Мусевени, Йовери Кагута

Йовери Мусевени<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Уганды
с 29 января 1986 года
Предшественник:	Тито Окелло
Министр обороны Уганды
1979 год — 1980 год
Вероисповедание:	христианство (Протестантизм)
Рождение:	15 августа 1944(1944-08-15) (79 лет) Нтунгамо (англ.), район Мбарра, Протекторат Уганда
Отец:	Амос Кагута
Мать:	Эстери Кокундека
Супруга:	Джанет Мусевени, урождённая Катаха
Партия:	Движение национального сопротивления (англ.)
Награды:

Йовери Кагута Мусе́вени (англ. Yoweri Museveni; род. 15 августа 1944) — угандийский политический и государственный деятель, президент Уганды с 1986 года.

В 1967 году стал студентом в Танзании, где проникся марксистскими идеями. Отправился добровольцем в Мозамбик. В 1970 году поступил в угандийскую военную разведку, однако в 1971 году, после переворота Иди Амина бежал в Танзанию. В 1979—1980 гг. — министр обороны в правительстве Мильтона Оботе. В 1980—1985 гг. — лидер повстанческой Армии национального сопротивления. Сторонники считают его «африканским политиком новой волны», а противники — архитектором средневековой империи тутси, за вмешательства во внутренние дела Руанды и ДР Конго с целью поддержки своих соплеменников.

Ранние годы

Йовери Кагута родился 15 августа 1944 года в семье крупного землевладельца в Нтунгамо (Анкола, Западная Уганда). По отцовской линии принадлежит к аристократической касте племени анколе — бахима. Прозвище Мусевени он получил в память о братьях отца, которые участвовали во Второй мировой войне. «Мусевени» — это форма единственного числа (множ. ч. «абасевени») — так называли угандийских солдат седьмого батальона Королевских африканских стрелков.

Получил начальное образование в школе Кайамт, среднее — в школах Мбарара и Нтаре. Приблизительно в это время Йовери стал евангельским христианином. В 1967 году Мусевени отправился в Танзанию, где поступил в университет Дар-эс-Салама на факультет экономики и политологии. Во время обучения в университете Йовери проникся идеями марксизма, одновременно вовлекаясь в деятельность радикальных панафриканистов. Во время учёбы Йовери Мусевени, примкнув к партизанам ФРЕЛИМО, отправился на войну в Мозамбик, где познакомился с методами партизанской войны.

Завершив обучение, юноша вернулся в Кампалу в 1970 году, где вскоре стал чиновником в канцелярии Милтона Оботе. Однако, после того как в 1971 году генерал Иди Амин в результате военного переворота захватил власть в стране, Мусевени вынужден был бежать из страны в соседнюю Танзанию. Там Йовери Мусевени работал лектором в одном из колледжей северотанзанийского города Моши.

Повстанческая деятельность

См. также: Угандийско-танзанийская война

Провал в 1972 году операции, предпринятой против диктатора Иди Амина с территории Танзании, побудил Йовери создать своё собственное движение — Фронт национального спасения (ФРОНАСА), бойцы которого стали повышать боевую квалификацию в Мозамбике.

В 1978 году Иди Амин без объявления войны двинул свои войска на Танзанию. Потерпев поражения, танзанийская армия вскоре перешла в контрнаступление и выбила аминовские войска со своей территории. Президент Танзании Ньерере решил продолжить войну до победного конца, и танзанийская армия вскоре вступила на территорию Уганды. В самой Уганде несколько антиаминовских групп, в том числе ФРОНАСА, выступили единым фронтом на стороне Танзании и 14 апреля их объединённые войска взяли Кампалу; Иди Амин бежал из страны. После падения режима Иди Амина Йовери Мусевени стал министром обороны, министром регионального сотрудничества и вице-председателем военной комиссии. Он стал самым молодым министром в правительстве Юсуфа Луле. Многие бойцы ФРОНАСА вошли в состав сформированной новой угандийской армии, сохранив при этом верность Мусевени.

