Йованович, Арсо

Арсо Йованович
серб. Арсо Јовановић / Arso Jovanović
Псевдоним	Радойя (серб. Radoja / Радоjа)
Дата рождения	24 марта 1907(1907-03-24)
Место рождения	Завала, Черногория
Дата смерти	12 августа 1948(1948-08-12) (41 год)
Место смерти	Вршац, СФРЮ
Принадлежность	//Югославия Югославия
Род войск	Югославская королевская армия, НОАЮ, Югославская народная армия
Годы службы	1934—1948
Звание	генерал-полковник
Командовал	силы НОАЮ в Черногории, Верховный штаб НОАЮ
Сражения/войны	Ауфмарш 25 Народно-освободительная война Югославии Восстание 13 июля Битва за Плевлю Битва на Неретве
Награды и премии

Арсо Йованович (серб. Арсо Јовановић / Arso Jovanović; 24 марта 1907, Завала — 12 августа 1948, около Вршаца, югославско-румынская граница) — югославский черногорский военный деятель, генерал-полковник, участник Второй мировой войны. С 1945 по 1948 годы был начальником Генштаба НОАЮ.

Биография

Довоенные годы

Родился 24 марта 1907 года в деревне Завала близ Подгорицы. Родом из военной семьи, его отец до 1910 года служил в армии Королевства Сербии, в Белградском артиллерийском полку. Окончил среднюю школу в Никшиче, затем поступил в Военную академию Белграда в 1924 году. Учился на одном курсе с Велимиром Терзичем и Петаром Четковичем. Благодаря своему таланту быстро выбился в лидеры среди студентов, после чего получил предложение продолжить обучение во Франции, куда отправляли кадетов.

Военную академию окончил с высшим баллом в 1928 году, после чего поступил в Высшую школу военной академии и окончил её в 1934 году. К тому моменту он дослужился до звания поручика, но продолжил своё обучение и окончил дополнительные курсы в 1940 году. Звание капитана Йованович получил 18 января 1938 года и был приглашён в генштаб Королевской армии на приём, звание капитана первого класса — 20 декабря 1938 года. По оценке военных специалистов и военного министра Милана Недича, Арсо считался одним из лучших военных того времени. Сначала его назначили командиром роты в Школе офицеров запаса, а затем командиром учебного батальона в Школе офицеров сухопутных войск.

Незадолго до начала войны с Германией Арсо женился на студентке юридического факультета Белградского университета Ксении. Из-за войны в следующий раз они увиделись только в Дрваре в 1944 году.

Апрельская война

Когда началась война с Германией, Арсо в то время командовал Джацким батальоном (2-я армейская группа генерала Драгослава Мильковича). Йовановичу было поручено направляться на дорогу Сараево-Травник, где ему предстояло защищать ключевые точки фронта вместе с Драже Михайловичем, Миодрагом Палошевичем и Радославом Джуричем. 15 апреля силы югославских войск иссякли, и немцы ворвались в город. Йованович решил отступить и тем самым нарушил приказ о поддержке войск Михайловича близ Дерветы. Арсо не хотел попасть в плен к немцам, вследствие чего бежал в своё село.

Народноосвободительная война. Восстание против итальянцев

Арсо Йованович ушёл в партизаны, но вместе с тем продолжал носить форму армии Королевства Югославия. Среди его соратников из Королевской армии были полковник Саво Орович, подполковник Велько Булатович, капитан первого класса Петар Четкович. Партизанскими отрядами командовали Пеко Дапчевич, Владо Четкович, Йово Капичич и другие бывшие королевские офицеры.

Когда началась Великая Отечественная война, черногорцы, вдохновлённые упорной борьбй советского народа, стали готовить антифашистское восстание. Хотя чёткий план действия партизан так и не был выработан, все они изъявили желание как-нибудь помочь войскам НОАЮ. Йованович был назначен командиром войск в Црмнице. 12 июля 1941 года черногорские коллаборационисты провозгласили независимость от оккупированной Югославии, но уже утром следующего дня в городах Черногории началась стрельба. Вся страна в буквальном смысле соскочила на ноги: партизаны начали сражаться с итальянскими гарнизонами, а большинство простых граждан вступили в бои с карабинерами в городах. Сам Йованович во главе своих войск сумел разгромить итальянский батальон, захватить две тысячи пленных солдат и огромное количество припасов и трофеев. Партизаны и бывшие королевские военные поделили трофеи поровну, и таким образом капитан Арсо проявил не только талант командира и храбрость бойца, но и мудрость руководителя.

