» прилежания и «весьма хороших» успехов; первым был Пётр Палицын. В фонде Рязанской духовной семинарии сохранились темы сочинений, которые давались учащимся: «Понятие молитва», «Понятие юность», «Понятие надежда», «Не презирай ничьего совета», «Не радуйся несчастию ближнего» и тому подобные. В списке учеников семинарии высшего отделения «Б» второго класса за 1858/59, 1859/60 годы у Ивана Добролюбова отмечались «очень хорошие» способности, «весьма ревностное» прилежание и «хорошая» успеваемость.

В 1860 году И. Добролюбов окончил курс Рязанской духовной семинарии и 15 июля 1861 года был определён учителем 2-го Рязанского духовного училища низшего отделения, где служил до марта 1865 года.

В это время его отец, уже игумен Владимир, был ещё инспектором Рязанского духовного училища: и 1-го, и 2-го. Некоторое время они вместе служили в одном духовном учебном заведении, оставив о себе хороший след в сердцах учителей и учеников.

Иоанн Добролюбов женился на дочери вдовы протоиерея Зарайского соборного храма Софье, а вскоре, 26 марта 1865 г., архиепископом Рязанским Иринархом был назначен священником Спасской церкви села Клинска Михайловского уезда.

16 декабря 1866 г. у Ивана Добролюбова родился первенец, которого назвали Владимиром.

Зарайск (1867—1899)

22 июля 1867 г. Иоанн Добролюбов был переведен в Троицкую церковь г. Зарайска, затем (8 апреля 1870 г.) — в Соборную церковь. Его отец, бывший в это время в Николо-Радовицком монастыре, писал архиерею Алексию (Ржаницыну) о своей радости по этому поводу:

К светлому празднику Христову, Вы, Ваше Высокопреосвященство, оказали мне величайшую милость, переместив сына моего в соборный храм. Приемлю это, как свидетельство Вашего особенного благоволения к моему недостоинству, и благодарность мою к Вашему Высокопреосвященству постараюсь показать в точнейшем исполнении Вашей Архипастырской воли.

Одновременно о. Иоанн был назначен преподавателем латинского языка, а позже и священной истории Зарайского духовного училища, где неоднократно избирался членом правления от учителей. Латинский язык он преподавал в первых двух классах.

11 июня 1869 года у него родилась дочь, которую назвали Анна, в честь матери Иоанна. Вскоре, 26 июля 1872 года, скончалась от чахотки жена, затем — дочь.

В 1877 году появилась его первая историческая статья: «Зарайский Николаевский собор», опубликованная в «Рязанских епархиальных ведомостях». Затем появилось ещё несколько статей в ряде журналов. И вскоре в научных кругах за И. В. Добролюбовым утвердилась слава наиболее крупного специалиста по церковной истории Рязанского края. Этому способствовал, в первую очередь, выход в свет в 1884 году первого тома «Историко-статистического описания церквей и монастырей Рязанской епархии». Этот труд был по достоинству оценён не только историками, но был удостоен внимания архиепископа Рязанского и Зарайского Феоктиста (Попова). В своем письме он пишет, что пользуется «…доселе лестным вниманием Его Высокопреосвященства, особенно заявленным мне при издании мной III и IV тома моего описания церквей Рязанской епархии…».

Основатель Рязанской губернской ученой архивной комиссии А. В. Селиванов писал:

… из лиц, сочувствовавших проекту, я могу назвать немногих. Всего более был заинтересован этим священник И. В. Добролюбов, который, подобно мне, приходил в восторг от самой идеи… Он весь был погружен в архивные изыскания, как крот, с утра до вечера, окруженный целыми ворохами книг, рылся в пыльных и полусгнивших от времени рукописных материалах, которые доставал, где только мог… Добролюбов был как бы создан для специально архивных работ: скромный, никогда ни с кем не споривший, живший, как средневековый аскет, наивный, чистый, как дитя, несмотря на свой немолодой возраст, но в то же время жизнерадостный…

Редкий выпуск трудов комиссии выходил без какого-либо сообщения Добролюбова. Здесь им были обнародованы материалы по истории рязанской епархии, о деяниях местных архиереев (Симон (Лагов), Гавриил (Бужинский)) и др. Тематика его сообщений не ограничивалась историей ортодоксального православия: ряд ценных публикаций касался истории старообрядчества в губернии (секты молокан, скопцов).

В 1893 году Иоанн Добролюбов оставил учительство, а в 1898 году и штатную должность священника и сосредоточился на своих учёных занятиях. В это время он стал членом-корреспондентом церковно-археологического общества Киевской духовной академии, а общим собранием Тамбовской архивной комиссии был избран её действительным членом.

