Ахл-е Хакк

Ахл-е Хакк / Ярсан
Общая численность</tr>	от 1 до 2,2 млн. чел
Основатель</tr>	Султан Сахак
Страны и регионы</tr>	Иран Иран (Керманшах, Илам, Лурестан) ок. 2 млн. чел. Ирак Ирак (Иракский Курдистан) ок. 200 тыс. чел. Турция Турция (юго-восток) ок. 50 тыс. чел.
Религии</tr>	Ислам шиитского толка Язданизм</tr>	Писания</tr>	Книга сокровищ Пердивара, Рассуждение о совершенствовании</tr>	Языки</tr>	Горани, южнокурдский, сорани, также азербайджанский, персидский, арабский.</tr>

</div> Ахл-е Хакк (перс. اهلِ حقّ‎ «люди истины») или Ярса́н (курд. Yâresân/یاڕه‌سان «сообщество друзей»), известные также как Али́-Илахи́ — религиозная группа крайне шиитского мистико-гностического толка, основанная Султаном Сахаком в конце XIV в. Большинство членов этой группы являются южными курдами, проживающими преимущественно на западе Ирана, а также на северо-востоке Ирака. Существует также небольшое число её приверженцев среди луров, персов и арабов. Оценки общей численности приверженцев Ахл-е Хакк колеблются от миллиона до 2,2 миллиона человек.

Вместе с другими, «еретическими» с точки зрения ислама течениями, бытующими у курдов, Ахл-е Хакк иногда включают в условную группу под названием «язданизм». Ахл-е Хакк также обнаруживает сходство с сирийской религиозной группой алавитов, с которой это течение объединяется в группу «гулат» — шиитов, обожествляющих Али ибн Абу Талиба или его потомков.

В основе вероучения Ахл-е Хакк лежат представления о последовательном воплощении Божества, реинкарнации и достижении спасения через самосовершенствование под руководством духовного наставника.

Название

Персидское название течения Ахл-е Хакк (перс. اهلِ حقّ‎) — «люди истины» — прилагают к себе также другие секты гулата, в частности, алавиты (нусайриты). Ярсан или Яресан (курд. Yâresân/یاڕه‌سان) происходит от перс. یارستان‎ yārestān — суфийского термина, первоначально означавшего место собрания «друзей» или же «возлюбленных» (перс. یار‎) Бога.

Название «али-илахи» (перс. علی الاهی‎ «(приверженцы) Али-Бога») является внешним наименованием секты, акцентирующем внимание на такой специфической черте течения как обожествление Али, хотя Али играет далеко не главную роль в его религиозной системе.

Распространение и этническая основа

Большинство членов группы Ахл-е Хакк проживает в горном регионе Загрос на западе Ирана. Территория компактного расселения Ярсан концентрируется в районе Керманшаха, где находятся две главные святыни секты: гробница Султана Сахака в Пердиваре и гробница Баба Ядгара в Зохабе. Это этническая территория курдского племени горан, носителей особого северо-западного иранского языка горани, лишь отдалённо родственного большинству курдских диалектов. Данный племенной союз составляет этническое ядро секты, к которой также принадлежат многие члены соседних племён юга Курдистана, в частности среди племён лаки и келхури, баджалани, санджани, а также некоторые луры. В остане Керманшах члены Ахл-е Хакк составляют около трети населения.

Приверженцы секты — члены племени баджалан (носители диалекта, близкого к горани), а также другие курдские и некоторые арабские группы — проживают также в смежных районах на северо-востоке Ирака, близ Сулеймании и Киркука.

Отдельные группы секты Ахл-е Хакк рассеяны в районе озера Урмия в Иранском Азербайджане, в Мазендеране, а также в больших городах Ирана.

Происхождение и история

Учение секты Ахл-е Хакк восходит к ранним крайнешиитским течениям (объединяемым термином гулат), зародившимся в VIII—IX в. Месопотамии на значительном субстрате гностических верований. Идея реинкарнации, семи последовательных воплощений Божества, явления Бога в Жемчужине — всё это находит параллели в другой ветви той же традиции — сирийском алавизме, а также в других курдских течениях гностического толка — езидизме и алевизме. До XVI в. основные центры нусайритов (алавитов) располагались в низовьях Тигра и Каруна, откуда это учение и проникло в горы Западного Ирана.

Легенды, повествующие о ближайшем предшественнике Султана Сахака — Шах-Хушине, связывают его деятельность с Луристаном, однако сегодняшнюю форму учение приобрело благодаря деятельности самого Султана Сахака, жившего в кон. XIV — нач. XV вв. и сумевшего успешно проповедовать его в горах Авромана среди носителей языка горани.

