КМЗ К-1В (мотоколяска)
| Платформа: | К-1Б (мотовелосипед) |
| Колёсная формула: | 3 × 1 |
| |
| Объём бака: | 8 л |
КМЗ К-1В — первая советская мотоколяска, трёхколёсная, одноместная, выпускавшаяся Киевским мотоциклетным заводом с 1947 по 1951 год.
История появления
В конце 1945 года украинский Бронетанковый ремонтный завод № 8 был реорганизован в Киевский мотоциклетный завод (КМЗ). Во второй половине XX века он станет известен как производитель тяжёлых мотоциклов «Днепр». Первоначально, в 1946-м году КМЗ освоил производство лёгких одноместных мотоциклов К-1Б «Киевлянин». Документация и оборудование для него были вывезены по репарации из Германии с завода в Саксонском городке Шёнау, что близ Хемнитца. По сути это был лёгкий довоенный немецкий мотоцикл Wanderer-1Sp («Странник»), имевший двухтактный двигатель «Закс» объёмом 98 см³.
Великая Отечественная война оставила после себя тысячи инвалидов, лишённых возможности самостоятельно передвигаться. Советская промышленность могла предложить им лишь костыли, что не решало никаких проблем. Поэтому они сами облегчали свою участь — делали деревянные тележки на колёсах из четырёх подшипников.
Таким образом, сразу по завершении войны остро встала задача разработки и производства мотоколясок для инвалидов. Решение вопроса поручили КМЗ.
В конце 1946 года коллектив конструкторов[1] совместно с инженерно-техническими работниками третьего цеха Киевского мотоциклетного завода И. Я. Мангедемом, Г. Г. Мазуркевичем и И. Д. Легашовым на базе уже находившегося в производстве мотоцикла К-1Б в сжатые сроки разработали трёхколёсную мотоколяску К-1В.
Конструкция
Трёхколёсная рамная конструкция с расположенным впереди рулевым колесом и двигателем была сделана из труб 24×2 и 20×2 мм. Между двумя задними колёсами располагался широкий, но одноместный диван. Управление осуществлялось с помощью рычага, в частности, качание которого в вертикальной плоскости управляло сцеплением. Крутящий момент передавался на левое ведущее колесо с помощью цепной передачи.
Двигатель, весивший 12 кг, имел старую устоявшуюся конструкцию. Чугунный цилиндр с одним, правосторонним каналом дефлекторной (кривошипно-камерной) продувки и поршнем сложной формы.
Впускной канал из конструктивных соображений напоминал букву S, что ухудшало наполнение цилиндра горючей смесью и снижало получаемую мощность. Но этот минус имел и положительную сторону. Максимальный крутящий момент (0,47 кгс·м) приходился на сравнительно невысокие обороты (2 800 об/мин).
Характеристики двигателя делали его довольно гибким, что позволяло обходиться в трансмиссии всего двумя передачами (коробка располагала также реверсом хода). При низкой (5,6—6,0) степени сжатия, допускавшей работу на низкооктановом бензине (например, на распространённом тогда в СССР марки А-66 (октановое число 66), и плохом наполнении цилиндра смесью — удельная мощность также находилась на низком уровне (23,4 л.с./л). Хотя нормой уже было 30—38 л. с./л.
Карбюратор на двигателе устанавливался K-26 или К-26А. Воздухоочиститель использовался контактно-масляный, а система зажигания работала от маховичного магдино (АТЭ-2, 6В, 15/17 Вт).
К особенностям двигателя можно отнести отсутствие прокладки между головкой цилиндра и цилиндром, наличие декомпрессора для уменьшения физических усилий при пуске. Пуск и помощь двигателю при его перегрузке в движении осуществлялись ручными «педалями».
В отличие от мотоцикла К-1Б мотоколяска К-1В располагала входившим в комплект машины запасным колесом. Следует отметить, что мотоколяска, видимо, стала последним серийным транспортным средством в нашей стране, на которое штатно в качестве сигнального устройства устанавливался ручной клаксон — резиновая груша с рожком.
Дальнейшая судьба
В 1949 году мотоколяску модернизировали. Мощность двигателя увеличилась до 3,3 л.с., а масса до 126 кг, название изменилось на КМЗ К-1Г. Однако и новая, и предыдущая версии мотоколяски в целом зарекомендовали себя как недостаточно прочные машины с перегруженным двигателем. Из-за одного ведущего колеса они с трудом брали скользкие подъёмы. Инструкция по эксплуатации для такого случая рекомендовала водителю смещаться на сиденье влево, чтобы загрузить единственное ведущее, левое колесо. Кроме того, недостаток мощности двигателя приходилось компенсировать кручением ручных «педалей». По этой причине инвалиды порой с грустной иронией называли мотоколяску «Спасибо Гитлеру».
Мотоколяски имели крайне ограниченный ресурс. Пробег до капитального ремонта составлял не более 6—7 тысяч километров, поэтому сейчас из них сохранились считанные единицы, однако всё ещё встречаются уцелевшие экземпляры[2]. Например, одна такая машина находится в музее КМЗ, в Киеве. Другой уцелевший экземпляр выставлен в Москве, в Музее Техники.
После того как в 1951 году на КМЗ свернули производство мотоколясок, оснастку и документацию передали на Серпуховский мотоциклетный завод (СМЗ). В дальнейшем там был налажен выпуск более совершенных, имевших закрытый кузов, но тоже трёхколёсных мотоколясок для инвалидов[3]. Назвали их СМЗ С-1Л.
См. также
Напишите отзыв о статье "КМЗ К-1В (мотоколяска)"
Примечания
Отрывок, характеризующий КМЗ К-1В (мотоколяска)
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