В 1895 году И. В. Добролюбов в ответ на призыв известного историка Д. И. Иловайского составить справочник о наиболее выдающихся деятелях, родившихся на Рязанщине, приступил к работе над «Библиографическим словарем писателей, ученых и художников уроженцев (преимущественно) Рязанской губернии». Уже через два года в приложениях к «Трудам» РУАК появилась первая тетрадь словаря.

Добролюбов поддерживал дружеские отношения с писателем-народником Г. А. Мачтетом. Период их интенсивного общения относится к 1893—1896 гг., когда Мачтет проживал в Зарайске под надзором полиции. Одновременно, Добролюбов контактировал с известным либеральным историком П. Н. Милюковым, находившимся в Рязани в ссылке.

Омск (1899—1903)

Зимой 1899 года Добролюбов покинул Зарайск и отправился к сыну, в Омск, где тот по долгу службы жил с 1894 года.

Здесь он активно работал над составлением «Материалов для библиографии Рязанского края», пополнил архив РУАК найденными в Сибири древними актами, касавшимися Рязанского края, а музей — новыми экспонатами. Вёл активную переписку с членами комиссии: А. И. Черепниным, С. Д. Яхонтовым и др. Продолжал работу над «Библиографическим словарем».

Когда И. В. Добролюбов в очередной раз из Омска приехал в родной Зарайск, чтобы продать дом, он писал Черепнину:

Адреса не сообщаю, я поселился недалеко от прежнего своего жилища. Почтальоны знают мою квартиру. Устроился отлично. Хозяйка ухаживает за мною не хуже любой сестры милосердия. С домом разделался и теперь без вреда для ближних буду готовиться в дальний путь

Зарайск (1903—1905)

После внезапной смерти сына он вновь вернулся в Зарайск и жил «против крепости в доме Глеба Ив. Ловцева» — кладбищенского диакона: «Живу пока у пчеломора в каморке, хотелось бы скорее перебраться в свой угол. Усерднейше прошу Вас справиться у моего ментора Виктора Антоновича о дне, в который мне можно и должно явиться в суд по делу о доме». Это его последнее письмо, которое сохранилось в фонде Черепнина. Он так и не переехал в собственный дом в Зарайске.

Здесь он до самой смерти работал над словарем. Работа приближалась к концу, но И. В. Добролюбову не суждено было закончить свой труд до конца. Он умер 6 мая 1905 г. с карандашом в руке.

Отпевание было совершено в Соборном храме Зарайска, в котором он прослужил не один десяток лет. Последней волей усопшего было: передать его семейную библиотеку в дар архивной комиссии.

Мнение современников

В апреле 1889 года «Историко-статистическое описание церквей и монастырей Рязанской епархии» легло на стол обер-прокурору Святейшего Синода К. П. Победоносцеву, который поблагодарил комиссию за доставление ему столь ценного издания.

На работы Добролюбова обращал внимание читателей известный историк В. С. Иконников в своем капитальном труде «Опыт русской историографии».

«Одним из самых ревностных к науке членов ученой Рязанской комиссии» считал И. В. Добролюбова редактор и издатель журнала «Русская старина» М. И. Семевский.

Труды Добролюбова

• Добролюбов И. В. [www.history-ryazan.ru/node/6111# Историко-статистическое описание церквей и монастырей Рязанской епархии, ныне существующих и упраздненных со списками их настоятелей за XVII, XVIII и XIX столетиями и библиографическими указаниями]. — Зарайск, Рязань, 1884−1891. — Т. I−IV.
• Добролюбов И. В., Яхонтов С. Д. Библиографический словарь писателей, ученых и художников, уроженцев (преимущественно) Рязанской губернии. Рязань, Рязанская арх. комиссия, 1910. 352 с.
• Добролюбов И. В. Церкви и монастыри в городе Муроме и его уезде, в конце XVII столетия // Владимирские Епархиальные ведомости. 1885. №№ 19-22, 1886 №№2, 3, 5, 7.

Источники

• Синельникова Т. П. [www.museum-reu.narod.ru/buecher/Sinelnikova_TP.htm ИОАНН ДОБРОЛЮБОВ (биографический очерк)]
• Толстов В. А. [www.starina.ryazan.ru/8c.htm Рязанский историк И. В. Добролюбов / Рязанская старина. Вып. 8 // Рязанские ведомости. 1999. — 30 апреля. — № 92—93. — С.4]
• Толстов В. А. И. В. Добролюбов — историк, библиограф, деятель Рязанской ученой архивной комиссии // Рязанская книга в середине XIX – начале XX вв.: Рязанская научная книговедческая конференция (20 марта 2003 г.): Сборник материалов конференции. / Рязанский заочный институт (филиал) Московского государственного университета культуры и искусств; отв. редактор к.п.н., доц. И.Г. Хомякова. Рязань: Поверенный, 2003. С.111—115

Отрывок, характеризующий Добролюбов, Иоанн Васильевич

– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.