Беляев, Иван Дмитриевич

Иван Дмитриевич Беляев
Дата рождения:	1810(1810)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	19 ноября (1 декабря) 1873(1873-12-01)
Место смерти:	Москва
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	история
Альма-матер:	Московский университет
Известные ученики:	Акабов В.П., Петров М.К.

Иван Дмитриевич Беля́ев (1810—1873)— профессор Императорского Московского университета по кафедре русского законодательства; историк, автор трудов о ратном деле в средневековой Руси.

Биография

Родился в семье московского священника, учился в духовных школах (Дмитровское уездное училище, Московская духовная семинария), но в августе 1829 года был исключён из семинарии «по безуспешности и собственному желанию». Уже через месяц он поступил в Московский университет — на отделение (факультет) нравственных и политических наук, курс которого окончил со степенью кандидата в 1833 году. Нуждаясь в средствах для существования, в феврале 1834 года поступил на службу в Московскую синодальную контору. Здесь он прослужил почти 10 лет, а 27 июля 1844 года назначен на должность Правителя дел к Инспектору Московских Сенатских Архивов. 29 декабря того же года, он был причислен к Департаменту Министерства Юстиции с оставлением при прежней должности, а 30 августа 1845 года командирован в Московский Сенатский Архив, в Архив старых дел и в Вотчинный Департамент с поручением приискать указы и другие узаконения, не вошедшие в состав Первого Полного Собрания Законов Российской Империи.

10 марта 1848 года, по определению министра юстиции, Беляеву, как специалисту по архивным делам, было дано другое поручение — разобрать и привести в порядок собрание 1700 древних грамот Коллегии Экономии. 4 ноября того же года он был назначен советником в Московский Государственный Архив, а с 1 мая 1849 года, оставаясь в прежней должности, был определен в члены Комиссии для печатания официальных и частных разрядных книг. С 1852 года начинается его почти исключительно ученая и профессорская деятельность: 29 декабря 1852 года он был назначен исправляющим должность адъюнкта по кафедре истории русского законодательства в Московском Университете. По защите диссертации Беляев был определен ординарным профессором по той же кафедре; в последние годы своей профессорской деятельности он исполнял обязанности секретаря юридического факультета; профессором он оставался до 1873 года, до времени своей смерти.

Ученая деятельность

Ученая деятельность Беляева началась задолго до профессорства. Ещё будучи в Университете, Беляев, отчасти под влиянием Погодина, с увлечением занимался русской историей. Поступив на службу в архивы, он, по его собственным словам, читал и зачитывался архивными документами, приходя раньше и уходя позднее всех других сослуживцев. Во время своей службы им было прочитано более 20000 юридических актов, старых книг, грамот и столбцов, писанных в разное время руками старых подьячих. Кроме того, Беляев более 10 лет занимался в Древнехранилище Погодина, где составлял реестр рукописей и древних монет. Благодаря многолетнему непосредственному знакомству с первоисточниками, Беляев приобрел обширные знания о фактической стороне русской истории.

Его литературная деятельность началась с 1842 года, когда он стал помещать в «Москвитянине» (в отделе критики) небольшие рецензии и заметки. Но уже с 1846 года он помещает свои исследования в «Чтениях Моск. Общ. истории и древностей российских»; его труды касались довольно разнообразных предметов, например монетной системы в древней Руси, военной организации в Московском государстве, летописей и т. п. За учёные заслуги Беляев 3 июня 1846 года был избран в действительные члены Общества истории и древностей, а с 1848 года, после увольнения О. М. Бодянского (профессора Университета и секретаря Общества), он был трижды избираем в секретари Общества; в этом звании он состоял до 1858 года, когда Бодянскому открылась возможность занять своё прежнее положение. Беляев вместо закрытых «Чтений» стал издавать под своей редакцией «Временник» по плану, им разработанному и одобренному Обществом. Он проредактировал 25 книг «Временника». В них Беляев помещал и свои многочисленные исследования по самым разнообразным историко-юридическим вопросам, здесь же им были изданы очень многие важные памятники древности.

22 апреля 1848 года был избран в члены Одесского Общества истории и древностей, а 29 декабря 1850 года — Императорского Русского Географического Общества. Беляев был также членом Археографической Комиссии и Общества Любителей Естествознания, где потом был председателем Антропологического Отдела.