Конец XIX — начало XX в. ознаменовалось в истории секты Ярсан деятельностью выдающегося духовного лидера и мистика Хадджа Нематоллы (Хаджи Немата). Именно из его трудов учёные в основном и черпают информацию о вероучении и традициях этой религиозной группы.

Религиозная литература

Бо́льшая часть религиозной литературы Ахл-е Хакк написана на языке горани. Хотя как такового канонического писания у секты не существует, в гураноязычном регионе больши́м почтением пользуется «Книга сокровищ Пердивара» (Дафтар-е Хезана-йе Пердивар دفتر خزانهی پردیور), содержащая 26 мистических поэм («каламов»). Другое произведение — «Рассуждение о совершенстве» (Калам-е Саранджам کلام سرانجام) — повествует о легендарной истории Ахл-е Хакк. Существуют также несколько каламов на азербайджанском языке.

Религиозный реформатор и просветитель Хаддж Нематолла ради бо́льшей аудитории основные свои произведения писал на персидском языке. Среди них следует выделить Шахнама-е хакикат («Царственная книга Истины»), содержащую 11 116 двустиший, излагающих мистическое учение течения, а также прозаический Форкан-аль-Ахбар («Раскрытие известий»).

Вероучение

Вера течения Ярсан носит ярко выраженный эзотерический характер, чётко разделяя мироздание на внешнюю сторону (захири) и внутреннюю сущность (батини) и ограждая вероучение от непосвящённых. Из-за этого сведения о вероучении Ахл-е Хакк до сих пор отличаются противоречивостью. Так или иначе основные его черты — учение о семи последовательных эманациях или воплощениях Божества и учение о перевоплощении человеческой души — роднят Ярсан с езидизмом, а также с другими мистическими сектами Ближнего Востока.

Бог и его эманации

Согласно вероучению Ахл-е Хакк, изначальное Божество эманирует в мир в виде своих последовательных инкарнаций (воплощений), называемых мазхарият (араб. مظهریت‎ «проявление»). Всего инкарнаций семь, всех вместе их называют Хафт Тан (перс. هفت تن‎ «Семь личностей», «Семеро»). Относительно трёх последних воплощений в разных регионах существуют разногласия, первые четыре признаются всеми членами течения:

• Хавандагар (خاوندگار) — Творец мира (демиург).
• Муртаза Али (مرتضی علی, то есть Али ибн Абу Талиб)
• Шах-Хушин (شاه خوشین, искажённое от Хусейн)
• Султан Сахак (سلطان صهاک) — непосредственный основатель течения.

Каждый член цепи воплощений приходит в мир сопровождаемый четырьмя ангелами-помощниками (яран-е чар малак — یاران چار ملک):

• вместе с Хавандагаром: Джабраил, Микаил, Исрафил и Азраил.
• вместе с Муртаза Али: Салман (Салман Фариси), Канбар, Мухаммад и (ибн) Нусайр (Абу Шауиб Мухаммадом Ибн Нусайр — активный проповедник божественности 11-го шиитского имама Аскари, живший в IX в.). Иногда они дополняются Фатимой в качестве женского ангела. При этом Муавия и Аиша описываются как демонические существа.
• среди сподвижников Шах-Хушина упоминается суфийский святой из Хамадана XI в. Баба Тахер.
• ангелы Султана Сахака называются Беньямин (покровитель духовного наставничества и дервишей), Давуд (Давид), Пир Моси (Моисей) и Баба Ядгар. Часто к ним добавляется Хатун-е Резбар — мать Султана Сахака.

Эти четыре воплощения соответствуют четырём великим эпохам, на которые делится история. Остальные инкарнации в разных версиях могут составлять некоторые из упомянутых членов групп «ангелов-помощников», прежде всего библейские персонажи, Баба Ядгар и Хатун-резбар.

Человек и его душа

Как и другие ближневосточные учения мистического толка, религию Ярсан отличает вера в реинкарнацию. За время существования мира человеческая душа проходит 1001 перевоплощение в различных телесных оболочках. Чтобы получить спасение, человек должен под руководством своего духовного наставника (пира) — пройти три стадии самосовершенствования: шариат (следование закону), тарикат (следование мистическому пути), маарифат (познание), чтобы достигнуть последнего четвёртого этапа — хакиката, обрести истину и стать ей тождественным. Некоторые души могут достичь спасения быстрее, чем 1001 перевоплощение, но никому не отведено большее их количество.

Обычно считается, что спасение доступно лишь избранным: людям, «сотворённым из жёлтой глины» (зарда-гил), то есть самим «Людям Истины». Остальные люди, «происходящие из чёрной земли» (хак-е сия), навечно прокляты. По прошествии седьмого цикла развития мира явится Махди или Владыка Времени (Сахиб-е заман) — спаситель мира, который совершит Мировой суд на равнине Шахразура или Султании, и души, не успевшие достичь совершенства, будут уничтожены.

Религиозная организация

Разделённое на многочисленные племенные группы, часто разговаривающие на разных иранских (а также неиранских языках), течение Ахл-е Хакк не отличается единством организации и канонических представлений. Организующим звеном служат 11 семейств духовных наставников (хандан) — пиров или сеидов. Семь из них считаются основанными во времена Султана Сахака: Шах Ибрахим, Баба Ядгар, Али Каландар, Хамуш, Мир Сур, Сеид Мустафа и Хаджи Бабу Иса. Четыре семейства были возведены в ранг наставников позже: Атеш Баг, Баба Хейдар, Зулнур и Шах Хаяс.

Каждый молодой член сообщества (талиб) проходит через церемонию Сар-сепурдан («Вручение головы»), связывая себя с определённым духовным наставником и обязуясь ему служить и хранить верность. Во время этой церемонии пир разламывает над головой неофита мускатный орех. Тем самым ритуально воспроизводится изначальное подчинение творения Богу, а с другой стороны устанавливается мистическое братство между учениками одного пира (ярсан)

В настоящее время прозелитизм в религии Ахл-е Хакк практически не развит, хотя существует возможность вступить в общину посредством установления брачных отношений с её членом. Таких прозелитов называют часпида («приклеившийся»), противопоставляя их урождённым членам секты — чакида («упавший», «капнувший»).

Обычаи и традиции

В обрядах и мифологии Ахл-е Хакк заметен синкретизм суфийской традиции и местных горанийских культов почитания природных стихий и плодородия. Последователи этого течения не соблюдают традиционных мусульманских обрядов и обычаев, включая известные «пять столпов».

Основным элементом, связующим разные группы Ахл-е Хакк, служит почитание основателя Султана Сахака и паломничество к его могиле в Пердиваре (остан Керманшах). Почитанием также пользуется гробница и источник Баба Ядгара в 60 км к западу от Керманшаха, обряды над которым традиционно совершаются за два дня до Новруза.

Главная форма религиозной активности — джам («собрание») или ярсан, на котором под руководством пира читаются религиозные тексты и ведутся духовные беседы. Иногда джам дополняется зикром — экстатическим пением и танцем. Часто совершаются жертвоприношения (корбан) — как бескровные, так и кровавые. Жертвоприношение называется сабз намудан — «делание зелёным» и служит увеличению плодородия.

Традиционный ярсанский пост (ният-марнови) длится 3 дня (с перерывами на ночи) во время зимы. Завершается он большой церемонией «Царственной Ночи» (Шаб-е падшахи). Данный обычай представляет собой редукцию исламского поста в месяц Рамадан и почитания «Ночи Предопределения» (лайлат-ул-кадр) в конце этого месяца, когда Мухаммаду был ниспослан Коран.

Для мужчин в течении Ярсан существует запрет на бритьё усов.

Связь с другими религиями

Крайнешиитское течение Ахл-е Хакк формировалось в рамках исламской культуры Ирана и Ирака, оперирует именами исторических персонажей, известных во всём мусульманском мире и обнаруживает особую близость с суфийской мистической традицией, выражающейся в терминах и практиках, напрямую заимствованных из суфизма. Тем не менее не исполняя ключевых предписаний ислама, члены секты едва ли могут формально считаться мусульманами, а вероучение Ярсана кардинально отличается даже от «умеренного» шиизма.

Основу вероучения составляют элементы, имеющие гностическое происхождение и роднящие Ахл-е Хакк не только с древним гностицизмом, но и с мандеизмом, а через гностицизм — также с христианством (например, мотив рождения Султана Сахака от девы).

Помимо ясно прослеживаемого субстрата общеиранских народных верований, возможна и связь Ярсана с учением зороастризма. Если семь воплощений божества, находящее сходство с зороастрийской концепцией семи Амешаспентов, может корениться в собственно гностической почве и даже в месопотамском культе семи планет, то четыре «помощника» у каждого воплощения находят эксклюзивную параллель в аналогичной зороастрийской концепции четырёх «спутников» у каждого Амешаспента, список которых состоит из ангелов-покровителей дней зороастрийского календаря.

См. также

• Езиды
• Гулат

Отрывок, характеризующий Ахл-е Хакк

Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.