Йель, Элайху

Эли (Элайху) Йель англ. Elihu Yale<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент форта Сент-Джордж (Мадрас)
8 августа 1684 — 26 января 1685
Предшественник:	Уильям Лангхорн, Уильям Гиффорд
Преемник:	Уильям Гиффорд, Натаниэль Хиггинсон
Рождение:	5 апреля 1649(1649-04-05) Бостон, колония Массачусетс
Смерть:	8 июля 1721(1721-07-08) (72 года) Лондон
Отец:	Давид Йель
Мать:	Урсула Най

Элайху Йель (англ. Elihu Yale; 5 апреля 1649, Бостон, колония Массачусетс — 8 июля 1721, Лондон, Англия) — британский купец, губернатор Британской Ост-Индской компании, спонсор Энциклопедической школы штата Коннектикут, которая в 1718 году была названа в его честь Йельским колледжем.

Элайху Йель в течение 20 лет участвовал в Британской Ост-Индской компании, став в 1687 году губернатором Мадраса. Сыграл важную роль в развитии Главной государственной больницы Мадраса, находящейся в Форте Сент-Джордж. Йелю удалось накопить большое состояние в основном за счёт тайных договоров с торговцами Мадраса (против директив Ост-Индской компании).

Обвинения в коррупции, предъявленные Йелю в 1692 году, и растущее возмущение его незаконными спекуляциями привели к освобождению его от должности губернатора.

Биография

Семья и ранние годы

Дед Элайху Йеля Томас Йель (1590-1619) происходил из местечка Лландегла (Денбишир, Уэльс) был женат на Энн Ллойд (1591-1659), дочери Джорджа Ллойда, епископа Честера (графство Чешир, Англия). У пары было трое детей: Анна, Давид и Томас. В 1619 году в Честере Томас Йель умирает. После смерти мужа Энн Йель второй раз вышла замуж в 1625 году за вдовца Теофила Итона (1590-1658). От первого брака Теофиол Итон имел дочь Мэри и сына Самуэля. Кроме детей от первых браков у Теофила и Энн Итонов в совместном браке родилось ещё трое детей: Теофил, Ханна и Елизавета.

Теофил Итон был фермером и торговцем, одним из заметных пуритан. В течение нескольких лет Итон был агентом короля Карла I в датском суде, торговал в Лондоне. Он был заинтересован в пуританском колониальном развитии и был одним из первых обладателей патентов и президент компании Massachusetts Bay.

Со своим многочисленным семейством Итон с группой пуритан эмигрировал в Новую Англию (Америка), на корабле «Гектор» они прибыли в Бостон 26 июня 1637 года. Религиозным лидерам данной группы был Джон Давенпорт. Они хотели основать собственное поселение, и весной следующего года отбыли из Бостона на юг. 14 апреля 1638 года они основали новое посление на берегу пролива Лонг-Айленд и назвали его Нью-Хейвен. Теофил Итон был избран первым губернатором колонии Нью-Хейвен 4 июня 1639 года и переизбирался каждый год вплоть до своей смерти 7 января 1658 года. Одно из главных его достижений на посту губернатора стало создание письменных правовых правил для колонии в 1655 году, позже известные как «Голубые законы штата Коннектикут».

Дети Теофила и Энн Итонов:

• Мария, вышла замуж за Валентина Хилла в Бостоне в 1647 году;
• Самуэль женился на Мейбл Haynes в 1654 году (оба умерли от эпидемии оспы 1655 г.);
• Анна вышла замуж за Эдварда Хопкинса-младшего в 1631 году, впоследствии губернатора штата Коннектикут;
• Давид женился на Урсуле Найт в 1641 году;
• Томас поселился в колонии Нью-Хейвен;
• Теофил-младший поселился в Дублине (Ирландия) и женился на Анне Кинг;
• Ханна вышла замуж в 1659 году за лейтенанта Уильяма Джонса (1624-1706);
• Элизабет умерла в Лондоне в марта 1637 года, ещё до переселения в колонию.

Элайху Йель родился в Бостоне, Массачусетс, в семье Давида Йеля (1613—1690) и Урсулы Найт (1624—1698). В 1652 году, когда Элайху было три года, его семья переехала на историческую родину в Англию.

Губернатор Мадраса

Как только Эли Йель принял управление фортом Сент-Джордж 26 июля 1687 года, он выпустил приказ, датированный 14 января 1685, требующий лицензии на все закупки города. С этой целью 4 августа 1687 на переговоры с местным губернатором был направлен Чинна Венкатадри. Миссия была успешной, и Венкатадри получил суверенитет над Санкт-Томе сроком на три года. Несмотря на яростные протесты португальских жителей, британцы получили абсолютный контроль над всеми землями до горы Санкт-Томас в течение трёх лет.

