Кабаидзе, Владимир Павлович

Владимир Павлович Кабаидзе
Род деятельности:	Инженер-конструктор, машиностроитель, управленец
Дата рождения:	24 января 1924(1924-01-24)
Место рождения:	Владикавказ, Горская Автономная Советская Социалистическая Республика
Гражданство:	СССР СССР → Россия Россия
Дата смерти:	18 сентября 1998(1998-09-18) (74 года)
Место смерти:	Иваново
Награды и премии:	Virtuti Militari (степень неизвестна)

Влади́мир Па́влович Кабаи́дзе (24 января 1924, Владикавказ — 18 сентября 1998, Иваново) — генеральный директор Ивановского станкостроительного объединения имени 50-летия СССР (Ивановский завод тяжёлого станкостроения), генеральный директор международного научно-производственного объединения «Иваново-София», генеральный директор АО «Гестив» (Гертнер-станкоимпорт-Иваново), Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии СССР, Почётный гражданин города Иваново.

Биография

Владимир Павлович Кабаидзе родился 24 января 1924 года в городе Владикавказ (Северная Осетия) в семье военного. По национальности грузин. Жил в Киеве, в 1941 году окончил девятый класс общеобразовательной школы. В начале Великой Отечественной войны был эвакуирован в город Орджоникидзе (Владикавказ), где поступил работать машинистом на декстриновый завод. В феврале 1942 года добровольно вступил в Красную Армию и был направлен в Орджоникидзевское военное училище связи, которое окончил в августе 1942 года. В возрасте 18 лет, в звании младшего лейтенанта был направлен на 1-й Украинский фронт командиром пехотного взвода. После одного из первых боёв, в котором в результате неумелых действий руководства был уничтожен его полк, Владимир Кабаидзе попадает под трибунал и получает 8 лет лагерей, но прямо из трибунала его отправляют в штрафные воинские подразделения. Воюя в штрафбате, в одном из боёв Владимир Кабаидзе получает контузию и серьёзное ранение, после чего, пробыв полгода в госпитале, и «искупив вину кровью» возвращается на фронт в обычную воинскую часть. Воевал на 1-м Украинском, 2-м Прибалтийском и 1-м Белорусском фронтах в должности командира взвода связи. Участвовал в боях за освобождение Украины и Польши, в том числе города Лодзь. Форсировал Одер, участвовал в штурме Берлина, войну закончил на Эльбе. В июне 1946 года старший лейтенант Кабаидзе уволен в запас.

После войны продолжает учёбу. Экстерном закончил 10 класс школы № 39 в городе Ростов-на-Дону. Поступил в Ростовский институт сельхозмашиностроения (ныне — Донской государственный технический университет). Во время учёбы, в 1948 году вступает в ряды ВКП(б)/КПСС. На втором курсе перевёлся в Московский станко-инструментальный институт (ныне «Московский государственный технологический университет «Станкин»»), который успешно окончил в 1952 году.

После окончания института, был распределён на Рязанский станкостроительный завод, где проработал 23 года. За это время он прошёл путь от конструктора до главного инженера предприятия.

В ноябре 1970 года Владимир Павлович назначается директором Ивановского завода расточных станков, а в 1976 году — генеральным директором Ивановского станкостроительного производственного объединения имени 50-летия СССР. Руководил объединением более 20 лет.

Под его руководством к 1977 году на предприятии был налажен выпуск передовых станков с числовым программным управлением, которые пользовались спросом не только в СССР, но и на мировом рынке. Ивановские станки получали призы на престижных международных выставках в Ганновере, Дюссельдорфе, Брюсселе, Осаке. Обрабатывающими центрами семейства «ИР» оснащались заводы «ЗИЛ», «ГАЗ», предприятия космической техники и авиационные заводы. Предприятие стало флагманом отечественного станкостроения. Продукция завода, станки с числовым программным управлением, обрабатывающие центры экспортировались во многие развитые страны мира.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 июня 1985 года за выдающиеся успехи достигнутые в выполнении плановых заданий и социалистических обязательств, большой личный вклад в ускоренное создание и освоение серийного выпуска высокоэффективного металлообрабатывающего оборудования, широкое внедрение в машиностроении и металлообработке прогрессивной технологии и организации производства Кабаидзе Владимиру Павловичу присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».

