Штернберг, Джозеф фон

Джозеф фон Штернберг
Josef von Sternberg
Имя при рождении:	Йонас Штернберг
Дата рождения:	29 мая 1894(1894-05-29)
Место рождения:	Вена, Австро-Венгрия
Дата смерти:	22 декабря 1969(1969-12-22) (75 лет)
Место смерти:	Голливуд
Гражданство:	США США
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист, продюсер, композитор

Джо́зеф фон Ште́рнберг (также Йозеф фон Штернберг; нем. Josef von Sternberg; настоящее имя — Jonas Sternberg; 29 мая 1894, Вена, Австро-Венгрия — 22 декабря 1969, Голливуд) — американский кинорежиссёр, продюсер, сценарист и композитор австрийского происхождения.

Биография

Йонас Штернберг родился в Вене в семье предпринимателя Моисея Штернберга и его жены Серафины. В 1901 году отец забрал его с семьёй в Америку, где надеялся начать новую жизнь. В 1904 году после безуспешных попыток закрепиться в США супруги Штернберги вернулись уже с пятью детьми в Вену. В 1909 году семья снова отправилась в Америку; Йонас Штернберг жил на случайные заработки. По его воспоминаниям, семья существовала на грани прожиточного минимума. С 1911 года Штернберг работал в мастерской по ремонту фильмов, которая позднее вошла в состав кинопрокатной фирмы World Film Corporation (WFC). В 1914 году WFC заключила с ним постоянный контракт, и он сделал там карьеру. В его задачу входил монтаж и изготовление интертитров (надписей) к фильмам. В 1917 году со вступлением США в Первую мировую войну его призвали на два года в армию, и он служил в Вашингтоне. В 1923 году Штернберг переехал в Голливуд и работал ассистентом режиссёра. Так как продюсеры предпочитали аристократические имена, в титрах его объявили «Джозефом фон Штернбергом». Он решил сохранить это имя. Летом 1924 года по собственному сценарию Штернберг снял первый фильм в качестве режиссёра — «Охотники за спасением» (The Salvation Hunters). По инициативе Чарли Чаплина «Юнайтед Артистс» купила этот фильм для проката. В феврале 1925 года он вышел на экраны и пользовался огромным успехом. Штернберг заключил контракт с «Метро-Голдвин-Майер», но уже после второго фильма покинул студию. В 1926 году он женился на актрисе Ризе Ройс.

С 1927 по 1935 год Штернберг работал на студии «Парамаунт». В 1927 году его фильм «Подполье» (Underworld) стал важной вехой в развитии жанра ганстерского кино. В 1928 году на экраны вышли такие его фильмы, как «Последний приказ» и «Пристани Нью-Йорка». В «Последнем приказе» он впервые работал с немецким актёром Эмилем Яннингсом, который за исполнение роли русского генерала, ставшего в Голливуде статистом, получил премию американской киноакадемии «Оскар».

В 1929 году Штернберг снял свой первый звуковой фильм «Гром и молния» (Thunderbolt) и ещё до премьеры уехал в Германию. В 1930 году по инициативе Эмиля Яннингса на студии УФА он снял фильм «Голубой ангел» по роману «Учитель Унрат» Генриха Манна. Несмотря на сопротивление руководства студии, на главную роль он пригласил малоизвестную берлинскую актрису Марлен Дитрих, которая благодаря этой работе приобрела международную известность. Штернберг развёлся с Ризой Ройс. С 1931 по 1935 год в Голливуде он снял шесть фильмов с участием Марлен Дитрих, среди которых «Марокко» (Morocco, 1931), «Белокурая Венера» (Die Blonde Venus, 1932) и «Шанхайский экспресс» (1932). Успешное сотрудничество с Дитрих обременяло его личную жизнь в силу слухов об их интимных отношениях. Штернберг разорвал рабочее соглашение.

В январе 1933 года, незадолго до прихода к власти Гитлера, Штернберг снова приехал в Берлин, но понял, что политическая обстановка не благоприятствовала сотрудничеству с УФА. Её шеф Альфред Гугенберг поддерживал Гитлера и НСДАП. Штернберг вернулся в Голливуд.

