Йоахим фон Фюрстенберг-Хайлигенберг

Граф Йоахим Фюрстенберг-Хайлигенбергский (нем. Joachim von Fürstenberg-Heiligenberg; 1538—1598, Хайлигенберг) — владетельный граф из швабского рода Фюрстенбергов.

Был младшим сыном графа Фридриха фон Фюрстенберг-Хайлигенберг (род. 1496) и графини Анны фон Верденберг. Наследство поделил со своими братьями Кристофером и Хайнрихом. От матери (1534) ему достались аллод на Хайлигенберг, Трохтельфинген и Юнгнау. В 1562 году женился на богатой графине Анне фон Циммерн (1545, Месскирх — 1601), она была старшей из 10 дочерей графа Кристофера фон Циммерн и сестрой графа Вильгельма фон Циммерн. У них было 15 детей, пятеро из которых пережили родителей. При дворе Максимилиана II и Рудольфа II появлялся он редко, но получал от императора задания в Швабии. Хайлигенберг был его любимым местом прибывания. В рыцарском зале находится его портрет.

Осмотрительно и успешно вёл хозяйство, что позволило ему расширить и отстроить замок Хайлигенберг. На его гербу, висящем при входе в замок, стоит 1569 год. До свадьбы его старшего сына Фридриха 9 сентября 1584 года, провела невеста Элизабет фон Зульц, дочь графа Алвига фон Зульца, три года в его замке. Для свадьбы были подготовлены рыцарский зал и часовня при замке. Фридрих выбрал ещё при жизни отца Трохтельфинген как резиденцию. Второй раз женился на Марии фон Арко, вдове Вольфа Румпфа, что принесло ему господство над Вайтра.

Отрывок, характеризующий Йоахим фон Фюрстенберг-Хайлигенберг

Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.