5 октября 1985 года было создано международное совместное советско-болгарское научно-производственное станкообъединение «Иваново — София», генеральным директором которого был назначен Владимир Павлович Кабаидзе.

В 1986 году был делегатом ХХVII съезда КПСС. Поддержал курс на перестройку. Был одним из инициаторов перехода предприятий на хозяйственный расчёт. На ХIХ партконференции в 1988 году предложил перевести министерства на самоокупаемость:

«Ни у кого в мире нет столько министров, сколько у нас, а дело идет погано. Но не ждите от меня, что я скажу: „Надо ликвидировать министерства“. Нет, на самофинансирование надо переводить всех. Советскую власть надо переводить на самофинансирование… Мне министерство не нужно. Мы „корм“ добываем сами, валюту добываем сами. Что нам может дать министр? Да ничего. Но это не значит, что не нужны координирующие центры — они нужны. Однако они должны кормиться от нас, а не от бюджета. Вот будет министр „мышей ловить“ — будем кормить. Не будет — не надо».

— Из выступления В. Кабаидзе на XIX Всесоюзной партийной конференции, 1988 г.

Жестко высказывался против бюрократии:

«Я терпеть не могу бумаготворчество. На 27 съезде высказался: „Пусть каждый делегат, вернувшись домой, порвет 5-6 бумаг“. Приехал домой — бесполезно: растут проклятые. Я понял одно: безнадежно бороться с бумагами — надо „убивать“ авторов».

— Из выступления В. Кабаидзе на XIX Всесоюзной партийной конференции, 1988 г.

Входил в «Оппозиционное Советское правительство», сформированное на съезде Советов рабочих, крестьян, специалистов и служащих в октябре 1992 года в Нижнем Новгороде.

В начале 1990-х годов, в период спада экономики, Кабаидзе сумел сохранить производство, уберечь предприятие от банкротства. Оставался членом КПРФ. Неоднократно избирался депутатом местных Советов народных депутатов.

Скончался 18 сентября 1998 года. Похоронен на кладбище в местечке Балино.

На территории «Ивановского завода тяжёлого станкостроения» установлена памятная доска в честь Владимира Павловича Кабаидзе.

Награды и премии

• Герой Социалистического Труда (1985)
• два ордена Ленина (1981, 1985)
• два ордена Трудового Красного Знамени
• Орден «Знак Почёта»
• два ордена Отечественной войны 1-й степени
• Орден Красной Звезды
• Государственная премия СССР в области техники (1983)
• Орден «Virtuti Militari» (Польша)
• Различные медали
• Почётный гражданин города Иваново (1987)

Литература

• Знаменосцы рабочего края. — Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд., 1987. — С. 93—100.
• Кто есть кто в Ивановской области. — Иваново: ИНТ «А-Гриф», 1998. — С. 52.
• Некролог // Рабочий край. — 1998. — 22 сентября; — Ивановская газета. — 1998. — 22 сентября.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10495 Кабаидзе, Владимир Павлович]. Сайт «Герои Страны».

• [www.rb4.ru/issues/2006/10/5/434/ Рабочая газета — Всероссийская газета трудящихся]
• [wiki.ivanovoweb.ru/index.php/Кабаидзе_Владимир_Павлович Кабаидзе Владимир Павлович — IvanovoWiki]
• [www.chastnik.ru/info.html?section=20&id=6127 Владимир КАБАИДЗЕ: «Жизнь — интересная штука» Частник.ru : Иваново]
• [www.nvgazeta.ru/victory/2000.html Ротный из штрафбата]
• [www.ivgoradm.ru/history/POCH-GR/pochgr_new/kabaidze/kabaidze.htm Почётные граждане города Иванова]

Отрывок, характеризующий Кабаидзе, Владимир Павлович

«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.