Святой Януарий

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Йануарий (беневентский епископ)»)
Перейти к: навигация, поиск
Януарий
Januarius
Рождение


Беневенто

Смерть

305(0305)
Поццуоли

Почитается

в Православной и Католической церквях

В лике

священномучеников

Главная святыня

мощи в Неаполе

День памяти

суббота перед первым воскресением мая, 19 сентября, 16 декабря (в Католической церкви); 21 апреля (4 мая н. ст.) (в Православной церкви)

Подвижничество

мученическая смерть

Святой Януарий (лат. Januarius, итал. San Gennaro, Ианнуарий церковнослав. Ианнуарий) — священномученик, почитаемый Католической и Православной Церквями, покровитель Неаполя, известный регулярно происходящим чудом.





Житие и источники

Впервые о Януарии упоминается в послании Урания к Пакату (431 год), автор текста рассказывает о явлении Януария, «одновременно епископа и мученика, прославившего церковь города Неаполя» умиравшему Павлину Ноланскому. Наиболее ранним источником, подробно рассказывающим о жизни и мученичестве Януария, является мученические акты «Acta bononiensia» (Болонские акты, VI-VII века) и их расширенная версия — Ватиканские акты (VIII — IX века). Согласно этим актам, Януарий происходил из аристократической семьи из Беневенто, в юном возрасте стал христианином, затем ещё молодым человеком стал первым епископом Беневенто. Во время великого гонения при императоре Диоклетиане Януарий регулярно посещал брошенных в темницу Поццуоли диаконов Созия и Прокла, совместно с ними совершал там литургию. Во время одного из таких богослужений Януарий был арестован. Затем епископ, а также диаконы Созий, Прокл, Фест, чтец Дезидерий и миряне Акуций и Евтихий были последовательно: брошены в печь, но остались невредимыми; отданы на съедение зверям в цирке Поццуоли, но звери не тронули их; наконец, были обезглавлены (305 год). В момент кончины Януарию было около 30 лет.

Имя Януария упоминается уже в V веке в Мартирологе Иеронима (память Януария и пострадавших с ним мучеников там отмечена под восемью различными датами), в VI веке — в Карфагенском календаре (дважды: Януарий — 19 сентября, Соссий — 23 сентября). Имеются письменные свидетельства о почитании Януария и его соратников в Англии и Германии уже в VIII—IX веках. В Риме начало почитания Януария, Соссия и других мучеников связывается с папой Симмахом.

В IX веке «Gesta episcoporum Neapolitanorum» рассказывает с подробностями историю обретения и перенесения мощей святого, произошедшие в V веке, а календарь неаполитанской церкви указывает два дня памяти Януария — 13 апреля (перенесение мощей из Поццуоли в катакомбы Сан-Дженнаро в Неаполе) и 19 сентября (мученичество).

Важным свидетельством почитания святого являются его многочисленные изображения в катакомбах Сан-Дженнаро, самые ранние из которых относятся к VI веку. Примечательно, что все прочие святые изображены в катакомбах с поясняющими надписями, и лишь Януарий — без всяких пояснений. Таким образом, образ Януария к этому моменту был настолько узнаваем, что не нуждался в комментариях.

Реликвии святого Януария

Судьба мощей

По сообщению «Gesta episcoporum Neapolitanorum», мощи святого Януария были первоначально тайно погребены в Поццуоли, а неаполитанский епископ Иоанн I (занимал кафедру в 414-432 годах) обнаружил их и перенёс в катакомбы, находившиеся у подножия холма Каподимонте, к северу от Неаполя. Эти катакомбы с тех пор носят имя святого Януария (Сан-Дженнаро). О пребывании в катакомбах почитаемых мощей говорят многочисленные мозаики и фрески с изображением святого в аркосолиях. В VI веке у входа в верхний уровень катакомб была сооружена так называемая Большая базилика (сейчас называется San Gennaro extra Moenia, то есть «за стенами»), алтарь которой находился над гробницей священномученика. В 1973 году археолог Умберто Фазола обнаружил место пребывания мощей святого в катакомбах, окружённое многочисленными гробницами неаполитанских епископов.

В 831 году беневентский князь Сико, напав на Неаполь, перевёз мощи Януария в Беневенто. Около 1154 года сицилийский король Вильгельм I Злой, нанеся поражение владевшему Беневенто папе Адриану IV, приказал перевести мощи в монастырь Монте-Верджине, где о них практически забыли. В 1497 году кардинал-архиепископ Неаполя Алессандро Карафа перенёс их в Неаполь.

В Неаполе всё это время оставалась глава святого Януария. Для её хранения в 1305 году на средства короля Карла II Хромого тремя провансальскими мастерами был изготовлен позолоченный серебряный бюст, в течение XVIII века великолепно украшенный неаполитанскими монархами.

