Менгеле, Йозеф

Йозеф Менгеле
Josef Mengele
Фото с аргентинских документов Менгеле, 1956 год
Род деятельности:	медик
Место рождения:	Гюнцбург, Бавария, Германская империя
Гражданство:	Германская империя Германская империя → Веймарская республика Веймарская республика → Третий рейх Третий рейх Бразилия Бразилия
Место смерти:	Бертиога, Сан-Паулу, Бразилия
Отец:	Карл Менгеле
Мать:	Вальбурга Хапфауе
Супруга:	Ирэна Шёнбайн Марта Менгеле
Дети:	Рольф Менгеле
Награды и премии:
Автограф:

Йо́зеф Ме́нгеле (нем. Josef Mengele [ˈjoːzɛf ˈmɛŋələ] ; 16 марта 1911, Гюнцбург, Бавария — 7 февраля 1979, Бертиога, штат Сан-Паулу, Бразилия) — немецкий врач, проводивший медицинские опыты на узниках концлагеря Освенцим во время Второй мировой войны. Менгеле лично занимался отбором узников, прибывающих в лагерь, проводил преступные эксперименты над заключёнными. Его жертвами стали десятки тысяч человек. После войны Менгеле бежал из Германии в Латинскую Америку, опасаясь преследований. Попытки найти его и предать суду не увенчались успехом. По утверждениям ветеранов «Моссада» Рафи Эйтана и Алекса Меллера, они выследили Менгеле в Буэнос-Айресе во время проведения операции по похищению Адольфа Эйхмана, но захватывать его одновременно с Эйхманом или сразу после этой операции было слишком рискованным. В кругу знакомых Йозефа Менгеле звали «Беппе» (итал. Beppe, уменьшительное от Джузеппе: итальянское произношение имени Josef), но миру он стал известен как «Ангел Смерти из Освенцима» (как его прозвали заключённые).

Биография

Йозеф Менгеле был старшим сыном в семье Карла Менгеле и Вальбурги Хапфауе. У него было два младших брата — Алоис и Карл-младший. Отец Йозефа был основателем компании «Карл Менгеле и сыновья», которая производила сельскохозяйственное оборудование. В 1932 году Йозеф присоединился к организации «Стальной шлем», которая объединилась с нацистской организацией штурмовиков (СА) в 1933 году. Менгеле оставил организацию из-за проблем со здоровьем. Изучал медицину и антропологию в университетах Мюнхена, Вены и Бонна. Тема его докторской диссертации (1935) была «Расовые различия структуры нижней челюсти». В 1938 году получил степень доктора.

В 1938 году Менгеле вступил в нацистскую партию и в СС. В 1940 году присоединился к резервным медицинским войскам, где служил в качестве врача сапёрного батальона 5-й танковой дивизии СС «Викинг», являющейся подразделением Ваффен-СС (нем. Waffen-SS). Получил звание гауптштурмфюрера СС и награду «Железный крест» 1-го класса за спасение двух танкистов из горящего танка.

В 1942 году был ранен на Восточном фронте и признан непригодным к службе в действующей армии. После выздоровления 24 мая 1943 года получил должность доктора «цыганского лагеря» в Освенциме. В августе 1944 года эта часть лагеря была закрыта, а все её узники уничтожены в газовых камерах. После этого Менгеле был назначен главным врачом Биркенау (одного из внутренних лагерей Освенцима).

Эксперименты над заключёнными

Значительную часть работы Менгеле составляли опыты над заключёнными, включая анатомирование живых младенцев; кастрация мальчиков и мужчин без использования анестетиков; подвергал женщин ударам тока высокого напряжения с целью тестирования их выносливости. Однажды он стерилизовал группу польских монахинь при помощи рентгеновского излучения.

За 21 месяц своей работы в Освенциме заработал репутацию одного из самых опасных нацистов, получил кличку «Ангел Смерти». Лично встречал поезда узников, приезжавших в лагерь, и сам решал, кому из них предстоит работать в лагере, кто пойдёт на его опыты, а кто сразу же отправится в газовую камеру.

