Крымская республиканская универсальная научная библиотека имени И. Я. Франко

Поделись знанием:
(перенаправлено с «КРУ УНБ им. И.Я. Франко»)
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 44°57′12″ с. ш. 34°06′28″ в. д. / 44.9533639° с. ш. 34.1078667° в. д. / 44.9533639; 34.1078667 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=44.9533639&mlon=34.1078667&zoom=14 (O)] (Я)

Крымское республиканское учреждение «Универсальная научная библиотека
им. И. Франко»
Адрес

295017, г. Симферополь,
ул. Набережная, 29-а

Основана

апрель 1834 года

Фонд
Состав фонда

книги, журналы, газеты, официальные публикации, карты и др.

Объём фонда

около 750 тыс. книг

Веб-сайт

[franco.crimealib.ru/ crimealib.ru]

Крымское республиканское учреждение «Универсальная научная библиотека им. И. Франко» — крупнейшая библиотека Крыма.

Прежние названия: Общественная библиотека для чтения, Центральная областная библиотека Крыма, Крымская областная библиотека.

В 70-х годах XIX купец И. Берг организовал платную библиотеку, вскоре продал её другому предпринимателю, а в 1884 г. библиотеку купил Туманов. После смерти владельца, согласно его завещанию, была открыта 14 октября 1890 г. бесплатная библиотека (имени С. Б. Туманова), насчитывавшая 5000 книг.

В 1921 году была создана Центральная библиотека Крыма.

В 1956 году в связи со 100-летием со дня рождения И. Я. Франко библиотеке было присвоено имя писателя.

С 2007 года библиотека находится в современном здании на ул. Набережной.

Напишите отзыв о статье "Крымская республиканская универсальная научная библиотека имени И. Я. Франко"



Ссылки

  • [krymology.info/index.php?title=%D0%9A%D0%A0%D0%A3_%D0%A3%D0%9D%D0%91_%D0%B8%D0%BC._%D0%98.%D0%AF._%D0%A4%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%BA%D0%BE КРУ УНБ им. И. Я. Франко]

Отрывок, характеризующий Крымская республиканская универсальная научная библиотека имени И. Я. Франко



В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.