В 1858 году Беляев защищал в Московском Университете диссертацию на степень магистра: «О наследстве без завещания по древним русским законам до Уложения царя Алексея Михайловича», М., 1858 г. Факультет о его работе дал очень лестный отзыв. Вскоре же (в 1860 г.) получил степень доктора за другое своё исследование: «Крестьяне на Руси. Исследование о постепенном изменении значения крестьян в русском обществе», М., 1860 г. В то же время, начиная с 1850-х гг., он участвовал во многих славянофильских изданиях: «Москвитянине», «Русской беседе», «Дне», альманахах и «Московском Сборнике», а также и в других весьма многочисленных повременных изданиях. Здесь, например, Беляев принимал горячее участие в известном споре славянофилов и западников о сельской общине (см. его статьи в «Русской беседе»).

После исследования о крестьянах Беляев задумал обширный труд, где хотел представить всю русскую историю в её целости, преимущественно с бытовой и правовой стороны. Труд этот — «рассказы по русской истории»; ими с особенной любовью занимался автор в продолжение более 10 лет. Но работа осталась далеко незаконченной: были выпущены только 4 книжки (последняя оканчивается историей Северо-западной Руси до Люблинской унии), так что автору не удалось даже более или менее обстоятельно выяснить роль Москвы, этой, по мнению славянофилов, колыбели исконно русских начал.

Наряду с главным трудом Беляев в то же время занимался разработкой и других вопросов науки, помещая свои исследования в «Православном Обозрении», «Душеполезном Чтении», «Русской Старине», «Известиях Академии Наук», «Русском Вестнике», «Журнале Министерства Юстиции», «Юридическом Журнале», «Зрителе» и др. Во время своей литературной деятельности Беляев напечатал многочисленные разборы сочинений: Гладкова, Горчакова, Забелина, Иванишева, Лешкова, Осокина, Павлова, Погодина и др.

Воен. критика особенно сочувственно встретила появление второго из них, назвав его «откровением»; «Воен. Журн.» (1846 г., № IV) не только сделал обширное извлечение из него, но подчеркнул, что автор собрал в нём «множество занимат. подробностей о нашем старин. ратн. деле, и труде его, во всяком случае, достоин уважения, как пособие и источник для будущего историка русского войска». Основатель кафедры истории рус. воен. искусства, Д. Ф. Масловский, считал, что труды Б. «О русском войске» и «О сторожевой, станичной и полевой службе» остаются и «поныне во многих случаях основными, благодаря строго-научному и документально точному приему исследования воен.-администрат. отдела».

По своему научному направлению Беляев принадлежал к школе славянофилов. Он был в самых дружеских отношениях с Хомяковым, Аксаковыми и Киреевскими. Славянофильские тенденции всегда сквозили в его работах. По словам Барсова, из всех лиц, принадлежавших к славянофильской школе, никто так тщательно не воскрешал былого, никто так ревностно не допрашивал духа жизни в его истории, в старине, как Беляев. Несмотря на юридическое образование, Беляев был скорее историком, чем юристом. Громадная начитанность нередко подавляла его, так что он не мог систематически разобраться в вопросе своего исследования. Чисто русская разбросанность в Беляеве сказывалась в том, что он брался за самые разные вопросы русской истории и написал бесчисленное количество статей из разных областей исторической науки, так что был прав Погодин, когда советовал ему не разбрасываться, а сосредоточиться на одном каком-либо предмете.

Беляев в течение многих лет ревностно занимался собиранием книг, древних рукописей и отдельных актов. После него осталась довольно значительная библиотека. Она состояла из 2425 тт. исторических и историко-юридических книг, из собрания летописей, сборников, хронографов, разнообразных актов, книг разрядных, расходных, дел приказных и т. п.; всего в этом собрании было 257 номеров памятников древнего периода (1404—1613 гг.) и до 2½ тысячи актов более позднего происхождения (1613—1725 г.). «Коллекция эта — единственная в своем роде, имеет кроме историко-юридического значения, высокий палеографический и дипломатический интерес». Она была приобретена Московским Румянцевским Музеем, где и хранится, и описана Лебедевым. Туда же поступили собственноручные работы и бумаги Беляева (ученые статьи и копии актов). Хотя многим из собранных материалов воспользовался сам Беляев, но далеко не всем. Последующие ученые: А. Г. Ильинский, В. О. Ключевский, Мрочек-Дроздовский, о. М. И. Горчаков, С. Ф. Платонов и др. в своих исследованиях пользовались документами, собранными Беляевым (Описание его собрания актов см. в Отчете Румянцевского музея, 1873—1875 гг., 15—25, и Собрание историко-юридических актов И. Д. Беляева, опис. Д. Лебедевым, М., 1881).