Особый интерес Менгеле вызывали близнецы. В 1943 году Менгеле выбирал близнецов из общего количества прибывавших в лагерь и поселял их в специальных бараках. Из, по разным оценкам, от 900 до 3 тысяч близнецов (450—1500 пар) выжили порядка 300 человек. Среди его экспериментов были попытки изменить цвет глаз ребёнка впрыскиванием различных химикатов в глаза, ампутации органов, попытки сшить вместе близнецов и пр. Люди, оставшиеся в живых после этих опытов, умертвлялись. Менгеле также проявлял интерес к физиологическим аномалиям, в частности к карликам. Проводил эксперименты над оказавшейся в Освенциме семьёй Овиц — музыкантов-лилипутов из Румынии. Жертвами Менгеле стали десятки тысяч человек.

Последующие события

Под конец войны Менгеле был переведён в концентрационный лагерь Гросс-Розен. В апреле 1945 года, переодевшись в форму солдата, бежал на запад. Был задержан и содержался как военнопленный возле Нюрнберга, но был отпущен, так как его личность не была установлена. Долгое время скрывался в Баварии, в 1949 году переселился в Аргентину с помощью системы «крысиных троп». С 1958 по 1960 годы Менгеле жил с семьёй в пригороде Буэнос-Айреса Висенте-Лопес в немецком пансионе. После того как израильская разведка «Моссад» похитила в Буэнос-Айресе живущего под чужим именем Адольфа Эйхмана, Менгеле бежал в Парагвай под именем Хосе Менгеле, а затем в Бразилию. В Бразилии он прожил до 7 февраля 1979 года, когда во время купания в океане у него случился инсульт, в результате чего он утонул. За два года до смерти его разыскал сын Рольф, но только для того, чтобы застать нераскаявшегося нациста, который утверждал, что «за всю свою жизнь никогда никому лично не навредил».

Почти 35 лет Менгеле скрывался от преследований, несколько раз Симон Визенталь и «Моссад» были очень близки к его обнаружению. После поимки Адольфа Эйхмана Менгеле считался наиболее разыскиваемым преступником. Его могила была обнаружена только в 1985 году, и лишь в 1992 году было окончательно доказано, что в ней лежат именно его останки.

В 2008 году бывший глава «Моссада» Рафи Эйтан заявил, что израильские спецслужбы, которые одновременно вышли на след Эйхмана и Менгеле, отказались «убить одним махом двух зайцев», поскольку это было слишком рискованно.

Личная жизнь

28 июля 1939 года он женился на Ирене Шёнбайн (нем. Irene Schoenbein), с которой познакомился, когда учился в Лейпциге. Их единственный сын Рольф родился в 1944 году.

В 1958 году, спустя пять лет после побега в Аргентину, он развёлся с Иреной (она и Рольф остались жить в Германии) и 25 июля того же года в Нуэва-Эльвесии женился на вдове своего брата Карла Марте, у которой тоже был сын, племянник Йозефа, Карл-Хайнц Менгеле.

Известные псевдонимы

• Хельмут Грегор
• Вольфганг Герхард
• Хосе Менгеле
• Доктор Фаусто Риндон
• С. Йоси Алверес Аспиазу

См. также

• Эксперименты нацистов над людьми
• Зигмунд Рашер
• Мальчики из Бразилии
• Вакольда
• Исии Сиро
• Исследование сифилиса Таскиги
• Ева Мозес Кор
• Гросс, Генрих

Ссылки

• [sem40.ru/anti/9448/ Показания «пациентов» доктора Менгеле: новая страница в истории Холокоста]. перевод sem40.ru. Associated Press (06-02-2004). Проверено 10 июня 2013. [www.webcitation.org/6HILHp45V Архивировано из первоисточника 11 июня 2013].

Вторая мировая война   Нацистская Германия

Отрывок, характеризующий Менгеле, Йозеф

Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.