Йордан, Филип

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Йордан.
Филип Йордан
Philip Yordan
Дата рождения:

1 апреля 1914(1914-04-01)

Место рождения:

Чикаго
США

Дата смерти:

24 марта 2003(2003-03-24) (88 лет)

Место смерти:

Ла-Холья
Калифорния
США

Гражданство:

США США

Профессия:

сценарист
продюсер

Карьера:

1946—1994

Филип Йордан (англ. Philip Yordan) (1 апреля 1914 года — 24 марта 2003 года) — американский киносценарист и продюсер, пик карьеры которого пришёлся на период 1940-60-х годов.

«Поразительно творческий и загадочный человек», Йордан завоевал репутацию в Голливуде в 1940-е годы «своим умением сочинять сценарии и предлагать интересные сюжеты, а позднее стал известен способностью доводить до законченной формы чужие сценарии, а также своей продюсерской деятельностью»[1].

В начале карьеры Йордан писал сценарии таких захватывающих фильмов нуар, как «Когда незнакомцы женятся» (1944), «Дом незнакомцев» (1949) и «Детективная история» (1951), а также двух тонких умных вестернов «Джонни Гитара» и «Сломанное копьё» (оба — 1954)[2][3]. Работая с середины 1950-х годов как сценарист и продюсер, он участвовал в создании признанных фильмов нуар «Большой ансамбль» (1955) и «Тем тяжелее падение» (1956), вестернов «Человек из Ларами» (1955) и «День преступника» (1959), а также военной драмы «Люди на войне» (1957). В 1960-е годы он стал известен серией поставленных в Испании «перегруженных звёздами помпезных исторических фантасмагорий», таких как «Эль Сид» (1961), «Царь царей» (1961), «Падение Римской империи» (1964) и «Битва в Арденнах» (1965)[4][2][5].

В 1950-е годы в период маккартистской охоты на ведьм в Голливуде Йордан ставил своё имя под сценариями, написанными авторами, попавшими в чёрный список[2]. В 1990-е годы авторство многим подлинным авторам было официально возвращено.

В 1955 году Йордан завоевал Оскар за лучший сценарий вестерна «Сломанное копьё» (1954), который был римейком фильма нуар «Дом незнакомцев» (1949), сценарий которого также написал Йордан. Кроме того, Йордан ещё дважды был номинирован на Оскар за лучшие сценарии фильмов «Диллинджер» (1945) и «Детективная история» (1951). В 1952 году фильм «Детективная история» принёс Йордану вместе с соавторами Робертом Уайлером и Сидни Кингсли (автором изначальной пьесы) премию Эдгар за лучший киносценарий, а также номинацию на премию Гильдии сценаристов США (вместе с Робертом Уайлером)[6].





Ранние годы

Филипп Йордан родился 1 апреля 1914 года в Чикаго, США, в семье эмигрантов из Польши[4][1]. Он закончил Университет Иллинойса и Юридический колледж Чикаго-Кент, однако затем предпочёл работу в театре[7][4].

В 1941 году режиссёр Уильям Дитерле, увидев в театре первую пьесу Йордана «Теперь в любой день», пригласил молодого драматурга в Голливуд написать сценарий для его джазового мюзикла «Синкопа»[7][1].

Работа в Голливуде (1941—1953)

Хотя Йордан дебютировал в кино в 1941 году, приняв участие (без указания в титрах) в написании сценария фэнтези-мелодрамы Уильяма Дитерле «Дьявол и Даниэл Уэбстер» (1941)[2], первым упоминанием Йордана в титрах стала музыкальная комедия Дитерле «Синкопа» (1942)[1].

В 1943 году Йордан начал сотрудничество с продюсерской компанией King Brothers Productions, написав для неё в течение десяти лет сценарии восьми фильмов (дистрибутором большинства этих фильмов была студия «Монограм пикчерс», которая специализировалась на вестернах и детективных картинах категории В). Вслед за скромной криминальной драмой Курта Нойманна «Неизвестный гость» (1943) последовали фильм нуар «Когда незнакомцы женятся» (1944), романтическая комедия военного времени «Джонни здесь больше не живёт» (1944), гангстерский нуар «Диллинджер» (1945) и фильм нуар «Саспенс» (1946)[8].

