Каан, Пьер
| Пьер Каан | |
| фр. Pierre Kaan | |
 | |
| Место смерти: | |
|---|---|
Пьер Каан (фр. Pierre Kaan); (10 января 1903 — 18 мая 1945) ― доктор философских наук, профессор, марксистский публицист и видный член французского движения Сопротивления во время Второй мировой войны.[1]
Содержание
Общественный деятель, писатель, педагог (1919—1939)
Пьер Каан родился 10 января 1903 года в 5-м округе Парижа. После получения начального образования в школе, учёба в которой часто прерывалась из-за проблем со здоровьем, Каан поступает в 1919 году на подготовительные классы для сдачи вступительных испытаний в Высшую нормальную школу при лицее Людовика Великого. В лицее он основывает литературно-критический журнал под названием la Gerbe du Quartier Latin вместе со студентами Даниэлем Гереном, Жоржем Альтманом и Полем Вердье. Посещаемость Каана в подготовительных классах постоянно прерывалась, поскольку его родители приходилось забирать его в Бретань, чтобы он мог восстановиться от повторяющихся приступов астмы. Несмотря на это, Пьер Каан всё же оказался достойным награждения дипломом по философии в l’Academie de Paris в 1923 году за свою диссертацию на тему «Социологические основы мышления Ницше в его творческий период (1876—1882)».
Известность Каана во французских академиечских и марксистских кругах росла. Однажды он был замечен Борисом Суварином, который предложил ему работу редакторском совете газеты l’Humanité. Он же вскоре после этого попросил Каана писать и для Bulletin Communiste.[2]
В 1920-х годах Пьер Каан публиковался в ряде еврейских литературных журналов. В 1925 году Каан в сотрудничестве с Альбертом Коэном писал статьи в Revue Juive, литературном журнале, основанном Коэном, где публиковались критические статьи о еврейской литературе. Где-то между 1927—1928, Пьер Каан присоединился к другому литературному журналу под названием Palestine, главным редактором в котором был сионист Юстин Годарт.[3]
Получив учёную степень агреже по философии в 1928 году, Пьер Каан стал ассоциированным профессором при кафедре литературы и философии в средней школе в Монтаржи. Однако в сентябре 1929 года он уходит со своей должности из-за необходимости исполнить свои воинские обязанности. Военные сборы завершаются в ноябре того же года, и после них он уходит преподавать в другую школу, на этот раз в Ножан-Ле-Ротру.
Из-за разногласий по поводу взаимоотношений с Советским Союзом, Пьер Каан, будучи противником сталинизма, покидает Французскую коммунистическую партию (ФКП) в 1929 году. Затем он присоединился к новому политическому объединению Бориса Суварина, Демократическому коммунистическому кружку (Cercle Communiste Démocratique), в состав которого также входили Симона Вейль, Жорж Батай и Раймон Кено.[4][5]
В 1931 году Пьер Каан, воспользовавшись предложением Суварина, становится редактором в газете в La Critique Sociale, где писали Батай, Вейль, Кено, Люсьен Лора и многие другие философы и экономисты. Статьи в газете были посвящены обзору новых социальных и политических веяний в мире. Газета была одним из самых читаемых изданий во Франции в 1930-х годах.
