Гаук, Йоахим

Йоахим Гаук Joachim Gauck<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Германии Федеральный президент ФРГ
с 23 марта 2012 года
Глава правительства:	Ангела Меркель
Предшественник:	Хорст Зеехофер (и. о.) Кристиан Вульф
Вероисповедание:	лютеранство
Рождение:	24 января 1940(1940-01-24) (84 года) Росток, Мекленбург, Германия
Отец:	Вильгельм Йоахим Гаук
Мать:	Ольга Гаук (урожд. Варреман)
Супруга:	Герхильд Гаук (1959-1991)
Дети:	Кристиан, Мартин, Гезине и Катарина
Партия:	беспартийный
Образование:	Ростокский университет
Профессия:	пастор
Автограф:
Награды:

Йоа́хим Га́ук (нем. Joachim Gauck; род. 24 января 1940 года, Росток, Мекленбург, Германия) — немецкий политический деятель. Федеральный президент Германии с 23 марта 2012 года. Протестантский пастор, один из лидеров правозащитного движения в ГДР, был активным членом и региональным представителем оппозиционного Нового форума и депутатом Народной палаты ГДР последнего созыва от некоммунистического Альянса 90. После создания единого германского государства в 1990—2000 годах был первым управляющим архивами министерства государственной безопасности ГДР (Штази). Был в числе подписавших Пражскую декларацию, а также Декларацию о преступлениях коммунизма.

В Германской Демократической Республике

Йоахим Гаук родился в семье капитана судна, затем его отец стал морским чиновником. Мать Йоахима была квалифицированным офисным работником. Мать была членом НСДАП с 1932, отец — с 1934 года. В конце Второй мировой войны отец попал в британский плен, откуда вернулся в Росток летом 1946 года. Он начал работать на ростокской верфи инспектором по охране труда.

В 1951 году он был арестован по обвинению в шпионаже в пользу западных стран, а также в антисоветской агитации и пропаганде. Однако в открытом судебном процессе осуждён он не был и просто «исчез» и семья ничего не знала о его судьбе до 1955 года, когда он был освобождён после визита Конрада Аденауэра в СССР.

Арест и заключение отца очень сильно повлияли на политические взгляды Йоахима. Уже в школе он не скрывал своих антикоммунистических позиций, решительно отказавшись, в частности, вступать в ряды прокоммунистического Союза свободной немецкой молодёжи. Он хотел стать журналистом, но антикоммунистические взгляды закрыли для него возможность изучать журналистику.

Вместо этого Гаук стал пастором протестантской церкви в Мекленбурге. Деятельность пастора в ГДР была весьма затруднена из-за враждебности правящего режима к церкви, поэтому Гаук долгое время являлся объектом наблюдения со стороны министерства государственной безопасности ГДР. В досье на него Гаук характеризовался как «неисправимый антикоммунист» («unverbesserlicher Antikommunist»). В 1982—1990 гг. Гаук возглавлял работу церковного совета Мекленбурга.

Политическая деятельность

В 1989 году Гаук стал членом Нового форума, демократического оппозиционного движения, и был избран в состав его руководства. Он принимал участие в большинстве самых значительных митингов и демонстраций против правящего режима. На свободных выборах 18 марта 1990 года в Народную палату ГДР выдвигался от оппозиционного Альянса 90 (в составе Нового форума, движения «Демократия сейчас» и «Инициативы за мир и права человека») и был избран депутатом. 2 октября 1990 года, за день до объединения Германии, Народная палата ГДР избрала Гаука специальным уполномоченным по управлению архивами Штази. На следующий день это назначение было подтверждено федеральным президентом Рихардом фон Вайцзеккером и федеральным канцлером Гельмутом Колем. С 1992 года его должность стала называться «федеральный уполномоченный по управлению архивами Штази». На этом посту он работал до 2000 года.

В последующие годы его имя называлось в числе возможных кандидатов в депутаты бундестага от СДПГ и даже как потенциального кандидата на пост федерального президента от ХСС в 1999 году (в противовес Йоханнесу Рау), а также от блока ХДС/ХСС и СвДП в последующие годы.

