Йомсвикинги

Йомсвикинги — полулегендарное братство викингов, существовавшее в X—XI веках. Йомсвикинги были наёмниками и разбойниками. Вероятно, йомсвикинги представляли собой первый прототип рыцарского ордена в Европе. Главная база йомсвикингов находилась в городе-крепости Йомсборг. Будучи ревностными язычниками, они поклонялись Одину и Тору.

Кодекс поведения

Согласно «Саге о йомсвикингах», кандидаты на вступление в братство подвергались тщательному отбору. Все члены ордена подчинялись жёстким правилам с целью поддержания строгой военной дисциплины в общине.

• Для вступления в братство кандидат должен был совершить подвиг, как правило, в форме ритуального поединка хольмганг с действительным йомсвикингом.
• Членами братства были мужчины не моложе 18 лет и не старше 50. Исключение сделали лишь для двенадцатилетнего мальчика по имени Вагн Окессон (Vagn Åkesson), победившего в схватке Сигвальда Струт-Харальдсона (в дальнейшем оба командовали в битве при Хьёрунгаваге).
• Каждый обязан был защищать своих собратьев и, в случае их смерти, мстить за них.
• Запрещались всякие ссоры в общине и даже грубое обращение друг другу могло стоить йомсвикингу изгнания. Кровная вражда между членами братства могла иметь место только с согласия старшин йомсвикингов.
• Йомсвикинги не могли показывать страх или бежать перед лицом равного или уступавшего им в численности врага, хотя организованное отступление перед значительно превосходившими силами противника не считались позором.
• Все трофеи делились между всеми членами братства.
• Воинам запрещалось отлучаться из крепости более чем на три дня без разрешения братства.
• Женщины и дети не допускались за крепостную стену. Также йомсвикинги не брали их в плен. Всё же точно не установлено, было ли запрещено йомсвикингам иметь жён или любовниц за пределами стен.

Любое нарушение правил, по обыкновению, могло караться исключением из братства и изгнанием.

История братства

История братства крайне запутана и противоречива из-за нехватки информации, неаккуратности источников и отсутствия достоверных, археологически подтверждёных фактов.

Основание

Разные источники содержат различные версии учреждения братства и основания главного опорного пункта йомсвикингов. Источники не сходятся ни в названиях этой крепости, ни в именах предводителей братства. Версии и источники:

1. Согласно 10-й книге Gesta Danorum, датский конунг Харальд I Синезубый захватил поселение Юлинум (Julinum) и отдал его шведскому принцу Стирбьёрну Сильному, снабдив его мощным флотом, с которым тот начал терроризировать окрестности.
2. «Сага о потомках Кнута» (др.-сканд. Knýtlinga saga) подтверждает эту историю, называя, однако, Харальда основателем йомсвикингов, но исключая историю о Стирбьёрне из повествования о йомсвикингах.
3. «Сага о йомсвикингах» называет основателем Палнатоки, получившего это место от полумифического правителя вендов Бурислава, которого ряд исследователей склонен отождествлять с собирательным образом Болеслава Храброго и его отца Мешко I.
4. «Прядь о Стирбьёрне Чемпионе» и «Сага о людях с Песчаного Берега» повествуют тоже, что и все остальные, утверждая лишь то, что Стирбьёрн возглавил йомсвикингов уже после их основания.

Согласно различным источникам, гавань Йомсборга — главной базы йомсвикингов — могла вмещать от 30 до 300 кораблей одновременно. А вождями йомсвикингов названы: Палнатоки, Стирбьёрн Сильный, Свен I Вилобородый, Сигвальди Струт-Харальдссон, Торкелль длинный и Хеменг.

Деятельность

Согласно источникам #1 и #4, в начале 980-х годов изгнанный шведский принц Стирбьёрн Сильный повёл йомсвикингов в Швецию против своего дяди Эрика Победоносного, дабы вернуть себе престол. Йомсвикинги были разбиты в битве на Фирисвеллире, как сказано, благодаря договору Эрика с Одином. Об этой истории свидетельствуют рунические камни, а также она упомянута в поэме скальда Торвальда Хьялтасона, принимавшего участие в битве на шведской стороне.

