И на камнях растут деревья

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
И на камнях растут деревья
Dragens fange
Жанр

приключенческий фильм

Режиссёр

Станислав Ростоцкий
Кнут Андерсен

Автор
сценария

Александр Александров
Станислав Ростоцкий
Геннадий Шумский

В главных
ролях

Александр Тимошкин
Петронелла Баркер

Оператор

Вячеслав Шумский

Композитор

Эгиль Монн-Иверсен

Кинокомпания

Киностудия имени М. Горького,
Норск-фильм,
Совинфильм

Длительность

146 мин. (СССР)
116 мин. (Норвегия)

Страна

СССР СССР
Норвегия Норвегия

Год

1985

IMDb

ID 0089322

К:Фильмы 1985 года

«И на камнях растут деревья» — приключенческий фильм-легенда по первой части повести Юрия Вронского «Необычайные приключения Кукши из Домовичей». Совместное производство Киностудии им. Горького и норвежской кинокомпании «Norsk Film A/S» при участии компании «Совинфильм». Режиссёры — Станислав Ростоцкий и Кнут Андерсен.

Главные роли в фильме исполнили Александр Тимошкин и Петронелла Баркер; одну из ролей второго плана сыграл Михаил Глузский.

Фильм вышел в прокат в 1985 году, в СССР его посмотрело 19,9 млн зрителей (18 место по итогам года).

В норвежской версии фильм называется «Dragens fange» («Пленник дракона»). В других странах фильм известен под названиями «Die Liebe des Wikingers» (Германия), «Mahtavat viikingit» (Финляндия), «Trees Grow on the Stones Too» (США), «Eirik: Corazón de Vikingo» (Испания), «W niewoli u Wikingów» (Польша).





Сюжет

Действие фильма происходит во времена завоевательных походов викингов, примерно в 860 году.

Отряд норвежских викингов во главе с Ториром и Эйнаром приходят в деревню ильменских словен, где все мужчины погибли в бою с датскими викингами.

Они отбирают у жителей запасы зерна и тушу лося, которого добыл юный Кукша, сын убитого данами кузнеца. Кукша вступает в схватку с лучшим воином дружины Сигурдом. Тот видит в Кукше лишь хорошего трэля (раба), но мудрый предводитель Торир считает, что из парня выйдет хороший воин. Он велит двоим дружинникам доставить его на драккар. Там Кукша оставляет силача Сигурда в дураках, ловко столкнув его за борт.

Дружина Торира собирается сделать остановку на острове, чтобы просмолить корабль, но попадает в западню, устроенную датскими хевдингами Атли и Ацуром, под командованием которых находится крупный отряд на двух кораблях.

Первым гибнет Эйнар, подло убитый Ацуром копьем в спину. Разъяренный Торир одевает кольчугу, отдав приказ об атаке. Пока противники метают друг в друга копья и топоры, смышлёный Кукша забрасывает второй корабль данов горящей смолой, приготовленной для ремонта норвежского драккара. Ему помогает Оттар. Даны бегут с загоревшегося судна, не вступив в бой. Берсерк Сигурд убивает Атли и многих его воинов, а затем спасает жизнь Кукше. Тем временем Торир в поединке расправляется с Ацуром. Отдав почести погибшим соратникам, норвежцы отправляются на родину. Потеряв брата, Торир усыновляет славянина Кукшу под именем Эйнар Счастливый.

На зимовку викинги останавливаются в селении своих земляков, управлемом конунгом Олавом. Здесь в Кукшу влюбляется дочь конунга Сигню, рука которой давно обещана Сигурду, лучшему бойцу в дружине Торира. Но Сигурд — берсерк, независимый и крайне своенравный воин, что не устраивает властную и предприимчивую мать Сигню и Харальда — Тюру.

Тюра хочет, чтобы мужем Сигню стал Кукша, подружившийся с юным Харальдом. Он умён, ловок, силён, умеет ковать и закалять клинки. Во имя этого мать и брат девушки идут на коварные интриги, в результате которых прямодушный Сигурд объявлен вне закона за убийство, а дружина Торира вынуждена покинуть гостеприимный берег. С нею уходит и Кукша.

Торир планирует забрать Сигурда, который скрывается в лесу, за пределами деревни. Брат Сигню Харальд пытается силой удержать Кукшу. В результате гибнет дружинник Оттар, а Кукшу обезоруживают и связывают. Сигню, при помощи ученого раба-византийца Левиуса, помогает ему бежать.

На глазах у Торира и его дружины, Харальд, поняв, что Левиус помог бежать его другу, убивает его. Умирающий Левиус сообщает Ториру место, куда к ним выйдет Кукша, и сообщает ему своё имя, которым здесь его никто не называл. Сигню возвращает Кукше его нож и отправляет на драккар Торира. Сигурд принуждает Сигню бежать с ним, но она отказывается и гибнет, напоровшись на его меч. Харальд с воинами находят мёртвую девушку и обезумевшего от горя Сигурда.

Торир говорит Кукше, что они сюда ещё вернутся, хотя о гибели Сигню и пленении Сигурда им ничего не известно...

В ролях

Закадровый русский текст читают Анатолий Ромашин и Нина Меньшикова.

Съёмочная группа

В качестве консультанта значительный вклад в создание фильма внёс медиевист, культуролог, антрополог Арон Яковлевич Гуревич. Также в создании фильма принимали участие советские каскадёры и самбисты, участвовавшие в съёмках батальных сцен.

Фестивали и награды

  • 1986 — 19 Всесоюзный кинофестиваль (Алма-Ата) в программе художественных фильмов: приз "За вклад в развитие советских исторических фильмов" — Станиславу Ростоцкому за фильм «И на камнях растут деревья»[1]

Напишите отзыв о статье "И на камнях растут деревья"

Примечания

  1. КИНО: Энциклопедический словарь, главный редактор С.И. Юткевич, М. Советская энциклопедия, 1987, с.539

Литература

  • Ulla prima [www.liveinternet.ru/community/felag/post41142940/ И на камнях растут деревья]. — 2007.
  • Махнач В.Л. [www.zlev.ru/99_7.htm Роман Ю.П.Вронского «Странствие Кукши за тридевять морей»] // журнал «Золотой Лев». — 2007. — № 99-100.

Ссылки

Внешние изображения
[www.darkshine.de/fotos/liebedes.jpg Немецкий (ГДР) постер фильма]
[www.peplums.info/images/00cour/cour39vik19.jpg Испанский постер фильма]

Отрывок, характеризующий И на камнях растут деревья

– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.