Бойс, Йозеф

Йозеф Бойс
Дата рождения:	12 мая 1921(1921-05-12)
Место рождения:	Крефельд (Германия)
Дата смерти:	23 января 1986(1986-01-23) (64 года)
Место смерти:	Дюссельдорф (ФРГ)
Жанр:	живопись, фотография, видео, скульптура, перформанс
Стиль:	постмодернизм
Работы на Викискладе

Йозеф Бойс (нем. Joseph Beuys, 12 мая 1921, Крефельд, Германия — 23 января 1986, Дюссельдорф, Германия) — немецкий художник, один из главных теоретиков постмодернизма.

Биография

Йозеф Бойс родился 12 мая 1921 в Крефельде в семье торговца Йозефа Якоба Бойса (1888—1958) и Йоханны Марии Маргарет Бойс (1889—1974). Осенью того же года семья переехала в Клеве, промышленный город Нижнего Рейна (Германия), недалеко от голландской границы. Там Йозеф посещал начальную католическую школу, а затем гимназию. Учителя сразу заметили у мальчика талант к рисованию. Кроме того, он брал уроки игры на фортепиано и виолончели. Несколько раз посещал мастерскую фламандского живописца и скульптора Ачиллеса Муртгата.

Еще во время школьного обучения Бойс изучил массу художественной литературы: трактаты основателя антропософии Штейнера, произведения Шиллера, Гете, Шопенгауэра и Новалиса, труды по медицине, искусству, биологии и зоологии. По словам Бойса, 19 мая 1933 г. (т. е. в тот период, когда нацистская партия начала устраивать массовые акции по сжиганию неугодной литературы) во дворе своей школы он спас книгу «Система природы» Карла Линнея «… из этой большой, пылающей кучи».

В 1936 году Бойс стал членом Гитлерюгенд. Всё больше детей и подростков состояло в партии, так как членство в ней стало обязательным. Он участвовал в митинге в Нюрнберге в сентябре 1936 года, когда ему было всего 15 лет.

В 1939 году он работал в цирке и заботился о животных в течение года. Школу окончил весной 1941 года. Война уже охватила весь мир.

В 1941 году Бойс ушел добровольцем в Люфтваффе. Военную службу он начал в качестве радиста в Познани под командованием Хайнца Сайльмана. Они оба посещали лекции по биологии и зоологии в местном университете. В это же время Бойс начал серьезно рассматривать карьеру художника.

В 1942 году Бойс был дислоцирован в Крыму. С 1943 он стал задним стрелком бомбардировщика Ju 87. В рисунках и эскизах этого времени, дошедших до наших дней, уже проявился его характерный стиль. Началом его «личной мифологии», где факт неотделим от вымысла, послужила дата 16 марта 1944 года, когда его самолет был сбит над Крымом у деревни Фрайфельд Тельмановского района.

Это событие стало отправной точкой в карьере художника: «Последнее, что я помню, было то, что было уже слишком поздно, чтобы прыгать, слишком поздно для того, чтобы открыть парашют. Наверное, это было за секунду до удара о землю. К счастью, я не был пристёгнут. — Я всегда предпочитал свободу от ремней безопасности… Мой друг был пристёгнут, и его разорвало на части при ударе — не осталось почти ничего, что было похоже на него. Самолет врезался в землю, и это спасло меня, хотя я и получил травмы костей лица и черепа… Тогда хвост перевернулся и я был полностью похоронен в снегу. Татары нашли меня день спустя. Я помню голоса, они говорили „Вода“, войлок из палаток, и сильный запах топленого жира и молока. Они покрыли мое тело жиром, чтобы помочь ему восстановить тепло, и обернули меня в войлок, чтобы сохранить тепло».

В то же время очевидцы утверждают, что пилот умер вскоре после аварии, Бойс же был в сознании и был обнаружен поисковой командой. В деревне в то время никаких татар не было. Хотя это не противоречит словам Бойса, который всегда говорил, что его биография была предметом его собственной интерпретации. Но главное, что данная история является мифом происхождения художественной личности Бойса и даёт ключ к толкованию использования им нетрадиционных материалов, среди которых войлок и жир занимают центральное место. Бойс был доставлен в военный госпиталь, где оставался в течение трех недель с 17 марта по 7 апреля.

Несмотря на травмы, он вернулся на Западный фронт в августе 1944 года, в плохо оснащённый десантный блок, был ранен в бою более пяти раз. На следующий день после немецкой безоговорочной капитуляции 8 мая 1945 года, Бойс был взят в плен в Куксхафенe и направлен в британский лагерь для интернированных, из которого был выпущен 5 августа того же года. Он вернулся к родителям, которые переехали в пригород Клеве.

