Иоанн (Велимирович)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Йован Велимирович»)
Перейти к: навигация, поиск

Епископ Иоанн (серб. Епископ Јован, в миру Йован Велимирович, серб. Јован Велимировић; 21 мая (3 июня) 1912, село Лелич — 28 марта 1989, Шабац) — епископ Сербской православной церкви, епископ Шабацко-Валевский. Племянник епископа Николая (Велимировича).



Биография

Родился 3 июня 1912 года в селе Лелич близ Валева в семье Душана и Пелагии[1]. После гибели в 1914 году, во время Первой мировой войны, его отца, его воспитанием занимались мать Пеладия (позже приняла монашество) и дядя Николай (Велимирович)[2].

По окончании гимназии в 1927 году поступил в Семинарию святого Иоанна Богослова в Битоле[1], которую окончил в 1932 году, после чего поступил на богословский факультет Белградского университета[1], который окончил в 1936 году[2].

После этого назначен преподавателем семинарии в Битоле, в которой работал до её закрытия в 1941  году. В 1939 году сдал профессорский экзамен[2].

В июле 1941 года, вместе с епископом Николаем находился под немецким арестом в Монастыре Любостиня, а с декабря 1942 года вместе с Патриархом Гавриилом V и протосинкеллом Василием (Костичем) — в Монастыре Войловица. В сентября 1944 года, когда Патриарх Гавриил и епископ Николай были переведены в концлагерь Дахау, Йован был отпущен на свободу, вернулся в Белград и стал преподавать в Белградской духовной семинарии святого Саввы[2].

В 1951 года назначен ректором семинарии святого Саввы[2]

В 1952 году архимандритом Андреем, настоятелем Монастыря Раковица был пострижен в монашество[1]. 26 февраля того же года Патриархом Сербским Викентием был рукоположён в сан иеродиакона. На Вербное воскресенье рукоположён в сан иеромонаха и возведён в сан архимандрита[2].

13 июля 1960 года избран епископом Шабацко-Валевским[2] в связи со смертью епископа Шабацко-Валевского Симеона[1].

7 августа 1960 года в Соборной церкви в Сремских Карловцах был хиротонисан во епископа Шабацко-Валевского. Хиротонию совершили: Патриарх Сербский Герман, епископ Сремский Макарий (Джорджевич), епископ Баня-Лукский Василий (Костич) и епископ Банатский Виссарион (Костич).

Как многолетний профессор семинарии учил многие не одно поколение богословов, как историк он развивал в своих учениках любовь к предмету и Сербской Церкви. В этой области дал несколько заметных статей[1].

В своей епархии путём частых архипастырских посещений установил тесную связь со священством и паствой[1].

С августе 1977 по июнь 1978 года временно управлял Зворничско-Тузланской епархией[3].

В 1980-е годы дал согласие на затопление монастыря Грачаница (близ города Валево), который может быть затоплен после окончания строительства речной дамбы «Стубо-Ровни» на реке Ябланица[4].

Епископ Иоанн был инициатором подготовки канонизации епископа Николая (Велимировича). В 1980-е годы он собрал и упорядочил записи, сделанные святителем во время заключения в концлагере Дахау, после чего они были изданы в 1985 году под названием «Слова к сербскому народу сквозь тюремное окно» (Говори српском народу кроз тамнички прозор) и далее неоднократно переиздавались под разными названиями. В том же году возобновил издание епархиального журнала «Глас Церкви» (Глас Цркве: Часопис за хришћанску културу и црквени живот), в котором впервые были опубликованы многие сочинения святителя Николая. Вместе с епископом Банатским Амфилохием (Радовичем) организовал 18 марта 1987 года в Шабацко-Валевской епархии торжества в память 31-й годовщины со дня смерти святителя Николая, которые стали его неофициальной канонизацией[2].

Скончался 28 марта 1989 года в Шабаце. Похоронен в задужбине семьи Велимирович в селе Лелич (подворье Монастыря Каона)[2].

Напишите отзыв о статье "Иоанн (Велимирович)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 Сава, Епископ Шумадијски, «[www.pouke.org/upload/fajlovi/agapije/srpskijerarsi.pdf Српски Јерарси од деветог до двадесетог века]», стр. 249—250
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [www.pravenc.ru/text/469462.html ИОАНН] // Православная энциклопедия. Том XXIII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2010. — С. 385. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-042-4
  3. [www.veronauka.org/biblioteka/Bibviewprn.asp?ID=218 Veronauka - Biblioteka]
  4. [www.sedmitza.ru/text/3200575.html В Сербии будет затоплен православный монастырь — Новости — Церковно-Научный Центр "Православная Энциклопедия"]

Отрывок, характеризующий Иоанн (Велимирович)

От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.