Галеви, Иехуда

Иегуда Галеви
ивр. ‏יהודה הלוי‏‎
Дата рождения:	ок. 1075
Место рождения:	Тудела?, королевство Наварра
Дата смерти:	1141(1141)
Место смерти:	Иерусалим

Иегуда бен Шмуэль Гале́ви (ивр. ‏יהודה הלוי‏‎, ок. 1075, Тудела?, Испания — 1141, Иерусалим) — средневековый еврейский поэт и философ.

Биография

Иегуда бен Шмуэль Галеви родился в Туделе. Учился в иешиве в Лусене у раввина Ицхака Альфаси. Также обучался светским наукам и медицине. Под влиянием Моше ибн-Эзра — одного из выдающихся представителей еврейской поэзии того времени — Галеви рано начал писать стихи на древнееврейском языке. Он был страстным националистом. Пробыв долгое время врачом в Кордове, Галеви отправился в Палестину, по пути остановился в Александрии. Свои впечатления от путешествия по морю он позже передал в «Морских песнях». Убит в Иерусалиме во время второй поездки в Палестину.

Творчество

Творчество Галеви, особенно его светские произведения, как и вся еврейская поэзия того времени, отмечено влиянием арабской литературы; это влияние сказывается в лиризме, в романтичности образов, в гиперболических сравнениях, в тяготении к аллегорическим намекам, в эпиграммности и в игре слов.

Арабская поэзия стимулировалась разными изречениями из Корана или более древними поэтическими документами, еврейская — отдельными библейскими фразами или отрывками из Библии и произведениями более древней еврейской поэзии. Постоянная ссылка на библейский текст особенно характерна для еврейской поэзии того времени, так как древнееврейский язык уже в течение многих столетий не был разговорным и оставался лишь языком книги.

Тематика произведений Галеви очень сходна с тематикой арабских поэтов данной эпохи: песни дружбы, любви, хвалебные гимны, панегирики знати, меценатам, жизнерадостность, национальные песни, траурные песни в память умерших друзей и близких, эпиграммы, загадки, шутки. Несмотря на то, что в произведениях Галеви немало трафаретного и книжного, его поэзия не лишена простоты выражений и задушевного лиризма. Галеви писал также религиозные стихи, часть которых канонизирована литургией.

Жизнь и деятельность поэта протекала в магометанской части Испании. Евреи занимали там должности сборщиков податей, полицейских чиновников, служащих и также составляли значительный контингент лиц интеллигентных профессий. Знать и городское население относились к ним враждебно, вели против них борьбу, стремясь вытеснить их из сферы влияния на общую государственную жизнь. Приближение гонений на евреев уже давало себя чувствовать в разных областях жизни страны. В 1147—1148 произошёл государственный переворот — одна династия сменила другую; начался период сильных гонений евреев.

Почти в таком же положении находилось еврейское население в христианской Кастилии, где евреи играли такую же роль, являясь опорой монарха против претензий со стороны городского населения и в особенности знати. Перелом в положении еврейства, занимавшего промежуточную позицию между враждовавшими — монархом, с одной стороны, знатью и городским населением — с другой, конечно отразился на творчестве Галеви: отсюда мотивы беспомощности и безнадёжности в его поэзии. Этим переломом также объясняется обращение поэта к утопически-романтическому идеалу возрождения еврейского народа «на обетованной земле», идеалу, созвучному эпохе крестового рыцарства с его стремлениями в Палестину. Галеви также написал философско-теологическую книгу на арабском языке, более известную в переводе на древнееврейский язык. под заглавием «Кузари». Это произведение является апологией религии в неоплатоническом разрезе и направлено против последователей Аристотеля.

В «Кузари» Галеви изложил свою историко-философскую националистическую концепцию, сильно влиявшую на средневековую еврейскую философию, теологию и каббалу. Эта книга была переведена на латинский язык (1660), испанский (1663, Яков Абендана), а впоследствии и на немецкий. Сионистское движение нередко пользовалось националистической концепцией Галеви и его националистическими стихами для своих целей. Галеви считается самым крупным еврейским поэтом послебиблейского периода. Стихи его издавались и переводились почти на все европейские языки. Образ Галеви использован Гейне в одной из «Еврейских мелодий». Иегуда Галеви стал, очевидно, прототипом героя книги «Хазарский словарь» Милорада Павича — Иуды Халеви.

В честь Галеви назван кратер на Меркурии.

Время деятельности Галеви, Иехуда в истории иудаизма
пары таннаи амораи савораи гаоны ришоним ахароним

Литература

• Галкин Г. Йегуда Галеви. М., Текст, 2011.
• Гаркави Р. Иегуда Галеви. «Восход». 1881, IV.
• Divan etc., 1901—1910, Berlin, hrsg. von H. Brody
• Khamidullin B.L. Pax Chazarica: main written sources and scientific literature. Kazan: Fen, 2013. ISBN 978-5-9690-0223-4
• Al-Chazarî, übers. von H. Hirschfeld, Breslau, 1885;
• Das Buch «Kusari» des J. Halevi, nach dem Texte d. Jehuda-ibn-Tibbon, Cassel, 1853
• «Cuzary», tr. del árabe por Jehuda Abentibbon y del hebreo por J. Abendana. Publ. A. Bonilla y San Martin, con un apénd. de M. Menendez y Pelayo, 1910.
• Brody H., Studien zu den Dichtungen J. Halevis, Berlin, 1895.
• Neumark D., Geschichte der judischen Philosophie des Mittelalters, I, 510. «Heatid» (на древнееврейском), I, Berlin, 1908.

В статье использован текст М. Винера, перешедший в общественное достояние.

Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

Ссылки

• Галеви, Иегуда // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
• [www.eleven.co.il/article/11695 Иехуда ха-Леви] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [shchedrovitskiy.ru/JehudaGalevi.php Переводы поэзии Иегуды Галеви] Дмитрий Щедровицкий
• [plato.stanford.edu/entries/halevi/ Judah Halevi] англ. Stanford Encyclopedia of Philosophy
• [polutona.ru/index.php3?show=dvoetochie&number=9&id=250 Переводы поэзии Иегуды Галеви] Шломо Крол
• [polutona.ru/index.php3?show=dvoetochie&number=10&id=263 Двадцать стихотворений Иегуды Галеви с комментарием] Шломо Крол

Отрывок, характеризующий Галеви, Иехуда

– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.