Таким образом, после 1497 года все реликвии святого Януария находятся в Неаполе. В 1964 году было произведено исследование мощей. Они были помещены в запечатанной овальной терракотовой урне лангобардской эпохи (VI — IX века), завёрнутой в бархатную ткань. Урна с надписью C(orpus) S(ancti) Ianuarii Ben(eventani) Epi(scopi) в свою очередь находилась в деревянном ларце, а последний — в бронзовом реликварии 1511 года. Сами мощи представляют собой хорошо сохранившиеся кости мужчины 35 — 40 лет, ростом около 1,90 м.

Почитаемые реликвии и место их хранения

Мощи святого Януария хранятся в алтаре крипты кафедрального собора Неаполя (перестроена в 1497 — 1508 годах) . Доступ к ним осуществляется по двум лестницам по обе стороны от главного алтаря собора и является свободным за исключением времени богослужения на «верхнем» алтаре.

Глава святого, помещённая в реликварий — позолоченный серебряный бюст, находится в капелле Сокровищницы святого Януария, пристроенной к собору. В 1713 году бюст был увенчан митрой, украшенной 3 328 бриллиантами, 198 изумрудами и 168 рубинами. В 1769 году ювелир Микеле Дато изготовил для бюста ожерелье, состоящее из тринадцати золотых цепей, украшенных драгоценными камнями. На ожерелье подвешены четыре креста:

— крест с 13 бриллиантами и 13 рубинами подарен Карлом VII Бурбонским в 1734 году,

— крест с 64 драгоценными камнями преподнесён Марией Амалией Саксонской, женой Карла VII в 1739 году,

— крест с 106 бриллиантами и 6 сапфирами подарен Марией Каролиной Австрийской, женой Фердинанда IV Бурбонского, в 1775 году,

— крест с 248 бриллиантами и 4 изумрудами преподнесён Марией Кристиной Савойской, женой Фердинанда II, короля Обеих Сицилий

Драгоценности, преподнесённые Януарию, в обычное время хранятся в музее собора, а сам бюст доступен для свободного обозрения в капелле Сокровищницы.

Наконец самой известной реликвией святого являются две стеклянных ампулы, содержащие, по убеждению верующих, кровь святого Януария. Первым упоминанием об этой реликвии считается сообщение хроники Chronicon Siculum от 17 августа 1389 года, в котором содержится восторженный рассказ о чуде, связанном с кровью Януария. С 1667 года ампулы хранятся за алтарём капеллы Сокровищницы, в нише, закрытой двумя массивными серебряными дверями — даром Карла II Испанского.

Сокровищница святого Януария и почитание святого неаполитанцами

В 1526-1527 годах Неаполь перенёс тяготы проходившей на территории Неаполитанского королевства войны между Францией и Испанией, а затем город был поражён эпидемией. 13 января 1527 года неаполитанцы в лице 6 «избранных» (5 от аристократии и 1 от буржуазии) принесли обет святому Януарию воздвигнуть новую часовню в его честь в обмен на постоянное покровительство святого. Обет был оформлен письменно, скреплён подписями «избранных» и заверен нотариально. Таким образом, неаполитанцы связали своего покровителя подобием договора. В период между 1608-1646 годами новая часовня, получившая название Сокровищницы святого Януария, была построена. О серьёзности неаполитанцев в исполнении обета говорятК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4295 дней] их отказ от предложенной женой вице-короля (испанкой) денежной помощи и отстранение от работ в часовне всех художников — не неаполитанцев.

Помимо бюста святого Януария в Сокровищнице были помещена статуи 51 святого, которым посвящены другие храмы Неаполя. В процессиях в честь святого Януария эти статуи выполняли роль «свиты святого». Храмы могли получить назад статую своего святого только на время под залог полной стоимости статуи.

Сама Сокровищница является признанным шедевром барокко, украшена фресками Доминикино, Риберы, Ланфранко, массивными серебряными дверями работы Фанзаго.

В течение XVI-XVIII века почитание святого Януария стало настоящим народным культом неаполитанцев. Все события неаполитанской истории так или иначе связаны в народном сознании с заступничеством святого покровителя. Правители Неаполя также поддерживали и разделяли этот народный культ. Так Карл VII, считавший свою победу при Веллетри над австрийцами заслугой Януария, пожаловал святому военный чин командора.

Самым известным случаем покровительства Януария считается спасение Неаполя от извержения Везувия в 1631 году, красочно описанное в народных легендах. Поток лавы во время этого извержения направлялся прямо на город. Народ требовал вынести навстречу лаве реликвии святого, но архиепископ и «депутаты Сокровищницы», хранившие ключи от ниши с реликвиями, уже бежали, и извлечь реликвии не было возможности. Тогда навстречу потоку лавы направился крестный ход со Святыми Дарами, но и эта процессия не помогла. Тогда молящиеся стали взывать к Януарию, и на их глазах рука каменной статуи святого Януария, стоявшей на мосту, поднялась и одним жестом остановила извержение. Этот рассказ как нельзя лучше свидетельствует об уверенности неаполитанцев в безграничной силе их покровителя. В честь спасения Неаполя от извержения установлен особый праздник 16 декабря.