С 1947 по 1951 год учился в Академии художеств в Дюссельдорфе, где главным его наставником был скульптор Эвальд Матаре.

Июнь 1967 года ознаменовался для Западного Берлина большой студенческой демонстрацией. После столкновения с полицией один из участников погиб. В ответ на это событие Йозеф Бойс создает свою политическую партию, в которую входят исключительно студенты. В числе их главных требований — самоуправление для студентов и абсолютно свободное поступление в ВУЗ для любого желающего. Художник, получивший в 1961 звание профессора Дюссельдорфской академии, был в 1972 уволен после того, как вместе с не принятыми абитуриентами в знак протеста «оккупировал» её секретариат. В 1978 федеральный суд признал увольнение незаконным, однако Бойс уже не принял профессуры, стремясь быть максимально независимым от государства.

В 1974 году масштабные планы Бойса начинают претворяться в жизнь. Совместно с Генрихом Беллем он открывает Свободный университет международного уровня, студентом которого мог стать абсолютно любой желающий, без возрастных ограничений, к тому же не проходя никакого вступительного конкурса. Его активности хватало на всё, хотя сам Йозеф провозглашал себя человеком искусства, далёким от политики.

В 1975 году художник пережил тяжёлый инфаркт.

На волне левой оппозиции он опубликовал манифест о «социальной скульптуре» (1978), выразив в нем анархо-утопический принцип «прямой демократии», призванной заменить существующие бюрократические механизмы суммой свободных творческих волеизъявлений отдельных граждан и коллективов. В 1983 выставил свою кандидатуру на выборах в бундестаг (по списку «зелёных»), но потерпел поражение.

Бойс умер в Дюссельдорфе 23 января 1986 года.

После смерти мастера каждый музей современного искусства стремился установить один из его арт-объектов на самом видном месте в виде почётного мемориала. Самым крупным и в то же время самым характерным из этих мемориалов является Рабочий блок в Музее земли Гессен в Дармштадте — анфилада залов, воспроизводящих атмосферу бойсовской мастерской, полной символических заготовок — от рулонов прессованного войлока до окаменевших колбас.

Творчество

В его творчестве конца 1940—1950-х годов доминируют «первобытные» по стилю, близкие наскальным росписям рисунки акварелью и свинцовым штифтом с изображением зайцев, лосей, овец и других животных. Занимался скульптурой в духе экспрессионизма В. Лембрука и Матаре, исполнял частные заказы на надгробия. Испытал глубокое воздействие антропософии Р. Штейнера.

В первой половине 1960-х годов стал одним из основоположников «флюксуса», специфической разновидности искусства перформанса, наиболее распространенной именно в Германии. Яркий оратор и педагог, в своих художественных акциях всегда обращался к аудитории с императивной агитационной энергией, закрепив в этот период и свой знаковый имидж (фетровая шляпа, плащ, рыболовный жилет). Использовал для арт-объектов шокирующе непривычные материалы типа топлёного сала, фетра, войлока и мёда; архетипическим, сквозным мотивом пребывал «жировой угол», как в монументальных, так и в более камерных (Стул с жиром, 1964, Музей земли Гессен, Дармштадт) вариациях. В этих произведениях остро проступили чувство тупикового отчуждения современного человека от природы и попытки войти в неё на магически-«шаманском» уровне.

Известные перформансы Бойса

«Сибирская симфония, часть 1»

Проект 1962 года. В этой работе Бойса впервые появилась фигура мёртвого зайца. Вторая версия этого проекта называлась «Евразия» (1966).

«Как объяснять картины мёртвому зайцу»

Проект 1965 года. С тушкой зайца, к которому мастер «обращался», покрыв свою голову мёдом и золотой фольгой, Бойс перемещался в галерее от картины к картине, «объясняя» мёртвому зайцу, что это за картины.

«Гомогенная инфильтрация для рояля»

Проект 1966 года.

«Койот: я люблю Америку и Америка любит меня»

В мае 1974 Бойс прилетел в Нью-Йорк для осуществления самой яркой акции в карьере «Мне нравится Америка и Америка любит меня». Из аэропорта он был доставлен на машине скорой помощи к месту исполнения — 409 номер в Рене Блок Галерее на Вест Бродвей. Бойс лежал на носилках, закутанный в войлок. В течение трех дней он делил одну маленькую комнату с диким койотом. Порой он просто стоял, завернутый в толстое, серое одеяло из войлока, изображая большого пастуха. Порой он лежал на соломе, порой он наблюдал за койотом — койот наблюдал за ним, осторожно обходя человека. Бойс разрывал одеяло на куски, изображал жестами символы, такие как большой треугольник. Бросал кожаные перчатки в животное. По истечении трёх дней Бойс обнял койота, который отнёсся к нему вполне снисходительно, и был доставлен в аэропорт. Он снова ехал в скорой помощи, ни разу не ступив на американскую землю. Как позже объяснял сам Бойс: «Я хотел изолировать себя, оградить себя, не увидеть ничего в Америке, кроме койота».

