Евгений (Йованович)
| Епископ Евгений | ||
| ||
|---|---|---|
| 10 сентября 1839 — 14 сентября 1854 | ||
| Предшественник: | Лукиан (Мушицкий) | |
| Преемник: | Сергий (Качанский) | |
| Имя при рождении: | Евфимие Йованович | |
| Оригинал имени при рождении: |
Јефтимије Јовановић | |
| Рождение: | 19 февраля 1802 Голубинци, область Срем | |
| Смерть: | 14 сентября 1854 (52 года) Карловац (город) | |
Епи́скоп Евге́ний (в миру Евфимие Йованович, серб. Јефтимије Јовановић; 19 февраля 1802, Голубинци, область Срем — 14 сентября 1854, Карловац) — епископ Карловацкой митрополии, епископ Горно-Карловацкий (1839—1854)
Биография
Окончил начальную школу в Голубинцах, затем немецкую школу в селе Стари-Сланкамен, с отличием гимназию и семинарию в Сремских Карловцах.
Преподавал в учебных заведениях Сремских Карловцев, затем в Первой и Второйй латинских школах города Бечкерек (ныне Зренянин, Сербия).
Изучал философию и право, служил помощником адвоката в Темешваре (ныне Румыния), в 1828 году получил звание адвоката в университете Пешта (ныне Будапешт).
В 1829 году принял монашество с именем Евгений. Некоторое время исполнял обязанности секретаря митрополита Карловацкого Стефана (Стратимировича).
В 1831—1837 года профессор богословия в Духовной семинарии в Сремских Карловцах.
В 1833 году рукоположён в сан иерея, получил чин синкелла, чуть позже — протосинкелла.
С 1834 года — архимандрит монастыря Раковица во имя архангелов Михаила и Кавриила.
29 июня 1837 году назначен администратором Горно-Карловацкой епархии.
10 (22) сентября 1839 года хиротонисан во епископа Горнокарловацкого. 11 февраля 1840 года состоялась его интронизация.
В 1848 году перенёс кафедру епархии из села Плашки в Карловац.
В 1848 году был заместителем председателя Народной скупщины в Сремских Карловцах.
Преобразовал школу в селе Плашки в семинарию и читал в ней лекции, заботился о сербских школах.
Занимался юриспруденцией и лингвистикой. С 7 августа 1844 года — член-корреспондент Общества сербской словесности в Белграде. Автор ряда научных работ и публикаций. Выступал против языковой реформы Вука Караджича. Выступал за сохранение сербских певческих традиций.
Скончался 14 сентября 1854 года в Карловаце. Похоронен в склепе епископа Горно-Карловацкого Лукиана (Мушицкого) на кладбище в Карловаце.
Сочинения
- «Начатки церковнаго права древниjа православниjа Цркве, с латинским и српско-словенским текстом». Нови Сад (1841)
- «Црковно право источне Цркве у аустрискоj држави» (1842; приписывается ему)
- «О преводу Новога Завjета Вука Стефановича Караџића» (1850).
Напишите отзыв о статье "Евгений (Йованович)"
Ссылки
- [www.eparhija-gornjokarlovacka.hr/Episkop-JovanovicEvgenije-c.htm Евгеније Јовановић (1839—1854)]
Отрывок, характеризующий Евгений (Йованович)
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