Участник Сопротивления (1939—1944)
Вскоре после выступления маршала Филиппа Петена с речью перед французским народом 17 июня 1940 года, Пьер Каан поначалу безуспешно пытается вступить в отряд Сопротивления. Публицист поставил себе задачу объединения всех тех, кто собирается продолжать борьбу против нацистов. Наряду со своими старыми товарищами (Жан Кавальес и Лео Хамон в Тулузе), он принимал участие в основании отряда Libération-Sud. В феврале 1942 года Пьер Каан был зачислен в Forces Françaises Combattantes. Документ о его зачислении был выдан ему лично Жаном Муленом, когда он приехал навестить философа в его доме в Монлюсоне. Каан провел ряд операций в качестве члена Libération-Sud по всей округе Монлюсона вместе с людьми из ближайшего окружения мэра Монлюсона, Маркса Дормуа. Каан занимался самыми различными вещами, будь то написание анти-нацистских лозунгов на стенах, распространение анти-нацистской литературы, или же составление отчетов, предназначенных для штаба Сражающейся Франции в Лондоне. В 1942 году Каан проводил разведку окружающей территории, пытаясь найти подходящие зоны для высадки воздушно-десантных войск и партизан. 6 января 1942 года Каан сыграл важную роль в организации крупной демонстрации, направленной против депортации рабочих в Германию после выступления Пьера Лаваля, премьер-министра режима Виши.[6] После успешного проведения операций в Монлюсоне, Пьер Каан назначается заместителем Жана Мулена, одного из руководителей Французского национального комитета. Каан был ответственен за сохранность транспортных и коммуникационных связей между Лионом и той половиной Франции, которая была оккупирована нацистами.[6]
Арест, депортация, тюремное заключение, освобождение (1944—1945)
По доносу одного из коллаборационистов, Пьер Каан был арестован гестапо 29 декабря 1943 года, находясь на станции метро в Париже. Его подвергли пытке и затем депортировали в Бухенвальд. Из Бухенвальда, он был переведён в Глайну, где был освобождён в конце войны при участии чешских антифашистов. Он умер несколько дней спустя её окончания в госпитале города Ческе-Будеёвице 18 мая 1945 года, будучи измученным тифом и туберкулёзом.
Награды
За свои заслуги во время войны Каан получил несколько наград. 12 мая 1948 года французское правительство объявило, что ему посмертно присуждаются Орден Почётного легиона, Медаль Сопротивления с розеттой и Военный крест с серебряной пальмовой ветвью. В том же году Великобритания наградила его посмертно Королевским знаком за храбрость.[7]
Публикации
Статьи
- Kaan, P., 1928. 'Étude sur l’ouvrage d’Henri de Man: Au-delà du Marxisme'. Bulletin Communiste, No. 27-28, April-July.
- Kaan, P., 1931. 'Dogme et verité'. La Critique Sociale, No. 2, July, pp. 53-55.
- Kaan, P., Laurat, L., 1931. 'A propos des lettres de Sorel'. La Critique Sociale, No. 3, October, pp. 107-?.
- Kaan, P., 1933. 'Matérialisme et communisme'. La Critique Sociale, No. 8, April, pp. 67-69.
- Kaan, P., 1939. 'La logique de l’irrationalisme'. In: François George ed. 1987. La Liberté de l’Esprit: Visages de la Résistance. Lyon, France: La Manufacture.
- Kaan, P., 1940. 'Stalinisme ou hitlérisme dans une Europe organisée'. Les Nouveaux Cahiers, April, No. 56. Reprinted in 1998 in Commentaire, 'Mémoire et oubli du communisme', p. 379.
Напишите отзыв о статье "Каан, Пьер"
Примечания
- ↑ [www.nytimes.com/2000/04/24/world/micheline-glover-76-a-bold-figure-in-the-french-resistance.html] William Honan, 'Micheline Glover, 76, A Bold Figure in the French Resistance', The New York Times, 24/04/2000.
- ↑ [books.google.rs/books?id=RKUP5zrkLuMC&pg=PA89&lpg=PA89&dq=pierre+kaan&source=bl&ots=ebcHxs1hZI&sig=EQPmEP94-0mVzBMvgheL5w8AsC8&hl=en&sa=X&ei=sSBjUoe3KsjRtQbhtICYCg&redir_esc=y#v=onepage&q=pierre%20kaan&f=false] Stuart Kendall, Georges Bataille (London, 2007), p. 86.
- ↑ Kaan family archives, Box IV (Judaïsme) correspondence between Albert Cohen and Pierre Kaan 1925—1926
- ↑ [www.jolpress.com/article/lhumanite-quotidien-engage-23816.html] www.jolpress.com, l’Humanité quotidien engagé, retrieved 17 August 2013.
- ↑ [www.collectif-smolny.org/article.php3?id_article=531] www.collectif-smolny.org, La Critique Sociale in SMOLNY: Collectif d'édition des introuvables du mouvement ouvrier, retrieved 17 August 2013.
- ↑ 1 2 Boutot, F., George, F. 1987.
- ↑ [www.journal-officiel.gouv.fr/user.php Journal Officiel de la République Françaises, 12 May 1948]
Отрывок, характеризующий Каан, Пьер
Слово angine повторялось с большим удовольствием.– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
