Горемыкин, Иван Логгинович

Иван Логгинович Горемыкин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Совета министров Российской империи
31 января 1914 — 20 января 1916
Предшественник:	Владимир Николаевич Коковцов
Преемник:	Борис Владимирович Штюрмер
Председатель Совета министров
22 апреля — 8 июля 1906 года
Предшественник:	Сергей Юльевич Витте
Преемник:	Пётр Аркадьевич Столыпин
Министр внутренних дел
1895 — 1899
Предшественник:	Иван Николаевич Дурново
Преемник:	Дмитрий Сергеевич Сипягин
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	27 октября (8 ноября) 1839(1839-11-08) Новгород
Смерть:	11 (24) декабря 1917(1917-12-24) (78 лет) Сочи
Отец:	Логгин Иванович Горемыкин
Мать:	Капитолина Николаевна Манкошева
Образование:	Императорское училище правоведения
Награды:	отечественные иностранные медали

Ива́н Ло́ггинович Горемы́кин (27 октября (8 ноября) 1839, Новгород — 11 (24) декабря 1917, Сочи) — русский государственный деятель, статс-секретарь (с 1910), председатель Совета министров Российской империи (1906 и 1914—1916), министр внутренних дел (1895—1899), член Государственного совета (с 1899), сенатор (с 1894), 13-й по счету и последний действительный тайный советник 1-го класса (1916).

Биография

Из дворян; родился в семье мелкопоместного дворянина Логгина Ивановича Горемыкина (1809—1864). Окончил Императорское училище правоведения (21 выпуск, 16 мая 1860).

В 1860 году начал службу в Сенате, затем был назначен комиссаром по крестьянским делам в Царстве Польском, где в 1866 году стал плоцким вице-губернатором, а в 1869 году — келецким вице-губернатором. С 1873 года — в Министерстве внутренних дел. В 1873—1882 годах — член Комиссии по крестьянским делам губерний Царства Польского при МВД.

С 1882 года — товарищ (заместитель) прокурора 1-го департамента Сената. С 1884 года — обер-прокурор 2-го департамента Сената. Прослужив в течение долгих лет в Сенате, правда не по судебному, а по 2-му, так называемому крестьянскому, департаменту, Горемыкин невольно впитал в себя приверженность к законности и отрицательное отношение к административному произволу. «По природе, несомненно, умный, тонкий и вдумчивый, с заметной склонностью к философскому умозрению, он считался при назначении министром внутренних дел не только в либеральном лагере, так как по личным связям принадлежал к либеральному сенаторскому кружку, но даже сторонником, конечно платоническим, толстовского учения».

В правительственных кругах Горемыкин считался знатоком крестьянского вопроса. Именно ему было поручено издать в 1891 году «Свод узаконений и распоряжений правительства об устройстве сельского состояния». В том же 1891 году он был назначен товарищем министра юстиции. Сенатор (1894).

В 1895 году назначен товарищем министра, потом министром внутренних дел. Благодаря долгой службе Горемыкин пользовался репутацией «законника», и назначение его в 1895 году министром внутренних дел пробудило в демократической части общества надежду на уменьшение административного произвола. На посту министра Горемыкин остановил введение в действие получившего силу закона нового лечебного устава, по которому от земства фактически отнималось заведование содержимыми на земские средства больницами и приемными покоями и другие разрабатывавшиеся в Министерстве внутренних дел предположения о сокращении компетенции земства.

По поводу проекта введения земств в западных и восточных губерниях Горемыкин не без пафоса писал:

Основой действительной силы государства, какова бы ни была его форма, есть развитая и окрепшая к самостоятельности личность; выработать в народе способность к самоустройству и самоопределению может только привычка к самоуправлению, развитие же бюрократии и правительственной опеки создает лишь обезличенные и бессвязные толпы населения, людскую пыль.

В 1896 году получил чин действительного тайного советника. Состоял почётным членом ИППО. В 1899 году Горемыкин оставил министерство и был назначен членом Государственного совета. Назначался к присутствию на 1906—1917 гг. В государственном совете относился к группе правых. В 1905 году назначен председателем Особого совещания о мерах по укреплению крестьянского землевладения.

Перед созывом Первой Государственной Думы 22 апреля 1906 года Горемыкин был назначен Председателем Совета Министров, заменив С. Ю. Витте. До роспуска Думы 8 июля 1906 года Горемыкин был занят борьбой с нею, выступая против законопроекта об ответственности министров перед Думой и отвергая радикальные аграрные реформы, предлагаемые думцами.

После роспуска первого созыва Думы Горемыкин был 8 июля 1906 года заменён П. А. Столыпиным. В 1910 назначен статс-секретарем. В 1914 году был вновь назначен на пост председателя Совета Министров, который занимал до 20 января 1916 года.

Среди тринадцати преемников Горемыкина на посту министра внутренних дел Российской империи пятеро (Святополк-Мирский, Петр Дурново, Щербатов, Штюрмер и Александр Хвостов) умерли естественной смертью, трое (Сипягин, Плеве и Столыпин) стали жертвами покушений, пятеро (Булыгин, Макаров, Маклаков, Алексей Хвостов и Протопопов) погибли в годы так называемого Красного террора. На Горемыкина была написана следующая эпиграмма:

Друг, обманчивой надежде
Понапрасну ты не верь:
Горе мыкали мы прежде,
Горе мыкаем теперь.