В 1935 году он перешёл на студию «Коламбия», так как «Парамаунт» решила в пользу Эрнста Любича. Но уже после второго фильма разорвал контракт.

В 1938 году австрийское правительство предложило ему пост уполномоченного по вопросам кино. Он надеялся использовать своё положение в целях антинацистской пропаганды в стране. Но в силу «аншлюса» Австрии эти планы не удалось реализовать. Штернберг пережил нервный срыв и творческий кризис.

В 1939 году в момент начала Второй мировой войны он снял фильм «Сержант Мэдден» (Sergeant Madden) для «Метро-Голдвин-Майер», а в 1941 году в момент вступления США в войну — «Шанхайский жест» для «Юнайтед Артистс». Съёмки усложнились его плохим физическим состоянием. В 1943 году по заказу департамента военной информации Штернберг снял документальный фильм «Город» (The Town) о городке Мэддисон в штате Индиана.

В 1945 году он женился на Жан Аветт Мак-Брайд; через два года этот брак был расторгнут. В 1947 году Штернберг начал преподавать на отделении кино Калифорнийского университета. В 1948 году переехал из Голливуда в Нью-Йорк, дистанцировался от своих фильмов, объявив их незрелыми. В октября женился на Мэри Отис Уилнер, в семье родился сын.

22 ноября 1949 года Штернберг распродал с молотка свою богатую коллекцию произведений искусства, чтобы финансировать новый фильм. В 1952 году в Японии он снял своё художественное завещание — фильм «Сага об Анатаане» (The Saga of Anathan), производство которого находилось под его полным контролем. В прокате этот чёрно-белый поэтический фильм успехом не пользовался.

В 1960 году Штернберг сопровождал Марлен Дитрих в её турне по ФРГ, стал членом Академии искусств в Западном Берлине.

22 декабря 1969 года Штернберг умер в Голливуде. Его прах покоится на Вествудском кладбище.

Фильмография

• 1925 — Охотники за спасением / The Salvation Hunters
• 1926 — Женщина моря / A Woman of the Sea
• 1927 — Подполье / Underworld
• 1928 — Пристани Нью-Йорка / The Docks of New York
• 1928 — Сети зла / The Dragnet
• 1928 — Последний приказ / The Last Command
• 1929 — Гром и молния / Thunderbolt
• 1929 — Дело Лены Смит / The Case of Lena Smith
• 1930 — Голубой ангел / Der blaue Engel
• 1930 — Марокко / Morocco
• 1931 — Американская трагедия / An American Tragedy
• 1931 — Обесчещенная / Dishonored
• 1932 — Белокурая Венера / Blonde Venus
• 1932 — Шанхайский экспресс / Shanghai Express
• 1934 — Распутная императрица / The Scarlet Empress
• 1935 — Преступление и наказание / Crime and Punishment
• 1935 — Дьявол — это женщина / The Devil Is a Woman
• 1936 — Король удаляется / The King Steps Out
• 1937 — Я, Клавдий / I, Claudius (не завершен)
• 1938 — Большой вальс / The Great Waltz (в титрах не указан)
• 1939 — Сержант Мэдден / Sergeant Madden
• 1939 — Я беру эту женщину / I Take This Woman (некоторые сцены)
• 1941 — Жестокий Шанхай / The Shanghai Gesture
• 1944 — Город / The Town (документальный)
• 1946 — Дуэль под солнцем / Duel in the Sun (в титрах не указан)
• 1952 — Макао / Macao
• 1953 — Сага об Анатаане / The Saga of Anathan
• 1957 — Лётчик / Jet Pilot (закончен в 1947, выпущен в прокат в 1957)

Ссылки

• [www.kinomag.ru/author-auz141.html Биография, фильмография режиссёра Джозеф Фон Штернберг]
• [www.cinematheque.ru/post/140656 Обзор творчества фон Штернберга на Синематеке]

Отрывок, характеризующий Штернберг, Джозеф фон

Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.