Личные качества

В своей личной жизни Беляев был человеком добрым, отзывчивым и необыкновенно религиозным. Так, он ежедневно ходил к церковной службе. Происходя сам из духовного звания, он к духовенству относился с большим уважением и ратовал за его нужды. Родственники, друзья и знакомые вспоминали о нём с необыкновенной теплотой. По вечерам в четверги обыкновенно собирались у него знакомые и проводили время в дружеской беседе. По отношению к студентам Беляев был самым доступным и добрым профессором. Правда, вечно занятый своей работой по архивам, он вначале производил на них впечатление большого чудака и оригинала; лекции его, произносимые медленно и монотонно, казались некоторым невыносимо скучными, но при более близком знакомстве с ним, в этом невзрачном профессоре находили очень доброго человека. По словам одного из его учеников, студенты привыкли по самым разнообразным делам факультета обращаться не к кому другому, как к Беляеву. Они и не забыли своего профессора: при похоронах (22 ноября 1873 г.) студенты несли его на своих руках от университетской церкви на далекое Даниловское кладбище, а один из его учеников (Куперник, московский присяжный поверенный) сказал задушевную прощальную речь.

Библиография

• [dlib.rsl.ru/viewer/01003545207#?page=5 Очерк истории древней монетной системы на Руси]. - М.: Унив. тип., 1846. — 24 с.
• [www.runivers.ru/lib/book9912/485422/ О сторожевой, станичной и полевой службе на Польской Украйне Московского, до царя Алексея Михайловича]. — М.: Унив. тип., 1846 ([books.google.ru/books?id=76kKAAAAIAAJ&dq=inauthor%3A%22%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%20%D0%94%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87%20%D0%91%D0%B5%D0%BB%D1%8F%D0%B5%D0%B2%22&pg=PP9#v=onepage&q&f=false в гуглбукс]; [dlib.rsl.ru/viewer/01003599847#?page=5 в РГБ])
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003580942#?page=7 О русском войске в царствование Михаила Феодоровича и после его, до преобразований, сделанных Петром Великим]. — М.: изд. на иждивении О-ва, 1846. — 118 с. [books.google.ru/books?id=IDYEAAAAYAAJ&dq=inauthor%3A%22%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%20%D0%94%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87%20%D0%91%D0%B5%D0%BB%D1%8F%D0%B5%D0%B2%22&pg=PP7#v=onepage&q&f=false в гуглбукс], [new.runivers.ru/lib/book4338/53018/ доп. ссылка]
• [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003561000/rsl01003561335/rsl01003561335.pdf О Несторовой летописи]. — М.: Имп. О-во истории и древностей рос., 1847. — 72 с.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003561620#?page=5 Отношение приднепровских городов к варяжским князьям, пришедшим из Новгорода, до взятия Киева в 1171 году войсками Боголюбского]. — М.: Имп. О-во истории и древностей рос., 1848. — 32 с. [www.knigafund.ru/books/39984 доп. ссылка]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003561619#?page=5 Города на Руси до монголов]. - [Санкт-Петербург, 1848]. - 33 с.
• [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003543000/rsl01003543158/rsl01003543158.pdf Великий князь Александр Ярославич Невский]. — [Москва, 1849?]. — 42 с.
• [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003543000/rsl01003543214/rsl01003543214.pdf О поземельном владении в Московском государстве (вместо предисловия к Переписной новгородской книге 1500 года)]. — М., 1851. — 82 с.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003542370#?page=7 Били ли на Руси монету до XIV столетия?] - [Санкт-Петербург, 1853]. - 35 с.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003543419#?page=5 Об общественном значении христианской церкви и ее учреждений на Руси, от Владимира Святого до монгольского владычества]. - [Санкт-Петербург, 1856]. - 34 с.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003543420#?page=7 Разбор соч. Б. Н. Чичерина: «Обзор исторического развития сельской общины в России»]. — М., 1856;
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003573152#?page=5 Разбор статьи г. Лохвицкого: Очерк церковной администрации в Древней России]. - М.: тип. А. Семена, 1857. — 44 с.
• [dlib.rsl.ru/rsl01002000000/rsl01002916000/rsl01002916851/rsl01002916851.pdf О наследстве без завещания по древним русским законам, до уложения царя Алексея Михайловича]. — М.: Унив. тип., 1858. — 140 с.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003574147#?page=5 О вызове в суд по древним русским законам до Уложения 1649 года]. - 1860. — 47 с.
