Йованович, Петар (1917)
| Петар М. Йованович | |
| серб. Петар М. Јовановић | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск |
пехота |
| Годы службы |
1941—1943 |
| Звание |
командир батальона |
| Часть |
Никшичский партизанский отряд |
| Командовал |
Жупский и 3-й ударный батальоны Никшичского партизанского отряда |
| Сражения/войны | |
| Награды и премии |
|
Петар Йованович (серб. Петар Јовановић; 12 июля 1917, Ливеровичи — середина 1943, Центральная Босния) — югославский черногорский партизан, участник Апрельской и Народно-освободительной войны, Народный герой Югославии.
Биография
Родился в 1917 году в деревне Ливеровичи близ Никшича. Окончил школу в Никшиче и Военную академию югославской королевской армии в Белграде. Со своим подразделением в дни Апрельской войны сражался против немецких солдат, вынужден был отступить из Суботицы в Боснию, где и встретил окончание войны. С целью избежать пленения бежал в родное село, где собрал отряд добровольцев, готовых оказывать сопротивление немцам.
После начала восстания 13 июля Петар возглавил нападение на участок жандармерии в Миоле, также участвовал в битве за Плевлю 1 декабря 1941 года (командовал Жупским батальоном Никшичского партизанского отряда). С марта 1942 года в том же отряде командовал 3-м ударным батальоном. В апреле в битве с четниками был ранен. С мая 1942 года — командир молодёжного черногорского батальона имени Будо Томовича.
В одном из боёв Петар был снова ранен, и в этот раз ему в ногу попал осколок разорвавшегося снаряда. Петар долгое время лечился, но при этом продолжал командовать батальоном, будучи на носилках: его постоянно переносили партизаны. Таким образом Петар совершил большой путь через горы Голия, Волуяк и Маглич и реку Сутьеску на освобождённую партизанами территорию. Позднее он был отправлен на лечение в Центральный госпиталь НОАЮ в Босански-Петроваце. Был избран в Объединённый союз антифашистской молодёжи Югославии; после выписки назначен преподавателем в Офицерской школе Верховного штаба НОАЮ.
Во время битвы на Неретве Петар заболел тифом. В критический момент, чтобы не попасть в плен к врагам, он покончил с собой.
20 декабря 1951 указом Президиума Народной Скупщины ФНРЮ посмертно награждён орденом и званием Народного героя Югославии.
Напишите отзыв о статье "Йованович, Петар (1917)"
Литература
- „Народни хероји Југославије“. Љубљана - Београд - Титоград: Партизанска књига - Народна књига - Побједа. 1982.
- Српски биографски речник (књига четврта). „Матица српска“ Нови Сад, 2009. година.
Отрывок, характеризующий Йованович, Петар (1917)
Жюли сказала, что это прелестно.– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
