Илляшевич, Яков Валерианович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «И. К. Сурский»)
Перейти к: навигация, поиск

Я́ков Валериа́нович Илляше́вич (Ильяше́вич; ок. 1870 — 23 марта 1953, Сент-Женевьев-де-Буа) — российский государственный служащий, Статский советник, впоследствии деятель белой эмиграции

Известен как автор двухтомного труда «О. Иоанн Кронштадтский» (Белград, 1938 и 1941 гг.), изданного под псевдонимом И. К. Сурский[1]. Книга многократно переиздавалась.





Биография

20 мая 1891 года окончил Императорское училище правоведения[2].

После чего служил в Служил в министерстве юстиции. В 1898 году ему присвоен чин коллежского асессора. Состоял в обер-прокурорском надзоре Сената, был членом Петроградского окружного суда. Перешёл служить в Министерство Внутренних Дел. В 1909 году дослужился до чина статского советника[2].

Был лично знаком с Иоанном Кронштадским. Один из учредителей в России «Общества в память о. Иоанна Кронштадтского», «утверждённого гражданскою властью 17 марта 1909 года и сделавшегося сразу Всероссийским». Секретарь и член правления данного общества. В общественной деятельности по линии «Общества в память о. Иоанна Кронштадтского» пользовался особой поддержкой именно Обер-Прокурора Святейшего Синода, члена Государственного Совета, князя Алексея Александровича Ширинского-Шихматова, который, наряду с другими выдающимися деятелями РПЦ и высшей государственной власти, также состоял в членах Общества[1].

Был членом-корреспондентом Императорской Академии Наук, знаток разновидностей великорусского народного говора[1].

Эмигрировал из России с семьёй после революции 1917 года. Долгое время проживал в Югославии, где воссоздал «Братство о. Иоанна Кронштадтского», председателем которого был избран. Братство имело религиозно-просветительные цели, а также развивало широкую благотворительную деятельность. Оно состояло под высоким покровительством Королевы Марии, а почетным председателем его был Патриарх Сербский Варнава[1].

Скончался 23 марта 1953 года. Похоронен на кладбище Сент-Женьев-де-Буа под Парижем[2].

«Отец Иоанн Кронштадский»

Получил известность как автор двухтомника «Отец Иоанн Кронштадский». Первый том был издан в 1938 году в Белграде. Издание второго тома финансировали в 1941 году супруги Сикорские, семейство которых о. Иоанн Кронштадтский посещал, приезжая в Киев. Помощь в издании труда оказали ряд живших в эмиграции русских людей, о которых говорится в заключении автора[3].

Псевдоним «И. К. Сурский» избран Яковом Илляшевичем «по непритворному смирению», «по имени скромной северной реки, на берегах которой прошло детство сына бедного сельского причетника Иоанна Ильича Сергиева»[2]. Инициалы И. К. означают «Иоанн Кронштадтский».

Семья

  • Отец — Валериан-Станислав Яковлевич Илляшевич (1822—1907), генерал-лейтенант, преподаватель Николаевской военной академии в Санкт-Петербурге. Принадлежал к волынской ветви шляхетского рода Илляшевичей герба «Пеликан», происходящего из шляхетского рода Минской губернии[4].
  • Мать — Анна Александровна (урождённая Джунковская) (1837—1909)
  • Брат — генерал-майор Евгений Валерианович Илляшевич (1864-?)
  • Жена — Надежда Петровна Илляшевич
  • Дети — Валериан, Николай, Петр, Елена

Напишите отзыв о статье "Илляшевич, Яков Валерианович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Н. Л. Пашенный. [genrogge.ru/isj/isj-257-7.htm#see153 Императорское Училище Правоведения и Правоведы в годы мира, войны и смуты. 52-й выпуск, 1891 год.]
  2. 1 2 3 4 [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:0tujviAa8pAJ:zarubezhje.narod.ru/rs/s_040.htm Илляшевич (Ильяшевич) Яков Валерианович (фамилия писалась также — Ильяшевич) (псевдоним — И. К. Сурский) (ок. 1870—1953)]
  3. [www.baltwillinfo.com/baltika/107/sobesednik/s02.htm О двухтомнике «Отец Иоанн Кронштадтский» (1938/1941)]
  4. genealogia.baltwillinfo.com/ill/pdf/03.pdf

Отрывок, характеризующий Илляшевич, Яков Валерианович

– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал: