Брандвайн, Йегуда

Йегуда Брандвайн

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Йегуда Брандвайн (1903—1968) — раввин и каббалист. Автор комментариев Маалот Хасулам к книге Зоар.

Биография

Йегуда Брандвайн родился в Цфате (Палестина), в религиозной еврейской семье. Он учился в нескольких йешивах, где проявил себя как талантливый ученик. С ранних лет Йегуда увлёкся изучением Каббалы и стал учеником Йегуды Ашлага-Бааль Сулама. Он женился и рано овдовел. Позже женился вновь на племяннице своего учителя. Многие годы Й. Брандвайн работал строительным рабочим.

Ученик Бааль Сулама

Ещё в достаточно юном возрасте Й. Брандвайн стал учеником рава Йегуды Ашлага Бааль-Сулама. После тяжёлой работы на стройке и заботе о своих детях (которых он воспитывал несколько лет один) отправлялся Йегуда, в ночные часы, изучать Каббалу к своему учителю.

Он нашёл в Каббале своё призвание и проявил огромное упорство в её изучении. В предисловии к книге «Йедид Нафши» (Душевный друг), рассказывает ученик Брандвайна, Филлип Берг, как его учитель каждый день полтора часа в одно направление пешком, ходил на уроки каббалы из старого города (Иерусалима) в район «Гиват Шауль», где проживал его учитель. Он был вынужден делать это из-за того, что противники изучения Каббалы уговорили водителя единственного автобуса работавшего на этой линии не брать Й. Брандвайна. Однако это лишь укрепило желание молодого Йегуды изучать Каббалу. Его не остановили материальные трудности (Бааль Сулам брал плату за обучение), физические преграды и критическое отношение. Он не только изучал каббалу у Й. Ашлага, но всецело отдавал себя духовным целям своего учителя, основными из которых были: написание комментария «Сулам» к книге Зоар и распространение учения Каббалы.

Учитель и распространитель Каббалы

После кончины Й. Ашлага в 1954 году Брандвайн преподаёт каббалу сначала в Офаким, а затем в Тель-Авиве. Он печатает и распространяет книги Зоар с комментариями «Сулам» Й. Ашлага, писания Ари и другую каббалистическую литературу.
В 1965 году Йегуда Брандвайн со своим учеником Филлипом Бергом основали в США «Национальный институт исследования Каббалы».
В 1967 году, после объединения Иерусалима в результате шестидневной войны, Й. Брандвайн восстановил, в старом городе Иерусалима, йешиву «Коль Йегуда» (руководимую прежде Й. Ашлагом)

Автор комментария «Маалот ХаСулам»

Учитель Йегуды Брандвайна, Й. Ашлаг видел одной из своих главных целей написание комментария «Сулам» (лестница) к книге Зоар с целью облегчения изучения Каббалы. Однако Й. Ашлаг не успел закончить комментарий к одной из частей Зоара, именуемой «Тикуней Зоар» (Исправления Зоара). Й. Брандвайн продолжил дело своего учителя и написал комментарий к большей части «Тикуней Зоар» и назвал его Маалот ХаСулам (Ступени лестницы). Он писал, что назвал так свой комментарий, поскольку нет в нём ничего, что написал от себя лично и источником всего написанного в нём является его учитель, автор комментария «Сулам» (Лестница).

Главный раввин Гистадрута

В 1960-е годы Й. Брандвайн был назначен первым главным раввином Гистадрута (всеизраильской федерации профсоюзов). В те годы Хистадрут являлся социалистической и сугубо антирелигиозной организацией, ежегодно проводившей один из своих главных банкетов в Йом Кипур (день иудейского поста).

Во время своей работы в Хистадруте Й. Брандвайн сумел на деле воплотить в жизнь духовные принципы Каббалы. Следуя учению своего учителя (Й. Ашлага), он считал любовь к ближнему главным жизненным принципом. Для него принадлежность к религии и национальность не имели значение. Он ценил в людях их внутренние качества. И простые не религиозные рабочие и кибуцники любили своего раввина за его душевный подход. Председатели профсоюзов многотысячных Хистадрутовских предприятий согласились давать своим рабочим кошерную пищу, чтобы не разделять рабочих во время обеда. Филлип Берг описывает, как он с удивлением наблюдал, как секретарь кибуца с восторгом встречает Й. Брандвайна привёзшего ему свиток Торы.

Й. Брайндвейн выступал как против антиклерикального так и религиозного экстремизма, считая, что эти подходы строят стены ненависти между людьми. Многим раввинам не нравилась деятельность Йегуды Брандвайна в Хистадруте. Они считали, что он своим согласием стать главным раввином Хистадрута он дал «индульгенцию» богохулам. Другая причина критики Й.Брандвайна заключалась в том, что будучи руководителем религиозного отделения политизированной Хистадрутовской организации он вёл абсолютно независимую политику, что раздражало многих партийных функционеров.

Кончина

Й. Брандвайн оставил наш мир весной 1969 года. Он похоронен на кладбище Гар а-Менухот в Иерусалиме, недалеко от своего учителя Й. Ашлага.

Учение Йегуды Брандвайна

Й. Брандвайн считал, что главная цель человека — трансформировать своё сознание из эгоистических желаний в проактивное сознание, направленное на помощь ближнему. Он принял курс своего учителя Й. Ашлага на распространение Каббалы (которую считал ключом к духовному прогрессу человечества) и уделил особое внимание распространению каббалистической литературы. Й. Брандвайн принял на себя должность главного раввина Хистадрута, так как был убеждён, что без широкого участия секулярной общественности невозможно достичь духовного расцвета. «Люби ближнего как самого себя» — было всегда его главным девизом.

Истории из жизни Йегуды Брандвайна

Ицхак

В 1930-е годы Й. Брандвайн работал на стройке. Хозяином стройки был Хистадрут. После арабских погромов 1929 года отношения между арабами и евреями резко обострились. Кроме национальной конфронтации, в подмандатной Палестине начался тяжёлый экономический кризис. На работу в стройтельных объектах Хистадрута было запрещено принимать арабов. Однажды к стройке, на которой работал Й. Брандвайн, подошёл араб и попросил принять его на работу. «У меня дома голодные дети, — взмолился он, — помоги мне!» Йегуда Брандвайн знал правила приёма на работу. Но он был человеком, для которого нет чужого горя. «Скажи, что ты еврей из арабской страны и тебя зовут Ицхак» — сказал он арабу. Так «Ицхак» был принят на работу. Он прилежно работал и лишь когда религиозные работники приглашали его на молитву, у него находился всегда «чрезвычайно важный» предлог для отсутствия. Йегуду и «Ицхака» разделила Война за независимость Израиля 1948 года. «Ицхак» оказался на территории, перешедшей под контроль Иордании. После Шестидневной войны 1967 года Йегуда Брандвайн был одним из первых евреев, вернувшихся в старый город Иерусалима. Через несколько месяцев после переезда, его посетил неожиданный гость. С огромным ящиком фруктов у порога дома Брандвайна стоял «Ицхак».

Ученики и последователи

Филлип Берг

Наиболее известным учеником Й. Брандвайна является руководитель Центра изучения Каббалы Филлип Берг. Незадолго до своей кончины в 1968 году Й. Брандвайна назначил Ф. Берга руководителем иешивы «Коль Йегуда», основателем которой был Й. Ашлаг.

«Теперь, после того как ты стал главой иешивы Коль Йегуда, целью которой является распространение Каббалы, как посредством постоянных учеников, так и через публикации… Считаю своим долгом разъяснить тебе цели иешивы… которая существует уже более сорока лет… и была основана маленькой группой во главе которой стоял Бааль Сулам (Йегуда Ашлаг)»

Ученики Й. Брандвайна

• Рав Шеенберг — основатель каббалистической общины в посёлке Ор Гануз (Верхняя Галилея) и каббалистической школы «Модаут» (Сознание).
• Авраам Брандвайн — сын Й. Брандвайна. Руководитель каббалистической иешивы в Иерусалиме.

Примечания

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Брандвайн, Йегуда

Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…