В следующем году в стране прошли первые за 20 лет всеобщие выборы, которые, однако, были сфальсифицированы партией Милтона Оботе — Угандийским национальным конгрессом (по итогам выборов партия Мусевени Патриотическое движение Уганды получила лишь одно место в парламенте). В ходе предвыборной кампании Мусевени предупредил Оботе, что если выборы будут сфальсифицированы, то он начнёт вооружённую борьбу против нового режима. Когда возглавляемая им партия потерпела поражение на выборах, он объявил, что результаты были подтасованы и решил начать вооружённую борьбу против Милтона Оботе.

Гражданская война

6 февраля 1981 года Йовери Мусевени и несколько его сторонников объявили о создании Народной армии сопротивления (НАС), начав вооружённую борьбу против правительства Оботе. В этот день около 40 бойцов Мусевени, имея при себе не более 27 ружей, под командованием своего командира атаковали казармы Кабамбе в округе Мубенде, застав врасплох правительственные войска<. В июле того же года НАС, слившись с отрядами бойцов за освобождение Уганды Юсуфе Луле, становится Национальным движением сопротивления. В стране началась гражданская война. Бойцы НДС в основном действовали в сельских районах страны, особенно в центральной и западной Буганде, а также в западных районах Анколы и Буньоро. В борьбе с повстанцами армия развернула террор против мирного населения (действия правительственных войск напоминали карательные рейды аминовских боевиков). Ответственность за нарушение прав человека и преступления в ходе гражданской войны также несёт и НДС, которое использовал наземные мины и детей в качестве солдат во время войны.

27 июля 1985 года генерал Тито Окелло Лутуа организовал военный переворот и сверг правительство Милтона Оботе. Окелло предложил всем оппозицинным движениям прекратить вооружённые действия и войти в состав правительства национального единства. Мусевени принял решение начать переговоры с новым правительством. Несмотря на это правительственные войска продолжали зверствовать в сельских районах страны в целях подорвать поддержку повстанцам со стороны мирного населения. Осенью в Найроби при посредничестве кенийского президента Даниэля Арап Мои между правительством Окелло и НАС прошли мирные переговоры, результатом которых стало подписание в декабре мирного договора о прекращении огня. Однако вскоре НАС разорвала мирное соглашение и продолжила боевые действия против правительственных войск.

В начале января 1986 года НАС начал наступление на Кампалу. Правительственные войска в спешном порядке начали отступать, бросая вооружение и технику, а также оставляя укреплённые позиции. 26 января повстанцы штурмом взяли столицу страны Кампалу. Войска, верные Окелло, отступили на север страны. 29 января Йовери Мусевени был провозглашён новым президентом страны.

Президент

В своем первом официальном выступлении Мусевени пообещал, что его правительство будет находиться у власти в течение четырёхлетнего переходного периода, пока не будет разработана новая конституция и не пройдут выборы. Он заявил, что его правительство будет уважать права человека и не будет использовать армию как инструмент для запугивания населения. Своей целью Йовери Кагута поставил борьбу с коррупцией и поднятию экономики страны. Созданная в 1986 году партия Движение национального сопротивления, лидером которой стал Йовери Мусевени, подчеркивало, что в отличие от прежних партий, созданных на религиозной и этнической основе, их организация открыта для всех угандийцев. В первое правительство Мусевени вошли представители всех политических партий. По его указанию во всех деревнях были созданы советы сопротивления (ныне местные советы). Также президент запретил в стране многопартийную систему.

Выборные кампании

Первые выборы во время правления Мусевени состоялись 9 мая 1996 года. Мусевени победил Пола Семогерере от Демократической партии и кандидата — самовыдвиженца Мохаммеда Майянджа. Мусевени получил 75,5 % голосов при явке на выборы свыше 70 % населения. Хотя международные и местные наблюдатели признали голосование законным, оба проигравших кандидата не признали результаты. Мусевени был приведен к присяге в качестве президента 12 мая 1996 года. Главным обещанием Мусевени было восстановление безопасности и экономической стабильности для большей части страны.

Второй раз президентские выборы были проведены в 2001 году. Президент Мусевени победил своего конкурента доктора Киззу Бесидже, набрав 69 % голосов. Доктор Бесидже был близок к Мусевени во время борьбы с Милтоном Оботе, работая доктором в его Народной армии сопротивления. Однако они стали главными конкурентами незадолго до президентских выборов 2001 года.

