Йемайя

Йемайа
Ориша Йемайа
Мифология:	Йоруба, Сантерия, Вуду, Водун, Кандомбле
Имя на других языках:	Yemoja, Yemaja, Iemanjá
Пол:	женский
Занятие:	владычица морей, покровительница моряков, богиня-мать, покровительницы материнства
Происхождение:	мифология йоруба
Отец:	Обатала
Мать:	Одудува
Дети:	Ошоси, Огун, Эшу
Связанные понятия:	оракул Ифа
Связанные персонажи:	Огун, Черная Мадонна
Атрибуты:	синий, голубой и белый цвета, серебро, рыба, ручное зеркало
Иллюстрации на ВикискладеК:Википедия:Ссылка на категорию Викисклада отсутствует в Викиданных‎?

ЙемайяЙемайя

Йемайя, Йеманжа (Yemoja, Yemaja, Iemanjá, от йоруба Yeye omo eja — «Мать Рыб») — в мифологии йоруба богиня-мать, покровительница женщин, воплощение реки Огун. Впоследствии культ Йемайи прижился и широко распространился среди чернокожего населения Латинской Америки, слившись с католической традицией почитания Богоматери. Культ Йемайи занимает важное место во многих народных синкретических религиях Латинской Америки, таких как вуду, сантерия, умбанда и кандомбле.

В мифологии йоруба

У йоруба Йемайя почиталась как богиня материнства, покровительница женщин, воплощение реки Огун. Её имя означает «Мать Рыб» или «Мать, чьи дети подобны рыбам», что намекает на плодородие богини, а также на её водную природу. Она — одна из ориша и сама является матерью многих ориша. Её родителями считаются Одудува и Обатала.

Мифы, связанные с Йемайа

Йемайа и Олокун

Согласно патаки Йемайа тесно связанна с Олокун, оришей океанов. При сотворении мира Обатала пытался укрепить землю, но Олокун из-за своей неспокойной природы постоянно проглатывала её. Тогда Обатала предложил в качестве подарка Олокун свою золотую цепочку. Как только Обатала возложил цепочку на неё, Олокун оказалась связанной, но не крепко и погрузилась на дно океана. Из её волн океана, вызванных движениями связанной оришы, появилась Йемайа.

Йемайа и Орула

Йемайа вышла замуж за Орула (или Орунмила), оришу оракула Ифа. Когда мужа не было дома, Йемайа пробовала использовать оракул и вскоре стала отличной прорицательницей. Однажды Орунмила вернулся домой раньше запланированного и застал Йемайа за своим оракулом. Согласно одной патаки, Орунмила крикнул ей «Остановись!», когда Йемайа была на 12 фигуре-оду Oturupọn. Таким образом легенды поясняют, почему адепты, не инициированные в бабалао, могут толковать только 12 фигур из 16. Согласно другой легенде, Орунмила так разозлился на свою жену, что решил найти другой способ гадания с помощью пальмовых орехов ikin и доски для гаданияopon-ifá, чтобы никто другой не мог по нему предсказывать.

В афроамериканских верованиях

В Америке культ Йемайи получает широкое распространение среди потомков чернокожих рабов, слившись с образами Богоматери и местных языческих богинь, таких как Мами Вата («Матушка-вода»). Её почитают под многими именами и прозвищами, в их числе: «Русалка» (Mermaid), «Сирена» (La Sirène, LaSiren), «Звезда морей» (Stella Maris, изначально — эпитет Богоматери), «Мать Вода» (Madre Agua). В Салвадоре Йемайю чествуют в день Богоматери мореплавателей (Nossa Senhora dos Navegantes), в Бразилии — в канун Нового года. В дар ей приносят цветы, украшения, благовония, зажигают свечи.

В Сантерии

Йемайа — одно из важнейших божеств в Сантерии, входит в число Семи африканских сил (Siete Potencias Africanas), группы центральных ориш. Йемайа ассоциируется с определенным образом Девы Мари — Virgen de Regla, т. н. Чёрной Мадонной. На Кубе статуи Черной Мадонны одевают в сине-белые одежды, цвета Йемайа, и особо почитают в городе Регла.

В ежегодной праздничной процессии, посвященной Йемайа, принимает участие множество её поклонников и поклонниц, несущих на руках небольших куколок, наряженных в бело-синие одежды, символизирующих эту оришу. В подобные же одежды, называемые Ropa de santo, облачаются медиумы во время контакта с Йемайа.

Ссылки

• Джейсон Блэк С., Кристофер С. Хайатт. [www.cartalana.ru/urban-voodoo-18.php Вуду в мегаполисе]
• [www.astromeridian.ru/754.php Гороскоп Вуду: Йеманджа]
• Johann Figl, Hans-Dieter Klein. Der Begriff der Seele in der Religionswissenschaft. — Königshausen & Neumann, 2002. — Т. 1. — С. 101-120. — 186 с. — ISBN 978-3-8260-2377-4.
• [homepage.univie.ac.at/hans.hoedl/index.htm Hans Gerald Hödl.] Текст лекций 2006 года: [homepage.univie.ac.at/hans.hoedl/aframskript.pdf Afroamerikanische Religionen]

Отрывок, характеризующий Йемайя

– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.