Имел 4700 десятин родового поместья в Новгородской губернии, три дома в Петербурге, дачу под Сочи.

С 30 января 1914 по 20 января 1916 вновь председатель Совета Министров; выполнял волю придворной клики во главе с Г. Е. Распутиным. Занимал враждебную позицию по отношению к Государственной думе и «прогрессивному блоку».

После Февральской революции 1917 был арестован. Допрашивался в Чрезвычайной комиссии Временного правительства, в мае 1917 с учётом возраста был амнистирован. В административном порядке выслан из Петрограда. Был убит во время разбойного нападения на его дачу в Сочи вместе с женой, дочерью и зятем.[www.sochinskie-novosti.com/2015/04/04/%D0%BA%D1%82%D0%BE-%D1%83%D0%B1%D0%B8%D0%BB-%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%BC%D1%8C%D0%B5%D1%80-%D0%BC%D0%B8%D0%BD%D0%B8%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0/] Был похоронен с семьёй в семейном склепе на несохранившемся Завокзальном кладбище в Сочи.

Адреса в Санкт-Петербурге

• 1895—1899 — набережная реки Фонтанки, 16.
• 1907—1913 — 1-я линия В. О. д. 30

Семья

Был женат на Александре Ивановне Капгер (1845—1917), дочери сенатора И. Х. Капгера. Их дети:

• Михаил
• Александра, замужем за дипломатом Иваном Александровичем Овчинниковым.
• Татьяна

Награды

; отечественные

ордена и поощрения

• орден Св. Станислава 1-й ст. (1878);
• орден Св. Анны 1-й ст. (1881);
• орден Белого орла (1890);
• орден Св. Александра Невского (1895) с бриллиантовыми знаками (1904);
• Высочайший рескрипт (1897);
• Высочайший рескрипт (1899);
• Высочайшая благодарность (1902);
• Высочайший рескрипт (1905);
• Высочайшая благодарность (1905);
• орден Св. Владимира 1-й ст. (1912);
• Высочайшая благодарность (1914)
• орден Св. апостола Андрея Первозванного (1915);

медали

• медаль «За труды по устройству крестьян в Царстве Польском»
• медаль «За усмирение польского мятежа. 1863—1864»
• медаль «В память царствования императора Александра III»
• медаль «В память коронации Императора Николая II»
• медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых»

также знаки отличия

• «За XL лет беспорочной службы»;
• «За труды по землеустройству»;

иностранные

• орден Пия IX большой крест (Ватикан, 1896);
• орден Короны государства Бухары (Бухара);
• орден Железной короны 1-й ст. (Австрия, 1897);
• орден Почётного легиона большого креста (Франция);
• орден Красного орла большой крест (Пруссия, 1898).

Сочинения

• Очерки истории крестьян в Польше. СПб., Тип. В. Демакова, 1869
• Сборник решений Правительствующего сената по крестьянским делам / Изд. обер-прокурором 2 деп. Правительствующего сената И. Л. Горемыкиным СПб., 1889
• Речи председателя Государственной думы М. В. Родзянко, председателя Совета министров И. Л. Горемыкина и министра иностранных дел С. Д. Сазонова, произнесенные в заседании Государственной думы 27 января 1915 года и единогласно Государственной думой в том же заседании постановление Пг., Гос. тип., 1915
• [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=49163 Доклад Председателя Совета министров И. Л. Горемыкина Николаю II о землевладении и землепользовании подданных воюющих с Россией держав]
• [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=50585 Секретный циркуляр министра внутренних дел от 12 августа 1897 года о борьбе с революционным движением среди рабочих]
• [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=50589 Фонд Совета министров.] Опись № 20; Особые журналы заседаний Совета министров
• [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=35052 Фонд Совета Министров. 1914 г.] Опись № 10; Письмо председателя Совета Министров И. Л. Горемыкина военному министру В. А. Сухомлинову о разрешении сооружения железнодорожной линии Москва — Ревель
• [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=47306 Фонд Совета Министров.] Опись № 2; Об образовании Иркутского военного округа и генерал-губернаторства в целях борьбы с революционным движением

Литература

• [dlib.rsl.ru/viewer/01004161228#?page=209 Альманах современных русских государственных деятелей]. — СПб.: Тип. Исидора Гольдберга, 1897. — С. 147—149.
• Витте С. Ю. Воспоминания. Переизданы в 1994 г. Изд. «Скиф Алекс». Том 1. ISBN 5-85118-010-2 Том 2. ISBN 5-85118-010-3 (ошибоч.) Том 3. ISBN 5-85118-004-4 (ошибоч.)
• Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого. Переизданы в 2000 г. М., Изд. «Новое литературное обозрение», 810 С. ISBN 5-86793-109-9
• Список гражданским чинам первых трёх классов. — Исправлено по 1 сентября 1914 года. — Пг.: Сенат. тип., 1914. — С. 12—13.

Ссылки

• Горемыкин, Иван Логгинович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Горемыкин Иван Логгинович // Гоголь — Дебит. — М. : Советская энциклопедия, 1972. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 7).</span>

Отрывок, характеризующий Горемыкин, Иван Логгинович

– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.