Еллинек, Георг

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Йеллинек, Георг»)
Перейти к: навигация, поиск
Георг Еллинек
Georg Jellinek
Место смерти:

Гейдельберг

Научная сфера:

Правовед и социолог права

Место работы:
Учёная степень:

доктор юридических наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:
Известен как:

представитель юридического позитивизма, основатель теории несуверенных государств

Георг Еллинек (нем. Georg Jellinek; 16 июня 1851, Лейпциг, — 12 января 1911, Гейдельберг) — немецкий юрист, государствовед, представитель юридического позитивизма.





Биография

Георг Еллинек родился в Лейпциге 16 июня 1851 года в семье Адольфа Еллинека, известного проповедника еврейской общины Вены.

С 1867 по 1872 год Георг Еллинек изучал право, историю искусств и философию в Венском, а также в Гейдельбергском и Лейпцигском университетах.

В 1872 году он защитил в Лейпциге диссертацию «Die sozialethische Bedeutung von Recht, Unrecht und Strafe» («Социально-этическое значение права, несправедливости и наказания») став доктором философии, а в 1874 году в Вене получил степень доктора юридических наук.

В 1879 году он прошёл процедуру хабилитации на должность профессора в Венском университете. После этого Еллинек занял должность профессора философии права, а в 1881 году был назначен членом государственной экзаменационной комиссии. В 1882 году вышло его фундаментальное сочинение «Die Lehre von den Staatenverbindungen» («Теория унификации государства»). После этого он стал адъюнкт-профессором конституционного права Венского университета.

В 1889 году Еллинек оставил академическую службу Австро-Венгрии и стал профессором швейцарского Базельского университета.

В 1891 году он переезжает в Германию и переходит на должность профессора конституционного и международного права в Гейдельбергском университете.

В 1900 году вышло первое издание основного труда Еллинека «Allgemeine Staatslehre» («Общее учение о государстве»), также известного под названием «Das Recht des Modernen Staates» («Право современного государства»).

Семья

Георг Еллинек был женат на Камилле Еллинек, урождённой Вертхайм (1860—1940), которую Марианна Вебер убедила в 1900 году присоединиться к движению, боровшемуся за права женщин, и которая стала известной оказанием правовой помощи женщинам, работой над проектами реформирования уголовного законодательства.

У них было шестеро детей, рождённых между 1884 и 1896 годами, из которых четверо не умерли во младенчестве. Сын Вальтер и дочь Дора при нацистах были помещены в концентрационный лагерь Терезиенштадт, а младший сын Отто был замучен до смерти Гестапо в 1943 году.

Научная деятельность

Георг Еллинек — основатель теории несуверенных государств (теория неограниченного, полного суверенитета; унитарная, централистская теория федерализма), согласно которой на всей территории единого государства может существовать только один суверенитет. Государства, вошедшие в федерацию, или присоединённые к империи, хотя и сохраняют определённый объём власти, в то же время полностью утрачивают суверенитет.

Он также выдвинул прогрессивную в его время концепцию самоограничения государства изданными им правовыми нормами.

Он определял государство как целевое единство индивидов, наделённое качествами юридического субъекта, обладающее волей и являющееся носителем прав[1]. Он считал, что государство следует изучать одновременно как особое общественное образование и как правовое явление. Соответственно, его учение имело две стороны: социальную и правовую. Поэтому Еллинека часто называют основоположником немецкой социологии права.

Одной из широко известных работ Еллинека было эссе 1895 года о Декларации прав человека и гражданина, в котором он развил идею об универсальности теории прав человека. В противположность Эмилю Бутми он рассматривал Декларацию прав человека и гражданина, а также Великую французскую революцию, как ключевые события политической истории XIX века, не в рамках чисто французской традиции, а как аналог революционных идей и движений в Англии и США.

Учение Еллинека о государстве и праве было широко известно помимо Германской империи и Австро-Венгрии, также в Российской империи и Японии. В целом, оно оказало большое влияние на мировую юридическую науку начала XX века.

Библиография

Напишите отзыв о статье "Еллинек, Георг"

Примечания

  1. Еллинек Георг — статья из Большой советской энциклопедии. Мальцев Г. В..

Литература

  • Йеллинек, Георг // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
  • Ивановский В. В. Новый трактат о государстве: по поводу нового труда Георга Еллинека Das Recht des modernen Staates // Журнал Министерства юстиции. — 1901. — № 5, Май — № 6, Июнь. — С. 82-114.
  • Жилин А. А. Теория союзного государства: Разбор главнейших направлений в учении о союзном государстве и опыт построения его юридической конструкции. — Киев: Тип. И. И. Чоколова, 1912. — 360 с.
  • Алексеев А. С. Георг Еллинек и его научное наследие. - М.: Типо-лит. тов-ва "Владимир Чичерин в Москве", 1912. - 61 с.
  • Еллинек Георг — статья из Большой советской энциклопедии. Мальцев Г. В..
  • Дурденевский В. Н. [www.law.edu.ru/article/article.asp?articleID=151809 Субъективное право и его основное разделение] // Правоведение. — 1994. — № 3. — С. 78-95.
  • Антология мировой правовой мысли. Том 3, Европа и Америка, XVIII—XX вв. / Рук. науч. проекта Г. Ю. Семгин; Отв. ред. О. А. Жидков. — М.: Мысль, 1999. — 830 с. — ISBN 5244009389.
  • Магазинер Я. М. Общая теория права на основе советского законодательства. Глава 6, Субъективное право // Правоведение. — 1999. — № 2. — С. 39-52.
  • Юрьев С. С. [www.law.edu.ru/doc/document.asp?docID=1146487 Учение Г. Еллинека о праве меньшинства: Лекция] // В мире права. — 2000. — № 2.
  • Пожарский Д. В., Мирзоян Э. Р. Цель государства в учении Георга Еллинека // Вестник Владимирского юридического института. — 2008. — № 1. — С. 190—191.

Отрывок, характеризующий Еллинек, Георг

– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.