В сентябре 1688 года глава империи Великих Моголов Аурангзеб после продолжительного боя взял Голконду. Султан Голконды был взят в плен и его государство было аннексирована в пользу Моголов. Вновь назначенный субедар провинции немедленно обратился с письмом к британским властям с требованием признать верховную власть империи Великих Моголов. На это британцы согласились добровольно.

Аурангзеб гарантировал независимость Мадраса, но взамен потребовал, чтобы британские войска обеспечили снабжение его войск в случае войны против маратхов. Примерно в это же время умер и был похоронен на кладбище Мадрасе трёхлетний сын Йеля Дэвид.

В то время в Мадрасе процветала работорговля. Когда спрос начал расти быстрыми темпами, британские купцы стали похищать детей младшего возраста и депортировать их в отдаленные уголки мира против их воли. Администрация форта Сент Джордж в конце концов вмешалась и приняла законы по борьбе с этой угрозой. 2 февраля 1688 года Йель постановил, что отныне рабы перед транспортировкой должны быть рассмотрены судьями Караван-сарая. Перевозка детей младшего возраста была запрещена.

Во время губернаторства Йеля Йосией Чайлдом, председателем совета директоров Ост-индской компании, был задуман план создания в Мадрасе корпорации, который он изложил в письме 28 сентября 1687 года. Три месяца спустя, Йосия Чайлд и его заместитель получили аудиенцию у Якова II. В результате аудиенции королём 30 декабря 1687 был издан указ о создании корпорации Мадраса. Указ вступил в силу 29 сентября 1688 года и корпорация была создана в составе мэра, 12 старейшин и около сотни 100 горожан. Натаниэль Хиггинсон, который был тогда вторым членом Совета форта Сент-Джордж вступил в должность мэра Мадраса.

22 июня 1688 года, армянская делегация в Лондоне встретилась с директорами компании британской Ост-Индской и потребовала разрешение для армянских торговцев, чтобы обосноваться в Мадрасе. Скоро армяне начали прибывать в Мадрасе в больших количествах, послуживших основанием для большого и сильного армянского сообщества, которое сыграло значительную роль в политике Мадраса в XVIII веке.

В августе 1689 года, французский флот появился у берегов Цейлона, вынудив губернатора Пуликата Лоуренса Питта искать защиты в бастионах форта Сент Джордж.

В течение 1690 года французские военные корабли из Пондишери разорили побережье с целью вытеснения Британии и Голландии из Ост-Индии, но безуспешно. В конечном итоге они отказались от своего предприятия, столкнувшись с большими потерями. Кроме того, в это же время, Британцы приобрели у маратхов город Тевнапатам.

Обвинения в коррупции и отставка

В качестве губернатора форта Йель приобретал территории в личных целях за счет средств Ост-Индской компании, в том числе форт в Тевнапатаме (ныне Куддалор).

Йель ввёл высокие налоги на содержание колониального гарнизона и города, в результате чего возросла непопулярность режима и произошло несколько восстаний индийцев, жестоко подавленных армией. Также Йель известен арестами и пытками индийцев, в том числе повешение мальчика, укравшего лошадь.

В последние годы правления Йелю были предъявлены обвинения в коррупции. Впоследствии он был смещен в 1692 году и заменён Натаниэлем Хиггинсоном, мэром Мадраса.

Йель вернулся в Лондон в 1699 году и проживал в Плас Гроно, Рексем, купив особняк своего отца. Имея значительные богатства, Йель свободно тратил их в Англии.

В 1718 году Коттон Мэзер попросил Йеля о помощи: Мэзер представлял небольшое учебном заведении, которое было основано как Энциклопедическая школа штата Коннектикут в 1701 году. Деньги были нужны на новое здание в Нью-Хейвене, штат Коннектикут. Йель послал Мэзеру товары, которые в результате продажи дали школе 800 фунтов стерлингов, значительную сумму в начале XVIII века. В благодарность за это весь институт стал именоваться Йельским колледжем.

Смерть

Йель умер 8 июля 1721 года в Лондоне, но был похоронен на кладбище приходской церкви Рексема, Уэльс.

На его могиле начертаны следующие строки:

Родился в Америке, в Европе развелся

В Африке путешествовал и в Азии женился

Долго он жил и процветал. В Лондоне умер

Больше хорошего, чем плохого он сделал, так что надеемся

Что милосердие его душу отправило сразу на небеса

Вы, те что живы и читаете это, заботьтесь

О подготовке к своему неминуемому уходу

В благословенный мир, где действия только

Благоухают и цветут в тихой пыли.

Интересные факты

• Рексемская башня Сэйбрук-колледжа в Йельском Университете является копией церкви Св. Джайлса в Рексеме.
• 5 апреля 1999 года Йельский университет отмечал 350-летие со дня рождения.

Отрывок, характеризующий Йель, Элайху

– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.