Йоханнес Линнанкоски

Йоханнес Линнанкоски
Johannes Linnankoski
Имя при рождении:	Вихтори Пелтонен
Дата рождения:	18 октября 1869(1869-10-18)
Место рождения:	Аскола, Великое княжество Финляндское, Российская империя
Дата смерти:	10 августа 1913(1913-08-10) (43 года)
Место смерти:	Хельсинки, Великое княжество Финляндское, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	писатель, репортёр, переводчик
Направление:	неоромантизм
Язык произведений:	финский

Йо́ханнес Ли́ннанкоски (настоящее имя — Ви́хтори Йо́хан Пе́лтонен, фин. Johannes Linnankoski, Vihtori Johan Peltonen, 18 октября 1869, Аскола, Финляндия — 10 августа 1913, Хельсинки, Финляндия) — финский писатель, журналист и переводчик. Главные темы его произведений — вина, наказание, искупление и «вечная борьба» между старым и новым.

Биография

Детство и юность

Будущий писатель родился в 1869 году в крестьянской семье, самым младшим из семи детей. В его детстве семья перебралась в новую усадьбу Ниеменпелто, где в настоящее время находится дом-музей писателя.

В 1877—1882 учился в народной школе в Аскола. После этого работал лесорубом и сплавщиком леса на реке Порвоонйоки. С 1888 по 1890 учился в семинарии в Ювяскюля, которую, однако, не окончил. Затем около года издавался в издательстве Вернера Сёдерстрёма в Порвоо, однако в ноябре 1891 года отправился на военную службу. В армии Пелтонен был первым писцом, а позднее — учеником фельдшера. Одновременно со службой в армии он был корреспондентом газеты «Суометар». В этот период он также изучал шведский, датский и немецкий языки.

Общественная деятельность

Вернувшись из армии в 1893 году, Пелтонен совместно с Вернером Сёдерстрёмом основал газету «Уусимаа», ставшую первой газетой на финском языке, издаваемой за пределами крупных городов. Первый номер газеты вышел 8 декабря 1894 года.

Пелтонен опубликовал множество газетных статей, популярных брошюр по сельскому хозяйству, общественным общеобразовательным вопросам, составил руководство по технике речи («Искусство речи») и сборник «История открытий и изобретений». Также он был одним из основателей Финской общеобразовательной школы в Порвоо, начавшей работать осенью 1895 года (в настоящее время носит его имя) и организации «Финны Порвоо» (фин. Porvoon Suomalaiset), созданной в 1896 году и сосредоточившейся на распространении идей финского патриотизма. Кроме того, принял участие в создании Порвооского национального отраслевого банка, Финской торговой ассоциации и Губернского сельскохозяйственного общества Уусимаа.

В 1906 году по случаю столетней годовщины со дня рождения Йохана Снелльмана Линнанкоски призвал носителей иностранных (прежде всего шведских) фамилий заменить их на финские. 12 мая 1906 года на страницах Финской Официальной газеты около 24 800 человек огласили свои новые финские фамилии. В этот же день Линнанкоски основал Союз Финского самосознания (фин. Suomalaisuuden liitto).

Литературное наследие

В 1899 году Пелтонен женился на Эстер Другг, преподававшей в основанной им общеобразовательной школе; в браке родилось четверо детей. В это время он уходит из газеты «Уусимаа», чтобы посвятить себя семье и литературной деятельности. Он вместе с семьёй уезжает из Порвоо и постоянно переезжает с одного места на другое, живя, например, в Каринайнене, Сало, Халикко и Хаукивуори. Летний период писатель обычно проводил у себя на родине, в Аскола, либо у своего брата Эркки Пелтонена, преподававшего в Нурмесе.

В 1903 году была выпущена драматическая пьеса «Вечная борьба», ставшая первым крупным художественным произведением писателя. В основу пьесы положен библейский рассказ о Каине и Авеле. Центральный образ пьесы — Каин — мятежный дух, бросавший вызов Богу, воплощает идею культурного прогресса человечества, тогда как Авель — воплощение пассивности, бессильного подчинения человека божеству. За эту пьесу Линнанкоски получил премию Финского литературного общества.

Ещё большую популярность приобрёл роман «Песнь о багрово-красном цветке» (1905), рассказывающий о молодом сплавщике леса, покинувшем родной дом, который предстал в образе «рокового мужчины». По мотивам романа было снято три шведских (1919, 1934 и 1956) и два финских (1938 и 1971) фильма.

В основе повести «Борьба за дом Хейккиля» (1907) и повести из крестьянской жизни «Переселенцы» лежит идея «вечной борьбы» между старым и новым, как и в первой его пьесе, причём под «новым» Линнанкоски понимает современный ему капиталистический строй. В годы революционного подъёма финского пролетариата в 1905 году писатель выступает с трактовкой сущности капитализма как следствия свойств самого человека: по его мнению, капитализм, хотя и несёт в себе много зла, является в конечном итоге единственным носителем культуры, облагораживающей человека.

Новелла «Молочница Хилья» (1913) реалистически раскрывает особенности быта финского крестьянства.

10 августа 1913 года Йоханнес Линнанкоски умер в Хельсинки от анемии.

Наиболее известные произведения

• Ikuinen taistelu (Вечная борьба) (драма, 1903)
• Laulu tulipunaisesta kukasta (Песнь о багрово-красном цветке) (роман, 1905)
• Taistelu Heikkilän talosta (Борьба за дом Хейккиля) (новелла, 1907)
• Pakolaiset (Переселенцы) (роман, 1908)
• Simson ja Delila (Самсон и Далила) (драма, 1911)

Экранизации произведений

• Песнь о багрово-красном цветке (швед. Sången om den eldröda blomman, 1919)
• Песнь о багрово-красном цветке (швед. Sången om den eldröda blomman, 1934)
• Борьба за дом Хейккиля (фин. Taistelu Heikkilän talosta, 1936)
• Песнь о багрово-красном цветке (фин. Laulu tulipunaisesta kukasta, 1938)
• Утомлённый страстью (фин. Intohimon vallassa, 1947)
• Молочница Хилья (фин. Hilja, maitotyttö, 1953)
• Песнь о багрово-красном цветке (швед. Sången om den eldröda blomman, 1956)
• Песнь о багрово-красном цветке (фин. Laulu tulipunaisesta kukasta, 1971)

Ссылки

• [www.kirjasto.sci.fi/linnanko.htm Йоханнес Линнанкоски на сайте kirjasto.sci.fi]
• [city.porvoo.fi/maakuntakirjailijat/suo/linnankoski_johannes.htm Йоханнес Линнанкоски на сайте города Порвоо]
• [feb-web.ru/FEB/LITENC/ENCYCLOP/le6/le6-3771.htm И. Ласи «Йоханнес Линнанкоски» // Литературная энциклопедия, т.6, 1932]

Отрывок, характеризующий Йоханнес Линнанкоски

Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.