Бесидже попытался оспорить результаты выборов в Верховном суде. Суд постановил, что во время выборов были допущены нарушения, но признал результаты, посчитав, что нарушения не повлияли на итоги выборов.

Предыдущие выборы прошли в 2006 году (Первые выборы после возврата многопартийной системы), когда Мусевени (57 % голосов) опять победил Бесидже(37 %). Бесидже снова отказался признать результаты и пытался оспорить их в суде. Верховный суд, как и в 2001 году, обнаружил нарушения, но подтвердил итоги.

Следующие выборы прошли в феврале 2011 года. На очередную критику со стороны своего оппонента Мусевени ответил так:

Мы его поймаем и съедим как пирог (англ. We will catch him and eat him like a cake)

В [en.wikipedia.org/wiki/Ugandan_general_election,_2016 2016 году были выборы (English)] , в которых Мусевени с результатом 60.62% был переизбран президентом.

Вторая гражданская война

См. также: Армия сопротивления Господа

Придя к власти, Йовери Кагута столкнулся с крупной вооружённой оппозицией в стране. После падения Кампалы НАС продолжал преследовать остатки армии Окелло, и в марте 1986 года её бойцы вступили на территорию проживания племён Ачоли, к которому относился Тито Окелло. В том же месяце несколько бойцов Народно-освоодительной армии Уганды, найдя убежище в Южном Судане, образовали Народно-демократическую армию Уганды (НДАУ), которая взяла курс на борьбу за интересы ачоли. В борьбе с НДАУ правительственные войска совершали зверства по отношению к мирному населению. К концу года правительственные войска взяли преимущество над НДАУ, и многие повстанцы дезертировали из своих отрядов, перейдя на сторону Движения Святого Духа.

В 1987 году Движение Святого Духа под предводительством Элис Ауна, принявшей имя Лаквена, подняли восстание против правительства Мусевени. После поражения восстания под руководством двоюродного брата Лаквемы Джозефа Кони возникла Армия сопротивления Господа, поставившей своей целью свержение правительства Мусевени и создание теократического государства на основе библейских заповедей. Кроме этого против правительства выступили сторонники свергнутого президента Иди Амина из Объединённых демократических сил и Фронта западного берега Нила.

Йовери Мусевени объявил в стране чрезвычайное положение, после чего он поручил своему брату Салим Салеху и генерал-майору Давиду Тинаяфунзе взять командование над военными действиями против повстанцев. Правительственные войска развернули террор в Северной Уганде. Солдаты заживо сжигали людей в их домах, насиловали мужчин и женщин, убивали мирных жителей, в основном представителей ачоли и т. д. Мусевени наложил запрет на действие СМИ, и журналистам было запрещено посещать районы боевых действий.

Экономическое развитие

Став президентом, Мусевени получил тяжёлое наследство: диктатура Иди Амина и режим Милтона Оботе, а также пятилетняя гражданская война разрушили экономику Уганды. Страна погрязла в коррупции и нищете. Спустя семь месяцев после прихода к власти, правительство Мусевени начало проводить экономические реформы в стране. «У меня есть миссия: превратить Уганду из отсталой страны в развитую страну», — заявил как-то раз Мусевени. Экономические реформы дали свой результат. В страну вернулся Красный крест. Правительство установило новые торговые отношения с Соединёнными Штатами и другими государствами. Всемирный банк предоставил стране кредиты на покупку оборудования, ремонт дорог и улучшение коммунальных услуг.

Ещё одной проблемой, с которой столкнулся Йовери Мусевени, была коррупция. В то время Уганда входила в список стран, где администрация считалась одной из самых коррумпированных, а экономика была одной из самых нищих в мире. В борьбе с коррупцией Йовери Мусевени выдвинул ряд реформ, включавших следующее:

1. Назначение генерального инспектора правительства для расследования коррупции и нарушений прав человека и обнародование результатов.
2. Реформа органов власти, направленная на создание меньшей, лучше оплачиваемой и более эффективной администрации.
3. Децентрализация принятия решений — передача полномочий и ответственности от центрального правительства частному сектору и группам волонтеров на местах.

Отрывок, характеризующий Мусевени, Йовери Кагута

«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.