• [books.google.ru/books?id=o1ZKAAAAYAAJ&dq=inauthor%3A%22%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%20%D0%94%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87%20%D0%91%D0%B5%D0%BB%D1%8F%D0%B5%D0%B2%22&pg=PA3#v=onepage&q&f=false Крестьяне на Руси]. (сначала печаталось в «Русской Беседе», 1859 г.). — М., 1860; [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003546000/rsl01003546227/rsl01003546227.pdf изд. второе. — М., 1879.— 306 с.]; третье — М., 1891; [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003710000/rsl01003710635/rsl01003710635.pdf четвёртое] — М.: издание книгопродавца А. Д. Ступина, 1903;
• Рассказы из русской истории: сочинение Ивана Беляева. — М.: в Университетской тип.
  • [dlib.rsl.ru/rsl01004000000/rsl01004144000/rsl01004144007/rsl01004144007.pdf Кн. 1]. — 1861. — 396 с. [books.google.ru/books?id=3IZBAAAAYAAJ&dq=inauthor%3A%22%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%20%D0%94%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87%20%D0%91%D0%B5%D0%BB%D1%8F%D0%B5%D0%B2%22&pg=PA1#v=onepage&q&f=false Доп.ссылка]
  • [dlib.rsl.ru/rsl01004000000/rsl01004144000/rsl01004144014/rsl01004144014.pdf Кн. 2]: История Новгорода Великаго отъ древнейших временъ до падения. — 1864. — 628, VIII, [6] с. [books.google.ru/books?id=KyU9AAAAIAAJ&dq=inauthor%3A%22%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%20%D0%94%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87%20%D0%91%D0%B5%D0%BB%D1%8F%D0%B5%D0%B2%22&pg=PP6#v=onepage&q&f=false Доп.ссылка]
  • [dlib.rsl.ru/rsl01004000000/rsl01004144000/rsl01004144224/rsl01004144224.pdf Кн. 3]: История города Пскова и Псковской земли. — 1867. — 443, VI, [4] с.
  • [dlib.rsl.ru/rsl01004000000/rsl01004144000/rsl01004144237/rsl01004144237.pdf Кн. 4], ч. 1: История Полотска, или северо-западной Руси, от древнейших времен до Люблинской унии. — 1872. — 456, [6] с.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003543635#?page=5 Михаил Александрович, великий князь Тверский]. - [Москва, 1861?]. - 44 с.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003568101#?page=5 Жизнь преподобного Антония Печерского]. - М.: О-во распространения полезных книг, 1866. - 42 с.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003588102#?page=1 Очерк истории Северо-западного края России]. - Вильна: тип. А. Сыркина, 1867. — 123 с.
• [runivers.ru/lib/book4337/53011/ Лекции по истории русского законодательства]. — М.: Типо-Лит. С. А. Петровского и Н. П. Панина, 1879. — VIII, 728 с.
• [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003542000/rsl01003542621/rsl01003542621.pdf Положение русского общества в царствование Михаила Феодоровича]. — Казань: в Университетской тип., 1862. — 11 с.
• [dlib.rsl.ru/rsl01002000000/rsl01002917000/rsl01002917943/rsl01002917943.pdf Памятники русского церковного законодательства: Стоглав]. — Казань, 1862.
• [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003545000/rsl01003545786/rsl01003545786.pdf Земские соборы на Руси]: (Речь, чит. 12 янв. 1867 г. на торжеств. акте). — [Москва]: Унив. тип. (Катков и К°), [1867]. — 66 с. [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=2421] (То же — в Москв. Унив. Известиях, 1867, № IV); [new.runivers.ru/lib/book4598/55047/ изд. второе]. — М.: А. Д. Ступина, 1902;
• [dlib.rsl.ru/viewer/01002916835#?page=1 Лекции по истории русского законодательства.] — М.: Типолитогр. С. А. Петровского и Н. П. Панина, 1879. — 728 с. ([www.runivers.ru/lib/book4337/53011/ доп. ссылка])
• [www.runivers.ru/lib/book7795/ Рассказы из русской истории]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003547044#?page=5 О доходах Московского государства]. - М.: О-во истории и древностей рос. при Моск. ун-те, 1885. — 168 с.
• [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003327000/rsl01003327632/rsl01003327632.pdf Судьбы земщины и выборного начала на Руси] / Ив. Д. Беляев. — Москва: Имп. о-во истории и древностей российских при Московском ун-те, 1905 (на обл. 1906). — 135, [1] с. [new.runivers.ru/lib/book4600/55051/ Доп. ссылка]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003800547#?page=5 Хронограф третьей редакции: Труд И.Д. Беляева]. - М.: О-во истории и древностей рос. при Моск. ун-те, 1913. — 64 с.

