Готтшальк, Йоахим

Йоахим Готтшальк (нем. Joachim Gottschalk; 10 апреля 1904, Калау — 6 ноября 1941, Берлин) — немецкий актёр.

Биография

Йоахим Готтшальк родился в Калау в семье сельского врача. В 1922 году после окончания гимназии три года служил матросом торгового флота. За счет этого финансировал обучение в актерской школе в Берлине. После этого выступал на сцене в Штутгарте, Цвикау и Кольберге. Затем получил приглашение в Старый театр в Лейпциге и в городской театр Франкфурта.

В 1931 году женился на актрисе Мете Вольфф; по причине её еврейского происхождения в 1937 году отказался от первого предложения сняться в фильме Карла Риттера «Предприятие Михаэль» (Unternehmen Michael), чтобы избежать излишнего внимания. В 1938 году переехал в Берлин и поступил в труппу Фольксбюне под руководством Ойгена Клёпфера. Готтшальк обратил на себя вниманание благодаря своей сдержанной исполнительской манере. В качестве любовника — как правило, в дуэте с Бригиттой Хорней — он отличался непритязательной игрой, лишенной патетики речью и спокойным поведением. В фильме «Мятеж в Дамаске» (Aufruhr in Damaskus, 1939) он сохранил англосаксонскую сдержанность даже в роли немецкого лейтенанта. Без ложного глянца он исполнил свою последнюю роль писателя Ганса Христиана Андерсена в фильме «Шведский соловей» (Die schwedische Nachtigall, 1941).

В 1941 году поступило распоряжение о депортации в Терезиенштадт его жены и сына Михаэля 1933 года рождения. Управляющий палаты культуры Ганс Хинкель отклонил просьбу Готтшалька разделить их судьбу.

В ночь на 7 ноября 1941 года, день запланированной депортации, Йоахим Готтшальк, его жена и сын покончили жизнь самоубийством в берлинской квартире. О смерти актера не упоминалось в прессе, фильмы с его участием по-прежнему демонстрировались в прокате. Несмотря на запрет министерства пропаганды, некоторые коллеги все же пришли на похороны. Среди них были Бригитта Хорней, Рене Дельтген, Густав Кнут, Вольфганг Либенайнер и Рут Хельберг.

В 1946 году в Веймаре его памяти посвятили приз товарищества немецких театральных деятелей. В 1947 году по рассказу Ганса Швайкарта «Все будет не так уж плохо» Курт Метциг поставил на студии ДЕФА фильм «Брак в тени» (Ehe im Schatten), посвященный судьбе Готтшалька.

Фильмография

• 1938 Ты и я / Du und ich
• 1939 Мятеж в Дамаске / Aufruhr in Damaskus
• 1939 Бегство в темноту / Flucht ins Dunkel
• 1939 Женщина, как ты / Eine Frau wie Du
• 1940 Всю жизнь / Ein Leben lang
• 1940 Девушка с Фанё / Das Mädchen von Fanö
• 1941 Шведский соловей / Die schwedische Nachtigall

Литература

Hans-Michael Bock (Hrsg.): CINEGRAPH. Lexikon zum deutschsprachigen Film. edition text + kritik, München 1984

Отрывок, характеризующий Готтшальк, Йоахим

– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.