Источник #3 гласит, что в 986 году йомсвикинги двинули на норвежского ярла Хакона и были разбиты в битве при Хьёрунгаваге. Сага кратко дает описание исхода и битвы и фактически повествует о том, что эта битва стала началом конца йомсвикингов.

Хотя после этих сокрушительных поражений силы йомсвикингов пошли на убыль, «Сага об Олаве Трюггвасоне» говорит об их решающей роли в битве у Свольдера в 1000 году. В этой битве йомсвикинги под предводительством ярла Сигвальди предали Олафа Трюггвасона, объединившись с его врагами. Возможное объяснение их поступка может заключаться в том, что таким образом они предприняли попытку остановить христианизацию Скандинавии, последовательным адептом которой был Олаф. Однако победивший в этом сражении Свен Вилобородый формально тоже являлся христианином — он и его отец Харальд были крещены в 965 году.

Есть сообщения, что в начале 1000-х годов йомсвикинги совершали набеги на различные скандинавские территории, а в 1009 году принимали участие в серии набегов на восточное побережье Англии.

Около 1013 года совместно со Свеном Вилобородым йомсвикинги участвовали во вторжении в Англию. Возможно, в надежде взимать свои налоги, они вскоре снова переметнулись, а основные силы викингов во главе с Этельредом Неготовым ударили по Нормандии.

Закат братства продолжался ещё несколько десятков лет, пока в 1043 году король Норвегии Магнус I не решил положить конец йомсвикингам. Он разграбил Йомсборг, сравнял крепость с землей и казнил уцелевших братьев — так говорится в «Круге земном».

Историческая достоверность

Первые упоминания о йомсвикингах встречаются в исландских сагах XII—XIII века. Нет сохранившихся источников, современных йомсвикингам, где бы упоминались они или Йомсборг. Однако сохранился ряд лаусависов, посвящённых битвам йомсвикингов, а также рунические камни того периода, где упомянуты йомсвикинги.

Рунические камни

Рунические камни являются признанными историческими источниками по истории ранне-средневековой Скандинавии.

1. Камень из Hällestad в Сконе за номером DR 295, надпись на котором гласит:

   «Этот камень поставил Аскелл в память о своем преданном господине Токи сыне Горма. Он не бежал под Уппсалой. В память о своем брате храбрые воины установили этот камень на холме, укрепив его рунами. Они шли рядом с Токи.»

   Другие камни этой группы также упоминают слугу Токи (DR 296) и брата Токи, Асбьёрна (DR 297).
2. Камень Sjörup в Сконе, обозначенный DR 279, надпись на котором гласит:

   «Этот камень поставил Сакси в память о своём напарнике Асбьёрне сыне Тофи/Токи. Он не бежал под Уппсалой, но бился пока было оружие.»

3. Камень Högby, обозначенный Ög 81, надпись на нём гласит:

   «У славного Гулли было пять сыновей. Храбрый Асмунд погиб в Фирисе…»

4. Камень Karlevi, обозначенный Öl 1, установлен датскими воинами в память о своём вожде. Камень стоит на острове Эланд, лежащем на пути йомсвикингов в Уппсалу и обратно. Датирован тем же периодом, что и предполагаемая битва, также как и другие указанные выше камни. Таким образом вполне вероятно, что его воздвигли йомсвикинги в честь своего вождя.

Йомсборг

Согласно «Саге о йомсвикингах», «Саге об Олаве Трюггвасоне» и историям из «Книги с Плоского острова», штаб-квартира йомсвикингов, Йомсборг, находилась на южном берегу Балтийского моря, её точное место археологически не установлено. Часть исследователей считает, что он находился на холме Зильберберг (Silberberg) к северу от города Волин на острове Волин, Польша. Йомсборг также ассоциируют с «Юмне», «Юлин» и «Винета», упомянутых в датских и немецких хрониках.

Письменные источники

• Сага о йомсвикингах
• Драпа о йомсвикингах
• Круг земной
• Прядь о Стирбьёрне Чемпионе
• Сага о Людях с Песчаного Берега
• Gesta Danorum
• Сага об Олаве Трюггвасоне

См. также

• Йомсборг
• Винета
• Датские круговые замки
• Битва при Хьёрунгаваге
• Битва на Фирисвеллире
• Битва при Свольдере

Отрывок, характеризующий Йомсвикинги

И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.