Литература

• Волков В. А., Куликова М. В., Логинов В. С. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Гуманитарные и общественные науки. — М.: Янус-К, 2006. — С. 28—29. — 300 с. — 2000 экз.
• Беляев, Иван Дмитриевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Беляев, Иван Димитриевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Биографический словарь профессоров и преподавателей Моск. Университета, чч. I, 136—139 и II, 269—270. — М., 1855.
• Петровский С. А. [dlib.rsl.ru/viewer/01003604400#?page=5 Иван Дмитриевич Беляев: (Некролог): (1810—1873)]. — Моск. ун-т, [1874]. — 14 с. (также в Отчете Моск. Университета за 1874 г.)
• Викторов А. Е. Собрание рукописей И. Д. Беляева: Изд. к пятидесятилет. юбилею Румянц. музея / [Соч.] А. Викторова; Моск. публ. и Румянц. музеи. — Москва: тип. Э. Лисснер и Ю. Роман, 1881. — [4], 127 с.
• Лебедев Д. П. Собрание историко-юридических актов И. Д. Беляева: Изд. к 50-летнему юбилею Румянцев. музея / [Соч.] Д. Лебедева; Моск. публ. и Румянцев. музей. — Москва: тип. Э. Лисснер и Ю. Роман, 1881. — [4], 95 с.
• Загоскин Н. П. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003551000/rsl01003551795/rsl01003551795.pdf Наука истории русского права]: Её вспомогат. знания, источники и лит.: [Библиогр. указ.] / Сост. орд. проф. Имп. Казан. ун-та Н. П. Загоскин. — Казань: Н. А. Ильяшенко, 1891. — XXVIII, 530 с.
• Мрочек-Дроздовский П. Н. Список трудов И. Д. Беляева: (I. Исследования и статьи. II. Материалы и заметки. III. Посмертные издания трудов И. Д. Беляева) / Сост. П. Мрочек-Дроздовский. — Москва: Имп. О-во истории и древностей росс. при Моск. ун-те, 1905. — 25 с.
• Защищение диссертации на степень магистра кандидатом И. Д. Беляевым («Журнал министерства народного просвещения», 1858, ч, 99, VII 30—35).
• Памяти профессора И. Д. Беляева, один из его учеников («Московские Ведомости», 1873, № 306).
• Воспоминания Барсова об И. Д. Беляеве («Чтения» Моск. Общ. Ист. и Др. Pосс., 1882, кн. I, смесь, 1—21).
• «Русский Архив», 1886, III, 241.
• Экс (А. П. Чебышёв-Дмитриев), «На полпути», очерки и заметки (в отделе: «Из моего альбома фотогр. карточек» помещена карточка И. Д. Беляева), П., 1874. Фотография Беляева ещё имеется в Известиях общ. любителей естествознания (т. XX, кн. II, вып. 1, М., 1875.).
• Барсуков, «Жизнь и труды Погодина», т. XIV—XVI.
• Летопись занятий археограф. комиссии, вып. V, XI.
• Иконников, «Опыт русской историографии», т. I, полов. І и II.
• Рецензия Владимирского-Буданова на кн. И. Д. Беляева: «Лекции по истории русского законодательства» («Киевские Университетские Известия», 1879, № 6, 136—164;
• Критические отзывы о сочинениях Беляева в книге Венгерова «Источники словаря русских писателей», т. I, П., 1900.

Ссылки

• [dlib.rsl.ru/viewer/01003594951#?page=5 Переписка Ив. Дм. Беляева с учеными и литераторами (1847—1863 гг.).] - М.: О-во истории и древностей рос. при Моск. ун-те, 1882. — 64 с.
• Викторов А. Е. [dlib.rsl.ru/viewer/01003593852#?page=5 Собрание рукописей И.Д. Беляева]. - М.: тип. Э. Лисснер и Ю. Роман, 1881. — 127 с.

Отрывок, характеризующий Беляев, Иван Дмитриевич

Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.