В 1998 году Гаук способствовал выпуску в Германии Чёрной книги коммунизма, написав дополнительную главу по Германской Демократической Республике. Вместе с бывшим президентом Чехии Вацлавом Гавелом был инициатором создания Пражской декларации о европейской совести и коммунизме (2008). Его подпись стоит также под Декларацией о преступлениях коммунизма (2010). В этих документах содержится призыв к осуждению коммунизма, распространению знаний о преступлениях коммунистических режимов и наказанию участников этих преступлений. В Пражской декларации также содержалась идея создания Европейского дня памяти жертв сталинизма и нацизма, который в конечном итоге, был утверждён Европейским парламентом 2 апреля 2009 года. По случаю своего 70-летия в 2010 году Гаук удостоился специального поздравления от федерального канцлера Ангелы Меркель, которая назвала его «истинным учителем демократии» и «неустанным защитником свободы, демократии и правосудия», а британская газета «Индепендент» назвала Гаука «ответом Германии на Нельсона Манделу».

В настоящее время Гаук возглавляет организацию Gegen Vergessen — Für Demokratie («Против забвения — За демократию»), которая борется с левым и правым экстремизмом, выступает в защиту демократических ценностей и способствует постижению исторической правды в отношении двух тоталитарных режимов в германской истории.

Участие в президентских выборах

3 июня 2010 года Йоахим Гаук был выдвинут кандидатом на пост федерального президента Германии от социал-демократов и зелёных. Примечательно, что Гаук не является ни членом СДПГ, ни членом партии зелёных (хотя Альянс 90, в котором Гаук ранее состоял, в 1993 году слился с западногерманскими зелёными) и после выдвижения заявил, что принял бы предложение и от ХДС, если бы оно было ему сделано. Гаук однажды охарактеризовал себя как «левого, либерального консерватора», а после своего выдвижения заявил: «Я не являюсь ни красным, ни зелёным, я — Йоахим Гаук».

Гаук пользуется уважением политиков чрезвычайно широкого политического спектра, он очень популярен не только среди членов выдвинувших его кандидатом в президенты партий, но и среди правящей коалиции ХДС/ХСС и СвДП из-за его прямоты, высокоморальной позиции как во времена коммунистической диктатуры, так и из-за его деятельности в качестве «охотника за Штази» в 90-е годы ХХ века. Его главный соперник Кристиан Вульф, а также политические лидеры правящих партий заявили, что они очень уважают Гаука за его жизнь и деятельность. Единственная партия, которая в принципе отвергла кандидатуру Гаука на пост президента, была партия германских левых, которая интерпретировала выдвижение Гаука СДПГ и зелёными, как отказ от сотрудничества с собой, поскольку левые являются преемниками бывшей СЕПГ и содержат фракции, которые федеральные власти считают экстремистскими.

На выборах 30 июня 2010 года Гаук уступил Кристиану Вульфу в третьем туре, получив 490 голосов против 624 у соперника.

После разгоревшегося в декабре 2011 года скандала, связанного с получением Кристианом Вульфом частного кредита и его давлением на свободную прессу с целью замолчать полученные ею сведения, имя Гаука снова стало называться в качестве возможного компромисса на посту федерального президента в случае отставки К. Вульфа.

20 февраля 2012 года федеральный канцлер Ангела Меркель сообщила, что парламентские партии согласовали кандидатуру Гаука для выдвижения на пост федерального президента.

«Деятельность Йоахима Гаука проникнута идеалами свободы и ответственности, и это то, что меня связывает с ним, несмотря на существующие между нами разногласия»,— сказала Меркель.

18 марта 2012 года Гаук был избран федеральным президентом Германии, получив 991 из 1232 голосов. 23 марта 2012 года официально вступил в должность.

Награды и почётные звания

Гаук награждён орденом «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия» 1-й степени (офицерский крест), а также Большим офицерским крестом этого же ордена.

С 1999 года — почётный доктор теологического факультета Ростокского университета, с 2001 года — почётный доктор философского факультета Йенского университета. В 2010 году стал лауреатом литературной премии Ганса и Софи Шолль за книгу воспоминаний «Зима среди лета».

5 октября 2016 года в ходе официального визита в Германию короля Швеции Карла XVI Густава Йоахим Гаук был возведён в рыцари ордена Серафимов.

Семья и личная жизнь

У Гаука от брака есть четверо детей, трое из которых переехали в ФРГ ещё в 1980-е годы. С 1991 года Гаук жил отдельно от жены, тем не менее официального развода не было. С 2000 года его подругой является баварская журналистка Даниэла Шадт.

Литература

• [www.index.org.ru/journal/cont14.html Алексей Мокроусов. www.Gauck.de: пастор и его страна. Нерусский опыт комиссии Гаука] // Индекс. Досье на цензуру. 2001. № 14.

Отрывок, характеризующий Гаук, Йоахим

– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.