Шмидт, Йёрг

Йёрг Шмидт
Личная информация
Гражданство	Германия Германия
Специализация	каноэ, одиночки
Дата рождения	16 февраля 1961(1961-02-16) (63 года)
Место рождения	Берлин, ГДР
Рост	192 см
Вес	95 см
Награды и медали Олимпийские игры Серебро 1988 Сеул C-1 1000 м Чемпионаты мира Золото 1982 Белград C-1 1000 м Государственные награды

Йёрг Шмидт (нем. Jörg Schmidt; 16 февраля 1961, Берлин) — немецкий гребец-каноист, выступал за сборную ГДР на всём протяжении 1980-х годов. Серебряный призёр летних Олимпийских игр в Сеуле, чемпион мира в программе одноместных каноэ на дистанции 1000 м, многократный победитель и призёр первенств национального значения. Также известен как муж знаменитой Биргит Фишер.

Биография

Йёрг Шмидт родился 16 февраля 1961 года в той части Берлина, которая относилась к ГДР. Активно заниматься греблей начал в раннем детстве, проходил подготовку в спортивном клубе «Форвертс» в городе Потсдаме. Среди юниоров трижды становился чемпионом страны. Одновременно со спортивными выступлениями являлся военнослужащим Национальной народной армии.

Первого серьёзного успеха на взрослом международном уровне добился в 1982 году, когда попал в основной состав национальной сборной Восточной Германии и побывал на чемпионате мира в югославском Белграде, откуда привёз награду золотого достоинства — победил всех соперников в одиночках на километровой дистанции, в том числе обогнал ближайших преследователей венгра Дежё Чепая и советского гребца Василия Берёзу, которым в свою очередь достались серебро и бронза соответственно.

Рассматривался как кандидат на участие в Олимпийских играх 1984 года в Лос-Анджелесе, однако страны социалистического лагеря по политическим причинам бойкотировали эти Игры, и вместо этого Шмидт принял участие в альтернативном турнире «Дружба-84», где выиграл серебряную медаль.

Спустя четыре года благодаря череде удачных выступлений Шмидт удостоился права защищать честь страны на летних Олимпийских играх 1988 года в Сеуле, где впоследствии завоевал серебряную медаль в одиночной километровой дисциплине — пропустил вперёд представителя СССР Ивана Клементьева, но обошёл болгарина Николая Бухалова, будущего олимпийского чемпиона и многократного чемпиона мира. За это достижение позже награждён серебряным орденом «За заслуги перед Отечеством». После объединения Германии в 1991 году конкуренция в команде резко возросла, в связи с чем Йёрг Шмидт вынужден был завершить карьеру спортсмена.

Шмидт был женат на немецкой байдарочнице Биргит Фишер, которая считается величайшей гребчихой всех времён — в общей сложности на шести Олимпиадах она выиграла двенадцать медалей, в том числе восемь золотых, и 35 раз попадала в число призёров на чемпионатах мира (в течение нескольких лет она выступала под фамилией Шмидт). Их брак продлился девять лет в период 1984—1993, за это время в семье родились двое детей. Племянница Фанни Фишер — тоже известная байдарочница, олимпийская чемпионка Пекина, трёхкратная чемпионка мира. Шурин Франк Фишер — четырёхкратный чемпион мира по гребле на байдарках.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/sc/jorg-schmidt-1.html Йёрг Шмидт] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
• [www.canoeresults.eu/medals?year=&name=schmidt+Jorg Йёрг Шмидт] — медали на крупнейших международных соревнованиях
• [web.archive.org/web/20100105013709/www.canoeicf.com/site/canoeint/if/downloads/result/Pages%201-41%20from%20Medal%20Winners%20ICF%20updated%202007-2.pdf?MenuID=Results%2F1107%2F0%2CMedal_winners_since_1936%2F1510%2F0 Списки чемпионов и призёров по гребле на байдарках и каноэ (1936—2007)]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Шмидт, Йёрг

– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.