«Медогонка на рабочем месте»

Проект 1977 года. Аппарат гнал мёд по пластмассовым шлангам.

«7000 дубов»

Проект 1982 года. Наиболее масштабная акция, во время международной арт-выставки «Документа» в Касселе (1982): огромная куча базальтовых блоков, выложенная перед зданием музея, постепенно разбиралась по мере того, как высаживались деревца. «Он хотел от Касселя, где проходит выставка „Документа“, до России посадить семь тысяч дубов. Бойс собирался ехать и заезжать во все города по дороге и сажать там по дубу, но сажать он их хотел не сам, а убедить местных жителей, что это необходимо. Осталось много документальных свидетельств — Бойс начал проект, но не успел его закончить. Например, какие-то два соседа, которые даже друг с другом не разговаривали, после общения с Йозефом Бойсом решили посадить этот дуб. Это потрясающий проект, один из моих любимых» — Георг Жено.

Выставки

• 2012 — «Йозеф Бойс. Призыв к альтернативе». Московский музей современного искусства, Москва.
• 2007 — Zwirner & Wirth, Нью-Йорк [www.zwirnerandwirth.com zwirnerandwirth.com];
• 2006 — Museum kunst palast, Дюссельдорф;
• 2006 — Kunstmuseum Бонн;
• 2006 — Museum Hamburger Bahnhof, Берлин;
• 2005 — Галерея Тейт, Лондон 'Joseph Beuys: Actions, Vitrines, Environments' [www.tate.org.uk/modern/exhibitions/beuys];
• 1984 — Seibu-Museum, Токио;
• 1980 — Rocca Paolina, Италия;
• 1979 — Музей Гуггенхейма, Нью-Йорк;
• 1976 — Venice Biennale, Италия;
• 1972 — Documenta, Кассель;
• 1964 — Documenta, Кассель.

Память

• В Москве существует Театр им. Йозефа Бойса.

Литература

• Бычков В. Эстетика. — М.: Гардарики, 2004. — 556 с. — ISBN 5-8297-0116-2, ISBN 8-8297-0116-2 (ошибоч.).
• Герольд Й. 16.03.1944. Один день из жизни Йозефа Б. / Й. Герольд; авт.-ст. В. Гуркович и П. М. Пиксхауз; фот. Й. Либхена. — [Симферополь] : Крым. респ. краевед. музей, [2001].

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/articles/92/1009236/1009236a1.htm Йозеф Бойс в энциклопедии «Кругосвет»]
• [zavtra.ru/content/view/ot-sotsialnoj-skulpturyi-k-sibirskoj-simfonii/ Сергей Ряполов. От социальной скульптуры к сибирской симфонии: О социальной философии и философии искусства Йозефа Бойса]
• [tvrain.ru/articles/ojgen_blume_jozef_bojs_ot_lichnostnogo_krizisa_k_sotsialnoj_utopii_polnaja_versija-330150/ Ойген Блуме. Йозеф Бойс: от личностного кризиса к социальной утопии. «Лекции на ДОЖДЕ»]
• [azbuka.gif.ru/alfabet/b/bois/ АРТ-АЗБУКА GiF.Ru — Макс Фрай «Бойс»]
• [www.proektfabrika.ru/rus/beuys/Beuys_Theatre.shtml «Театр им. Йозефа Бойса: платформа современного искусства»]
• [www.graal.org.ua/ru/2009-06-04-15-08-45/93-beuys «Крымский миф Йозефа Бойса»]
• [artchronika.ru/persona/blume-inetrview/ Ойген Блуме. Творчество Бойса сейчас актуальней, чем когда-либо. «Арт-персона»]
• [www.youtube.com/watch?v=62wVw5hYvPU Лекция Ирины Кулик «Йозеф Бойс. Шаманство и политическое искусство» в Музее современного искусства «Гараж»]

Источники

• Tisdall C. Joseph Beuys. — N. Y.: Guggenheim Museum, 1979.
• Borer A. The Essential Joseph Beuys. — L.: Thames and Hudson, 1996.
• Hiltrud Oman Joseph Beuys. Die Kunst auf dem Weg zum Leben. — München: 1998 (Heyne). — ISBN 3-453-14135-0.
• Rosenthal M. Joseph Beuys: Actions, Vitrines, Environments. — L.: Tate, 2005.

Отрывок, характеризующий Бойс, Йозеф

– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.