В 1799 году королевская власть предприняла попытку лишить Януария статуса покровителя города за «измену». Обстоятельства этой «измены» не менее ярко свидетельствуют об особом отношении неаполитанцев к своему святому. В январе 1799 года французская армия под командованием генерала Жана Шампионне овладела Неаполем, король Фердинанд IV бежал, и здесь была провозглашена Партенопейская республика. Чтобы добиться симпатии роялистски настроенного населения, Шампионне потребовал от клириков собора совершения внеочередного чуда святого Януария. Французские солдаты проникли в ризницу и угрожали клирикам расстрелом, и чудо действительно совершилось 24 января 1799 года. Приняв чудо как знак симпатии святого французам, неаполитанцы шумно приветствовали установление республики. В том же году армия санфедистов под командованием кардинала Руффо заняла Неаполь и восстановила королевскую власть. Руффо объявил, что ему во сне явился святой Антоний Падуанский, принявший решение стать покровителем города вместо изменника Януария. В ходе торжественной церемонии Антоний был провозглашён новым патроном Неаполя, а Януарий со своими реликвиями изгнан. Впрочем вскоре народное благочестие заставило короля вернуть Януарию его законный «пост» покровителя города.

Чудо святого Януария

Святой Януарий известен в католическом мире чудом, регулярно происходящим на его реликвиях. Первое упоминание об этом чуде относится к 17 августа 1389 года.

Сутью чуда является разжижение, а иногда даже вскипание хранящейся в закрытой ампуле засохшей жидкости, считающейся кровью святого Януария. В обычное время ампула с кровью находится в закрытой серебряными дверями нише в Сокровищнице. При извлечении ампулы и помещении её вблизи реликвария с главой Януария кровь в ампуле разжижается. Чудо собирает огромное количество паломников и любопытствующих.

В настоящее время чудо совершается трижды в год:

  • суббота перед первым воскресением мая — первое перенесение мощей Януария из Поццуоли в Неаполь (V век), глава и ампула с кровью, вместе со статуями святых из «свиты Януария» переносятся крестным ходом из кафедрального собора в Санта-Кьяра, где они пребывают в течение 8 дней. Красочная процессия («Шествие с гирляндами») в этот день проводится с 1337 года;
  • 19 сентября — мученичество святого Януария (305), глава и ампула с кровью выставляются на поклонение верующим на 8 дней,
  • 16 декабря — спасение Неаполя от извержения Везувия (1631 год), глава и ампула с кровью выставляются для поклонения на 1 день.

Известны случаи, когда чудо не совершалось в установленный день; такое событие считается предзнаменованием общественных бедствий. Так в XX веке чудо не произошло трижды: в 1939 году — перед началом Второй мировой войны, 1944 году — перед извержением Везувия, в 1980 году — перед сильным землетрясением.

Известно множество теорий, объясняющих происходящее чудо с материалистической точки зрения. В основном они связывают чудо с особым характером вещества, находящего в ампуле, которое переходит в жидкое состояние под влиянием изменения температуры, светового потока или из-за тряски, неизбежно сопровождающей извлечение ампулы из ниши. Вместе с тем, спектрографические исследования, проведённые дважды (1902 и 1988)[1], показали следы гемоглобина и продуктов его распада в веществе, хранящемся в ампуле.

В 1992 году итальянские ученые получили «кровь Святого Януария» в лабораторных условиях[2]. Все использованные материалы и процессы были известны в средневековье. Тиксотропный бурый гель основного оксида железа FeO(OH) становился жидким при встряхивании. Спектр поглощения полученной смеси был аналогичен спектру поглощения старой крови. Полученное таким образом вещество сохраняет свойства, подобные свойствам крови Святого Януария, не более двух лет[3].

В 2010 году Джузеппе Гераци, профессор факультета биологии Неаполитанского университета имени Фридриха II, после 4 лет исследований пришел к заключению, что в ампуле находится настоящая кровь[4].

Источники

Напишите отзыв о статье "Святой Януарий"

Ссылки

  • [www.youtube.com/watch?v=VZOssXaTt4w&feature=grec_index Крестный ход из кафедрального собора в Санта-Кьяра и чудеса крови святого Януария на youtube.com]

Примечания

  1. «The Royal Chapel of S.Gennaro’s Treasury» — путеводитель по Сокровищнице
  2. [www.scientificexploration.org/journal/jse_06_3_epstein.pdf Better Blood Through Chemistry: A Laboratory Replication of a Miracle]
  3. [antonio1959s.wordpress.com/2007/09/19/il-miracolo-di-san-gennaro/ Il «miracolo» di San Gennaro]
  4. [www.uccronline.it/2010/05/04/13194/ Il sangue di San Gennaro e la posizione della scienza]

Отрывок, характеризующий Святой Януарий

– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.