Первым успехом Йордана в качестве сценариста стал «отличный фильм нуар Уильяма Касла „Когда незнакомцы женятся“ (1944) с Робертом Митчемом в его первой значимой роли»[7]. За ним последовала «одна из его лучших работ того времени», напряжённый гангстерский нуар режиссёра Макса Носсека «Диллинджер» (1945) с Лоуренсом Тирни в главной роли, «выдающийся по откровенности и жестокости рассказ о карьере знаменитого преступника», который принёс Йордану первую номинацию на Оскар за лучший оригинальный сценарий[7][1]. Фильм нуар Фрэнка Таттла «Саспенс» (1946), рассказывающий о трагическом любовном треугольнике, включавшем владельца ледового ревю, его жену и главную звезду и главного менеджера, «стал самым дорогим фильмом в истории компании „Монограм пикчерс“»[1].

Йордан также написал нуаровый триллер «Полустанок» (1946), главную роль в котором сыграла «многообещающая Ава Гарднер, одна из многих красавиц, с которыми у него были романы»[7]. Фильм рассказывает о возврающейся в небольшой городок богатой даме, за внимание которой вступают в борьбу два непримиримых соперника (их роли исполняют Джордж Рафт и Том Конвей). Фильм был поставлен на независимой продюсерской компании Сеймура Небензала «Неро филмс» и добился финансового успеха. «Не снижая темпа работы, в том же году Йордан написал для „Неро фильмс“ Небензала сценарий фильма нуар „Погоня“ (1946)»[1]. В основу сценария был положен роман знаменитого криминального писателя Корнелла Вулрича, в котором рассказывалось о мафиози из Майами (Стив Кокран), от которого хочет сбежать его красивая жена (Мишель Морган), вовлекая с помощью своих чар в помощники шофёра мужа (Роберт Каммингс). Фильм памятен длительным эпизодом кошмара Каммингса, создавающим в фильме параллельный сюжет.

В 1944 году на Бродвее была поставлена пьеса Йордана «Анна Лукаста». Изначально пьеса была написана о польско-американской семье, однако белые театры отказались ставить пьесу. Тогда Йордан предложил пьесу Американскому негритянскому театру (American Negro Theatre), переписав сюжет под полностью чёрный состав исполнителей. В таком виде пьеса выдержала более 950 представлений, и породила две киноверсии[7].

В 1949 году Йордан создал продюсерскую компанию «Секьюрити пикчерс» и совместно с «Коламбиа пикчерс» стал продюсером первой из двух экранизаций «Анны Лукасты» (1949). «По причине остроты расового вопроса и действоваших в то время законов о расовой сегрегации, было невозможно снимать пьесу так, как она была написана или первоначально поставлена на сцене». И потому Йордан в сотрудничестве с драматургом Артуром Лорентцом снова превратил персонажей в белых польских эмигрантов, а на главные роли пригласил Полетт Годдар, Бродерика Кроуфорда и Оскара Хомолку[1]. Фильм рассказывает о девушке из бедной семьи, которую отец-алкоголик выбрасывает на улицу, фактически толкая её на занятия проституцией, а когда девушка начинает вызывать интерес у мужчин, семья решает выдать её за богатого фермера, который бы их обеспечивал. В 1958 году, уже в других исторических условиях, был поставлен римейк фильма, на этот раз, как и в изначальной бродвейской постановке, с полностью чёрным актёрским составом.

Позднее в том же году Йордан снова работал с братьями Кинг и с Куртом Нойманном над вестерном «Негодяи из Тумстоуна» (1949), а затем был соавтором сценария исторического триллера «Господство террора» (1949), действие которого происходит «среди кровопролития, которое последовало сразу после Великой французской революции»[1]. Фильм был поставлен продюсерской компанией Уолтера Вагнера, режиссёром был Энтони Манн, а главные роли исполнили Роберт Каммингс и Ричард Бейсхарт (он сыграл Робеспьера).

В 1949 году Йордан пришёл на студию «Двадцатый век Фокс», для которой написал по роману Джерома Вейдмана сценарий фильма нуар «Дом незнакомцев» (1949)[1]. Поставленный режиссёром Джозефом Манкевичем, фильм рассказывал об итальянском полулегальном финансисте в Нью-Йорке (Эдвард Г. Робинсон), сыновья которого забирают у отца его бизнес, одновременно переводя его на современную основу. Сына, который остаётся верен отцу, сыграл Ричард Конте, а его подругу — Сьюзен Хейворд. Режиссёр Манкевич утверждал, что он «выбросил из фильма весь текст Йордана», однако когда Гильдия сценаристов предложила ему разделить авторство сценария с Йорданом, он отказался[7].

В 1950 году на студии «Двадцатый век Фокс» вышло два заметных фильма нуар — «Выхода нет» Джозефа Манкевича о расизме в американских городах (главные роли сыграли Ричард Уидмарк и Сидни Пуатье), а триллер Элии Казана о предотвращении эпидемии «Паника на улицах» (вновь с Уидмарком). Хотя Йордан не писал сценарии этих фильмов, он тем не менее внёс некоторые важные идеи в их написание. «В 1950-е годы Йордан периодически возвращался на „Фокс“, однако он редко оставался надолго на одной студии»[1].

В том же году для продюсерской компании Сэмюэла Голдвина Йордан написал сценарий «религиозного» фильма нуар Марка Робсона «Край гибели» (1950) с Дэной Эндрюсом и Фарли Грейнджером в главных ролях. Продюсеры остались недовольны первоначальной версией картины и пригласили признанных сценаристов Бена Хехта и Чарльза Брэкетта для доработки сценария, однако фильм всё равно не имел успеха.

В 1951 году по успешной бродвейской пьесе Сидни Кингсли Йордан (в сотрудничестве с Робертом Уайлером) написал сценарий нуаровой драмы «Детективная история», действие которой практически полностью протекает в нью-йорском полицейском участке. Поставленный на студии «Парамаунт» режиссёром Уильямом Уайлером с Кирком Дугласом в главной роли, фильм имел большой успех и был номинирован на четыре Оскара, включая Оскар за лучший сценарий (для Йордана это была вторая номинация)[9]. Затем для студии «Парамаунт» Йордан (совместно с Харольдом Келлоком) написал сценарий биографической драмы об известном иллюзионисте «Гудини» (1953). Фильм поставил режиссёр Джордж Маршалл, главные роли исполнили Тони Кёртис и Джанет Ли.

Деятельность в эпоху действия чёрного списка Голливуда (1954—1958)

С наступлением маккартизма на рубеже 1940—1950-х годов в Голливуде появился чёрный список, оставивший без работы тысячи людей различных кинематографических специальностей. Некоторые из сценаристов вскоре нашли возможность работать при содействии Йордана[1]. «Хотя Йордан сам был плодовитым сценаристом, он стал часто выступать в качестве подставного лица для своих друзей и других сценаристов, которые были внесены в голливудский чёрный список и не могли работать там под собственным именем»[4].

Началась «скрытая, неоднозначная сторона карьеры Йордана»[1]. В эти годы он «проживал в Париже, где цокольный этаж его роскошного дома часто был полон внесёнными в чёрный список писателями, штампующими киносценарии»[4].

«Йордан был „подставным лицом“, возможно, в десятках случаев, платя авторам долю от получаемых им гонораров за их сценарии, под которыми он ставил своё имя». Хотя работу выполнили другие люди, Йордан указывался в титрах фильмов как сценарист[1]. «Имя Йордана указано в качестве сценариста десятков голливудских фильмов, но за его именем часто скрывались те сценаристы-черносписочники, которые не имели возможности официально работать в период маккартизма»[7].

Лишь несколько десятилетий спустя Гильдия сценаристов начала разбираться с истинным авторством многих сценариев, в том числе, приписанных Йордану[1]. В частности, было установлено, что Йордан выступал подставным лицом сценариста Бена Мэддоу как минимум на пяти фильмах[7]. Среди них чрезвычайно успешный психологический вестерн Николаса Рэя «Джонни Гитара» (1954) с Джоан Кроуфорд и Стерлингом Хэйденом (фильм выпущен на студии «Рипаблик») и приключенческий триллер Байрона Хэскина «Обнажённые джунгли» (1954) о нашествии гигантских муравьёв в Южной Америке с Чарльтоном Хестоном и Элинор Паркер (студия «Парамаунт»)[10]. Хотя Мэддоу утверждал, что он написал сценарий «Джонни Гитара», Йордан настаивал на том, что окончательная версия принадлежала ему[7]. Другими фильмами, приписанными Йордану, в отношении которых было восстановлено авторство Мэддоу, были суровая военная драма Энтони Манна «Люди на войне» (1957) с Робертом Райаном и Алдо Рэем («Секьюрити пикчерс»), мелодрама Мартина Ритта «Калифорнийские семьи» (1957) с Джоан Вудворд («Двадцатый век Фокс»), вестерн Роя Роулэнда «Слава оружия» (1957, студия «Метро-Голдвин-Майер») и ещё один фильм Манна с участием Райана и Рэя, на этот раз драма-комедия из фермерской жизни «Богова делянка» (1958) по роману Эрскина Колдуэлла («Секьюрити пикчерс»)[10][11].

Карьера в 1954—1959 годы

В 1955 году Йордан получил свой единственный Оскар как автор истории вестерна «Сломанное копьё» (1954). Для этого фильма он переписал свой же сценарий фильма нуар «Дом незнакомцев», при этом заметно усилил сюжетное сходство с «Королём Лиром» Шекспира[1]. Фильм был поставлен режиссёром Эдвардом Дмитриком на студии «Двадцатый век Фокс», главные роли исполнили Спенсер Трейси, Роберт Вагнер, Джин Питерс и Ричард Уидмарк[12].

Год спустя Йордан написал сценарии «двух великолепных жёстких фильмов» — «Человек из Ларами» и «Большой ансамбль»[7]. Вестерн Энтони Манна «Человек из Ларами» (1955) был поставлен на студии «Коламбиа», главные роли исполнили Джеймс Стюарт и Артур Кеннеди[13]. Фильм нуар Джозефа Х. Льюиса «Большой ансамбль» (1955) был произведён продюсерской компанией Йордана «Секьюрити пикчерс». Фильм рассказывал о противостоянии двух сильных персонажей — философствующего гангстера (Ричард Конте) и одержимого лейтенанта полиции (Корнел Уайлд), которые ведут друг с другом многолетнюю борьбу, усиливающуюся страстью к одной женщине (Джин Уоллес)[14].

Вслед за этим на студии «Коламбиа» вышел один из лучших фильмов по сценарию Йордана (написанному по книге Бадда Шульберга), спортивный нуар Марка Робсона «Тем тяжелее падение» (1956) с Хамфри Богартом и Родом Стайгером в главных ролях, который раскрывал криминальную изнанку профессионального бокса[15]. Йордан стал также продюсером этого фильма, это был его второй опыт продюсерской работы после драмы «Анна Лукаста» (1948)[2].

Во второй половине 1950-х годов Йордан участвовал в создании нескольких малых фильмов. В 1957—1958 годах возрождённая компания Йордана «Секьюрити пикчерс» выпустила криминальные драмы «Четыре парня и оружие» и «Улица грешников» (оба — 1957) с участием Джорджа Монтгомери и Джеральдин Пейдж, военную драму «Люди на войне» (1957), мелодраму «Островитянка» (1958) с Мэри Виндзор и Винсом Эдвардсом и драму-комедию «Богова делянка» (1958). Во всех случаях Йордан выступал как соавтор сценария, а на «Боговой делянке» он был подставным лицом для сценариста Бена Мэддоу[16][1].

В 1958 году на студии «Двадцатый век Фокс» вышло два фильма, где Йордан был соавтором сценария — крупномасштабный вестерн Генри Кинга «Бравадос» (1958) с участием Грегори Пека и Джоан Коллинз[1][17] и вестерн Гордона Дугласа «Злодей, который шёл на Запад», который был римейком успешного фильма нуар «Поцелуй смерти» (1947). Год спустя на «Секьюрити пикчерс» Йордана вышел получивший высокую оценку вестерн Андре де Тота «День преступника» (1959) с Робертом Райаном в главной роли, Йордан был также сценаристом фильма.

После неудачных картин — мелодрамы «Терновый куст» (1960) с Ричардом Бёртоном и Энджи Дикинсон и социальной драмы «Стадс Лониган» (1960) по трилогии Джеймса Т. Фаррелла — Йордан решил продолжить карьеру в Европе[1].

Карьера в Испании (1961—1969)

В 1961 году Йордан перебрался в Испанию, где начал работать с независимой продюсерской компанией Сэмюэла Бронстона в качестве сценариста и продюсера[1]. Вместе с Бронстоном Йордан сделал в Испании пять фильмов. Первыми стали библейская история Николаса Рэя «Царь царей» (1961) и историческая военная драма режиссёра Энтони Манна «Эль Сид» (1961) с Чарльтоном Хестоном и Софией Лорен. Вслед за ними последовали исторический экшн Рэя «55 дней в Пекине» (1963) с Хестоном, Авой Гарднер и Дэвидом Найвеном, историческая драма Манна «Падение Римской империи» (1964) и, наконец, цирковая мелодрама Генри Хэтэуэя «Мир цирка» (1964) с Джоном Уэйном, Ритой Хейворт и Клаудией Кардинале, где Йордан был автором идеи фильма[18]. Хотя официально Йордан писал (или писал в соавторстве) сценарии этих фильмов, однако фактически Йордан в значительной степени занимался повседневными продюсерскими делами, работая как неформальный ассистент Бронстона. Йордан также привлёк в качестве авторов двух голливудских сценаристов, включённых в чёрный список — Бернарда Гордона и Джулиана Зимета[1].

«Бесспорно то, что Йордан действительно написал сценарий фильма „Король королей“ (1961), хотя не указанный в титрах Рэй Бредбери написал финальный монолог Христа и текст закадрового повествования, которое ведёт Орсон Уэллс»[7]. Сценарий фильма «Эль Сид» (1961) предположительно был написан Беном Барцманом, который изначально не был указан в титрах по причине его включения его в чёрный список. Йордан до последнего настаивал на сохранении своего имени в качестве автора сценария этой картины. Тем не менее, в итоге Бен Барцман был внесён в титры как соавтор фильма[7]. Барцман также работал (без указания в титрах) над сценариями фильмов «55 дней в Пекине» (1963) и «Падение Римской империи» (1964)[19].

В период своей бурной деятельности в Испании Йордан вновь активизировал свою компанию «Секьюрити пикчерс», которая сняла в Испании и Англии фантастический фильм режиссёра Стива Секели по роману Джона Уиндэма «День триффидов» (1962), «который стал культовым хитом»[1]. Изначально в качестве сценариста фильма был указан Йордан, однако позднее в титры было добавлено имя Гордона (его имя было добавлено также в титры фильма «55 дней в Пекине»)[7]. В 1964 году Йордан в качестве продюсера и сценариста поставил на «Секьюрити продакшнс» военную драму «Тонкая красная линия» (1964), съёмки картины проходили в Испании, сценаристом был указан Гордон, режиссёром был Эндрю Мортон, а главную роль исполнил Кир Дуллей[20]. В 1965 году Йордан также продюсировал на студии «Секьюрити» фантастический триллер «Разлом земной коры» (1965). Вновь съёмки проводились в Испании, и режиссёром был Эндрю Мортон. Главные роли на этот раз исполнили Дэна Эндрюс, Джанетт Скотт и Кирон Мур[21] (двое последних сыграли также главные роли в фильме «День трифифдов»).

После банкротства продюсерской фирмы Бронстона в 1965 году Йордан продюсерировал снимавшуюся в Испании эпическую военную драму студии «Уорнер бразерс» «Битва в Арденнах» (1965) с участием Генри Фонды, Роберта Шоу, Роберта Райана и Дэны Эндрюса[22]. Указав своё имя в качестве сценариста фильма, Йордан новь выступил прикрытием для Гордона, который был его реальным автором[7].

Позднее Йордан стал продюсером ещё одного снятого в Испании раздутого крупнобюджетного исторического эпика «Кастер с Запада» (1968), который режиссёр Роберт Сиодмак поставил для студии «Секьюрити пикчерс». «При работе над фильмом Йордан позволил сценаристам Бернарду Гордону и Джулиану Зимету (также внесённому в чёрный список) дать индейцам моральное превосходство, и сделать американского генерала Кастера (Роберт Шоу) антигероем»[7], что было уникальным событием для американского кино того времени.

Год спустя Йордан выступил продюсером и автором сценария исторического фильма «Королевская охота за солнцем» (1969), для которого он переложил одноимённую пьесу Питера Шеффера об экспедиции Франсиско Писсаро (его сыграл Роберт Шоу) в Империю Инков в 16 веке и о его отношениях с вождём инков Атауальпой (Кристофер Пламмер). Фильм продюсировала компания «Секьюрити пикчерс», съёмки проводились в Испании и Перу режиссёром Ирвингом Лернером[1][23].

Работа в 1970—1980-е годы

«В 1970-е годы удача покинула Йордана». После поставленного по его сценарию испанского комедийного вестерна «Река негодяя» (1971) с участием Ли Ван Клифа, Джеймса Мейсона и Джины Лолобриджиды, стало ясно, что «у него нет перспектив для постановки такого рода картин в Европе, и он больше не мог собрать достаточное международное финансирование для их постановки»[1].

После этого Йордан на несколько лет ушёл из шоу-бизнеса. Вернувшись в США, в 1977 году Йордан вновь обратился к сотрудничеству с продюсером Сэмюэлом Бронстоном, став сценаристом и исполнительным продюсером биографической драмы «Бригам» (1977) о жизни и деятельности лидера религиозного движения мормонов Бригама Янга[24].