Он завоевал авторитет среди партизан и бывших королевских офицеров: вплоть до конца войны и вывода партизанских войск из Черногории он носил капитанский мундир. Благодаря своему опыту его назначили начальником штаба НОАЮ в Черногории, где он находился до декабря месяца. Между тем, сил черногорцев не хватало для того, чтобы справиться с итальянскими войсками, и те перебросили целый армейский корпус и ещё три дивизии дополнительно. Капитан Арсо оказался в трудном положении: ему пришлось вести борьбу с противником в неравных условиях. Он попытался прорваться к Цетинье, где партизаны захватили в плен итальянского губернатора, но итальянцы спасли своего ставленника и вытеснили партизан. Попытка взять Колашин и Шавник не увенчалась успехом.

Народноосвободительная война. Осада Плевли

Неудачи вызвали рост недовольства среди местного населения, поскольку от партизан ожидали большего. Осознав сложившуюся ситуацию, Йованович приказал всем войскам отступить и не вступать в бои до прибытия войск из Санджака. Для следующей операции черногорцы собрали 3500 человек. 20 ноября черногорцы выдвинулись из своей страны и начали широкомасштабное наступление к городам Колашин, Мойковац, Миоче, Доня-Морача, Горня-Морача, Боан, Джурджевича-Тара, Никшич, Шавник и Жабляк.

Арсо получил приказ взять Плевлю любой ценой, хотя в штабе НОАЮ нашлись люди, возражавшие против этой атаки. 1 декабря 1941 года войска атаковали город. Йованович приказывал штурмовать город, несмотря на постоянные удары со стороны итальянцев. Когда город оказался почти полностью в руках партизан, итальянцы нанесли неожиданный удар и выбили черногорцев из города. Потери партизан составили 253 человека убитыми, а у итальянцев были убито всего 74 человека. После неудачной битвы Йовановича вызвали в Верховный штаб НОАЮ.

Народноосвободительная война. Работа в Верховном штабе

Многие считали, что Арсо разжалуют после такого поражения при Плевле, однако ему очень повезло: его не только не разжаловали, но и назначили начальником Верховного штаба партизанских войск (ранее эту должность занимал Бранко Полянц). Это произошло 12 декабря 1941 года. Арсо работал начальником штаба вплоть до конца войны: он сумел написать отчёт о боевых действиях партизан в Черногории и битве при Плевле с учётом всех мельчайших деталей, а также объяснил причины неудач партизанских войск. По его словам, многие из солдат были новобранцами и толком не понимали, где, когда и с кем они будут сражаться. В 1944 году он провёл первые уроки в первой партизанской офицерской школе в Дрваре в 1944 году.

В том же году Арсо не только встретился со своей женой Ксенией, но и участвовал в отражении десанта войск СС на Дрвар. Когда парашютисты полка Бранденбург 800 уже подошли к пещере, где укрывался лидер партизанского движения, Арсо в букальном смысле вытащил Иосипа Броза оттуда и спешно отвёл к партизанам, предотвратив его захват в плен или возможную гибель.

После войны. Трагическая гибель

Йованович был вскоре назначен начальником Генштаба ЮНА, дослужился до звания генерал-полковника. В июне 1948 года, когда Информбюро начало проводить активную кампанию по дискредитации Иосипа Броза Тито, Арсо решил бежать из страны, поскольку у него возникли противоречия с Тито: хотя сам Арсо благодаря своим трудам фактически составил идеальный план партизанской войны на территории Югославии, Иосип стремился это скрыть и присвоить большую часть заслуг именно себе. В конце концов, терпение Арсо лопнуло, и он решил вместе с полковником Владо Дапчевичем и генералом Бранко Петричевичем бежать в Румынию. Прикрываясь тем, что он с друзьями собирается на охоту, 11 августа 1948 года вечером Йованович бежал на югославско-румынскую границу. Его заметили пограничники и бросились за ним в погоню, и в конце концов Арсо был застрелен при попытке бежать. В бою был убит и командир погранзаставы Арбаяц. Петричевич попытался скрыть этот факт, однако его арестовали по обвинению в попытке бегства.

Смерть Йовановича обросла многочисленными легендами: по одной из них, Йовановича застрелили секретные агенты Тито, поскольку Арсо представлял серьёзную угрозу для руководителя социалистической Югославии; по другой версии, Йовановича убили ещё раньше, а тело просто подбросили на границу, дабы ещё больше представить Йовановича как государственного изменника.

Награды

Награждён югославскими орденами Партизанской Звезды III степени и «За храбрость», а также памятной партизанской медалью 1941 года. Награждён также советскими Орденами Суворова и Кутузова I степени.

Семья

О детях Арсо от Ксении ничего не известно. Сестра Арсе, которую звали Милюша, также участвовала в войне.

Литература

• Велимир Иветић. Начелници Генералштаба 1876-2000. — Београд, Ужице: Рујно, 2000. — 132 с.
• Војна енциклопедија (књига четврта). Београд 1972. година

Отрывок, характеризующий Йованович, Арсо

– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.