Йотация в праславянском языке

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Изменение согласных в сочетании с j в праславянском языке состояло в переходном смягчении согласных в результате воздействия звука [j][1] (йота) и было вызвано, по-видимому, действием закона открытого слога (поскольку согласный перед [j] закрывал слог: *zem-ja > ст.-слав. зємлꙗ)[2].

Сочетания согласных с *j очень часто встречались в праславянском языке, в связи с тем, что *j входил в состав ряда частотных формантов: суффикса притяжательных прилагательных (*otьkъ > *otьcь «отец», но *otьkj- > *otьčь «отчий»), суффикса сравнительной степени прилагательных, словообразовательных формантов существительных и глаголов[3].





Изменения согласных

[j], воздействуя на предшествующие согласные и группы согласных, вызывал следующие изменения[1]:

Сочетания *sj, *zj

Ю. В. Шевелёв полагал, что йотация в сочетаниях *sj и *zj происходила по следующей схеме: *sj, *zj > *š’j, *ž’j > *š’š’, *ž’ž’ > *š’, *ž’[4].

Сочетания *tj, *dj

По всей вероятности, сочетания *tj и *dj первоначально дали *ť и *ď, которые затем, уже в истории отдельных славянских языков, изменились различным образом[5].

Судьба слов *matjexa «мачеха» (< *mati «мать») и *sadja «сажа» (< *saditi sę «садиться») в славянских языках[6]:

*matjexa *sadja
Восточнославянские языки рус. ма́чеха, белор. ма́чаха, укр. ма́чуха рус. са́жа, белор. са́жа, укр. са́жа
Западнославянские языки польск. macocha, в.-луж. macocha, н.-луж. macocha, чеш. macecha, словацк. macocha польск. sadza, в.-луж. sazy, чеш. sáze, словацк. sadza
Словенский язык máčeha sája
Сербохорватский язык mȁćeha
Македонский язык маќеа саѓи
Болгарский язык ма́щеха са́жда

Хронология

Абсолютная хронология

М. Шекли датирует праславянскую йотацию V—IX веками н. э.[7]

Относительная хронология

Возникновение носовых гласных произошло после взаимодействий *nj > *n' и *mj > *ml', поскольку в противном случае в праславянском *vonja и *zemja дали бы *vǫja и zęja, а не *von’a и *zeml’a, как это было на самом деле[8].

Типологические параллели

Аналогичные процессы происходили при формировании протогреческого языка из праиндоевропейского: из согласных перед j образовались различные аффрикаты и палатальные согласные[9]. Позже, к древнегреческой эпохе, они упростились и по большей части потеряли палатальность.

(Лабиализация и слоговой характер согласных не указаны.)

Напишите отзыв о статье "Йотация в праславянском языке"

Литература

  • Shevelov G. Y. A Prehistory of Slavic. — Heidelberg: Carl Winter Universitätsverlag, 1964. — С. 207—223.

Примечания

  1. 1 2 Иванов В. В. Историческая грамматика русского языка: Учеб. для студ. филол. спец. фак. ун-тов и пед. ин-тов. — 2-е изд., испр. и доп.. — М.: Просвещение, 1983. — С. 129—132. — 399 с. — 80 000 экз.
  2. Иванова Т. А. Старославянский язык: Учебник. — 4-е изд., испр. и доп.. — СПб.: Авалон, Азбука-классика, 2005. — С. 96—97. — 240 с. — 5000 экз. — ISBN 5-352-01185-2.
  3. Moszyński L. Wstęp do filologii słowiańskiej. — Państwowe Wydawnictwo Naukowe. — Warszawa, 2006. — С. 233. — ISBN 83-01-14720-2. — ISBN 978-83-01-14720-4.
  4. Shevelov G. Y. A Prehistory of Slavic. — Carl Winter Universitätsverlag. — Heidelberg, 1964. — P. 209.
  5. Stieber Z. Zarys gramatyki porównawczej języków słowiańskich. — Państwowe Wydawnictwo Naukowe. — Warszawa, 2005. — P. 77.
  6. Shevelov G. Y. A Prehistory of Slavic. — Carl Winter Universitätsverlag. — Heidelberg, 1964. — P. 212—213.
  7. Šekli M. Primerjalno glasoslovje slovanskih jezikov. — Lubljana: Znanstvena založba Filozofske fakultete, 2016. — Т. 1. — С. 233. — ISBN 978-961-237-742-7.
  8. Shevelov G. Y. A Prehistory of Slavic. — Carl Winter Universitätsverlag. — Heidelberg, 1964. — P. 327—328.
  9. Sihler Andrew L. New Comparative Grammar of Greek and Latin. — Oxford University Press, 1995. — ISBN 0-19-508345-8.


Отрывок, характеризующий Йотация в праславянском языке

Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?