«В начале 1980-х годов Йордан написал сценарии пары неудачных фильмов, а в конце десятилетия вновь вернулся в продюсерство с семейным приключенческим фэнтези „Зов дикой природы“ (1987)», где также был автором сценария. В конце 1980-х годов Йордан написал сценарии таких низкокачественных фильмов ужасов, как «Поезд страха» (1985), «Кровавая среда» (1987), «Слуга дьявола» (1988) и «Мэрилин жива и в заточении» (1992). «К этому времени звёздный час Йордана уже очевидно прошёл»[1].

Частная жизнь и смерть

По словам Бернарда Гордона, Йордан «носил тяжёлые очки и всё время щурился, но подавал себя исключительно хорошо. Что женщины находили в нём привлекательного? Я могу только предполагать, что дело не просто в том, что он был богатым и влиятельным человеком. Он был человеком, который твёрдо знал, что он хочет. В нём была сила»[7].

Йордан был женат четыре раза, у него было пятеро детей и двое внуков[7].

Филип Йордан умер 24 марта 2003 года в Ла-Холье, Калифорния, от рака поджелудочной железы.

Фильмография

Сценарист

Продюсер

Напишите отзыв о статье "Йордан, Филип"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Bruce Eder. www.allmovie.com/artist/philip-yordan-p117491
  2. ↑ 1 2 3 4 5 TCM. www.tcm.com/tcmdb/person/211010%7C125013/Philip-Yordan/
  3. ↑ IMDB. www.imdb.com/filmosearch?explore=title_type&role=nm0948634&ref_=filmo_ref_job_typ&sort=user_rating,desc&mode=detail&page=1&job_type=writer&title_type=movie
  4. ↑ 1 2 3 4 5 IMDB. www.imdb.com/name/nm0948634/bio?ref_=nm_ov_bio_sm
  5. ↑ [www.imdb.com/filmosearch?explore=title_type&role=nm0948634&ref_=filmo_ref_typ&sort=num_votes,desc&mode=detail&page=1&title_type=movie Most Voted Feature Film Titles With Philip Yordan - IMDb]
  6. ↑ IMDB. www.imdb.com/name/nm0948634/awards?ref_=nm_awd
  7. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 Ronald Bergan. www.theguardian.com/news/2003/apr/09/guardianobituaries.film
  8. ↑ IMDB. www.imdb.com/search/title?roles=nm0948634,nm0454716&title_type=feature,tv_episode,video,tv_movie,tv_special,mini_series,documentary,game,short,unknown
  9. ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0043465/?ref_=fn_al_tt_1
  10. ↑ 1 2 IMDB.www.imdb.com/search/title?roles=nm0534693,nm0948634&title_type=feature,tv_episode,video,tv_movie,tv_special,mini_series,documentary,game,short,unknown
  11. ↑ WGAW. www.wga.org/content/default.aspx?id=1958
  12. ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0046808/?ref_=nm_flmg_wr_44
  13. ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0048342/?ref_=nm_flmg_wr_42
  14. ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0047878/?ref_=fn_al_tt_1
  15. ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0049291/?ref_=nm_flmg_wr_38
  16. ↑ IMDB. www.imdb.com/company/co0020850/?ref_=tt_dt_co
  17. ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0051433/?ref_=nm_flmg_wr_29
  18. ↑ IMDB. www.imdb.com/search/title?roles=nm0111566,nm0948634&title_type=feature,tv_episode,video,tv_movie,tv_special,mini_series,documentary,game,short,unknown
  19. ↑ IMDB. www.imdb.com/name/nm0059553/?ref_=ttfc_fc_wr4
  20. ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0058648/?ref_=nm_flmg_prd_11
  21. ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0059065/?ref_=nm_flmg_prd_10
  22. ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0058947/?ref_=nm_flmg_wr_16
  23. ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0064907/?ref_=nm_flmg_wr_15
  24. ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0075786/?ref_=nm_flmg_wr_11

Ссылки

  • [www.imdb.com/name/nm0948634/?ref_=fn_al_nm_1 Филип Йордан] на сайте IMDB
  • [www.allmovie.com/artist/philip-yordan-p117491 Филип Йордан] на сайте Allmovie
  • [www.tcm.com/tcmdb/person/211010%7C125013/Philip-Yordan/ Филип Йордан] на сайте Turner Classic Movies

Отрывок, характеризующий Йордан, Филип

Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Йордан,_Филип&oldid=77209273»