Йелл (пролив)

Йелл-Саунд (англ. Yell Sound) — пролив между островами Йелл и Мейнленд в северной части архипелага Шетландских островов.

География

В проливе расположены небольшие необитаемые острова: Бигга, Ламба, Линга, Литтл-Ро, Литтл-Холм, Макл-Холм, Орфасей, Остров Бразер, Сэмфри, Фиш-Холм, Юнари.

Берег пролива изрезан небольшими заливами, бухтами, самая крупная из которых Саллом-Во в северной части Мейнленда.

К западным берегам пролива выходят склоны горы Ронас-Хилл — наивысшей точки Шетландских островов.

На острове Йелл на берегу пролива расположены деревни Барраво, Копистер, Улста, Уэст-Сэндуик. На острове Мейнленд на берегу пролива находятся деревни Брэй, Норт-Ро, Оллаберри, Тофт, Хамнаво.

Экономика

Пролив пересекает паромная переправа между деревнями Тофт и Улста.

На восточном берегу бухты Саллом-Во находятся нефтяной терминал «Саллом-Во» и аэропорт Скатста.

См. также

• Список Шетландских островов

Отрывок, характеризующий Йелл (пролив)

– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал: