Йессурун де Мескита, Самуэль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Самуэль Йессурун де Мескита
нидерл.  Samuel Jessurun de Mesquita
Дата рождения:

6 июня 1868(1868-06-06)

Место рождения:

Амстердам

Дата смерти:

11 февраля 1944(1944-02-11) (75 лет)

Место смерти:

Освенцим

Страна:

Нидерланды

Жанр:

модернизм

Влияние на:

Эшер, Мауриц Корнелис

Самуэль Йессурун де Мескита (нидерл.  Samuel Jessurun de Mesquita; 6 июня 1868, Амстердам11 февраля 1944, Освенцим) — нидерландский художник и график, представитель модернизма.



Биография

Самуэль де Мескита родился в светской семье сефардских евреев.

С раннего возраста интересовался искусством. Экспериментировал с различными изобразительными средствами и приобрёл известность своими гравюрами на дереве. В 1920-х преподавал в Школе архитектуры и декоративных искусств в Харлеме. Одним из его учеников был Эшер, на творчество которого де Мескита оказал значительное влияние. Эшер поддерживал дружеские отношения с де Мескитой вплоть до 1 февраля 1944 года, когда де Мескита вместе с семьёй был схвачен нацистами.

Самуэль де Мескита и его жена Элизабет были отправлены в концентрационный лагерь Освенцим, где 11 февраля погибли в газовой камере. Их единственный сын Яап, историк искусства, умер в концлагере Терезинштадт 20 марта.

После гибели учителя Эшер помог отправить его работы в амстердамский музей «Стеделейк», оставив у себя лишь один эскиз со следом немецкого сапога, а в 1946 году он организовал в упомянутом музее мемориальную выставку.

Напишите отзыв о статье "Йессурун де Мескита, Самуэль"

Литература

  • Es, Jonieke van (2005), Samuel Jessurun de Mesquita (1868–1944): Tekenaar, graficus, sierkunstenaar, Waanders Uitgevers, Zwolle .

Ссылки

  • [www.koekkoek-haus.de/de/1610.html Ксилографии Самуэля Йессурун де Мескита на сайте музея «B.C. Koekkoek-Haus»]


Отрывок, характеризующий Йессурун де Мескита, Самуэль

– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.