Кабардинский конный полк

Кабардинский конный полк
Годы существования	1914-1918
Страна	Российская империя
Входит в	Кавказская туземная конная дивизия
Тип	кавалерия
Дислокация	Нальчик
Участие в	Первая мировая война

Кабардинский конный полк — национальная (туземная) кавалерийская часть Русской императорской армии.

Формирование полка

20 июля 1914 года, по получении телеграммы о начале войны с Германией, на­чальник Нальчикского округа подполковник Султанбек Касаевич Клишбиев направил к старшинам селений Большой и Малой Кабарды и пяти горских обществ Балкарии конных курьеров с известием о начале войны и распоряжением о срочном созыве съезда. 24 июля съезд обратился к российскому императору с просьбой разрешить создание из кабардинских и балкарских добровольцев четырёхсотенного конного полка.

26 июля Главнокомандующий войсками Кавказского военного округа генерал от кавалерии генерал-адъютант, граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков обратился через военного министра к императору с предложением использовать «воинственные кавказские народы», чтобы сформировать из них войсковые части. 27 июля, последовало высочайшее соизволение сформировать из туземцев Кавказа и Закавказья, на время военных действий, несколько полков, в числе которых и Кабардинский конный полк.

Кабардинский конный полк стал первой на Кавказе добровольческой туземной кавалерийской частью. На момент окончания формирования в полку насчитывалось 505 всадников, из них 415 кабардинец и 90 балкарцев.

3 августа 1914 года командиром полка был назначен полковник граф Илларион Илларионович Воронцов-Дашков, сын кавказского наместника И. И. Воронцова-Дашкова и адъютант великого князя Михаила Александровича. 23 августа он был утверждён в должности. Полковым адъютантом был назначен по­ручик лейб-гвардии Её Величества Кирасирского полка Керим Хан Аббас-Кули Хан оглы Эриванский, потомок Эриванского хана.

Командиром формировавшейся Кавказской туземной конной дивизии высочайшим приказом от 23 августа был назначен младший брат царя, генерал-майор Свиты великий князь Михаил Александрович. Начальником штаба дивизии был назначен полковник Яков Давидович Юзефович, литовский татарин магометанского вероисповедания, служивший в Ставке Верховного Главнокомандующего. Полки дивизии были объединены в три бригады. Кабардинский конный полк вместе со 2-м Дагестанским конным полком составили 1-ю бригаду. Командиром бригады был назначен помощник начальника Офицерской кавалерийской школы генерал-майор князь Дмитрий Петрович Багратион.

5 сентября полк был окончательно сформирован. 7 сентября в Нальчике личный состав полка был приведён к присяге с клятвой на Коране. 8 сентября полк перешёл в станицу Прохладную, где приступил к учебным занятиям под руководством офицеров, переведённых из регулярных армейских частей. 1 октября, после смотра командиром дивизии, полк погрузился в эшелоны и направился на Юго-Западный фронт.

Участие в боевых действиях

В первой половине октября дивизия сосредоточилась в Подольской губернии. 26 ноября дивизия начал движение через Львов к Самбору, где должна был войти в состав 2-го кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Гусейн Хана Нахичеванского.

17 декабря 1914 года Кабардинский полк принял первый бой у дер. Ветлино. В ночь на 18 декабря три сотни полка под командованием полковника Воронцова-Дашкова атаковали позиции четырёх рот тирольских стрелков, окопавшихся в долине р. Ветлинки, и после 9-часового боя выбили противника из деревни, захватив 15 пленных и потеряв убитыми и ранеными одного обер-офицера и двадцать нижних чинов, после чего удерживали позиции до подхода 2-го Дагестанского полка.

26 декабря полк в составе 1-й бригады участвовал в бою у деревни Береги-Горне, выбив из неё батальон альпийских стрелков. Затем отряд под командованием полковника Воронцова-Дашкова удерживал позиции до 4 часов дня, после чего отступил в полном порядке и с незначительными потерями.

10 января 1915 года два взвода 3-й сотни участвовали в бою у деревни Бережки. С 12 по 14 января сотни полка совместно с ротами Ольгопольского, Ваврского и Таганрогского пехотных полков занимали оборону на высотах 668, 693, 700 в районе городка Боберка на право­бережье Сана. 19 января дивизион полка вместе с Татарским конным полком в пешем строю выбили противника с гребня высоты восточнее села Кривка, после чего в течение трёх суток отбивали атаки австрийцев.

26 января 1-я бригада дивизии была сосредоточена в Ломна, а затем выдвинута вперёд для обеспечения стыка между 4-й Железной стрелковой бригадой генерал-майора А. И. Деникина и частями под командованием генерала Пестовского. С этой целью Кабардинский и 2-й Дагестанский полки вели наступление в районе Журовина и на высотах 771 и 871.

12 февраля дивизия выдвинулась к г. Калушу. Отряд из четырёх сотен полка и пехотной роты под командованием полковника Бековича-Черкасского двое суток удерживал деревню Подгорки и переправу через реку Ломницу, потеряв 3 человека убитыми и 29 ранеными. 16 и 17 февраля полк в пешем строю вел бои за железно­дорожную станцию Майдан. 21 февраля 1-я бригада под командованием великого князя Михаила Александровича выбила австрийцев из местечка Тлумач.

В апреле ди­визия направлена на охрану левого берега Днестра. 29 апреля часть 1-й бригады вслед за частями 33-го армейского и 3-го кавалерийского корпусов 9-й армии форсировала Днестр и вступила в бой с противником. 5 мая полк оборонял деревни Карлов и Видиново. 25 мая 1-я бригада у этих же деревень приняла на себя первый удар противника, перешедшего в контрнаступление, и организованно отступила на правый берег р. Прут, потеряв одного офи­цера погибшим и 22 всадника убитыми, ранеными и пропавшими без вести. К концу мая 1-я бригада была возвращена на прежние позиции по берегу Днестра, где 29 числа в пешем строю контратаковала противника, переправлявшегося через реку у деревни Жежава.

В конце июня 1-я бригада была отведена на тыловые позиции у дер. Ягельницы. 1 июля была срочно выдвинута в междуречье Ничлавы и Серета, где прорвались значительные силы противника, и поступила в распоряжение командира 1-й бригады 9-й кавале­рийской дивизии генерал-майора Туманова. Утром 2 июля две сотни Кабардинского полка и две сотни 2-го Дагестанского полка в пешем строю успешно атаковали позиции противника на высоте 276 у дер. Шупарка, но ввиду неудач соседних пехотных частей вынуждены были прекратить бой и отойти к высоте 281. 3 июля 1-я бригада дивизии поддерживала наступление Заамурской пехотной дивизии и до утра 4 июля вновь безуспешно атаковала позиции противника на высоте 276, после чего была отведена в резерв 9-й кавалерийской дивизии.

Во второй половине июля и августе Кабардинский полк в составе дивизии оборонял линию Моссуровка-Самушин к северу от Днестра, преграждая австро-германским частям путь на Борщёв.

1 сентября 1915 года дивизия была переброшена в междуречье Стрыпи и Серета с задачей обеспечить левый фланг 11-го армейского корпуса, отражавшего натиск неприятеля южнее Тернополя. 10 сентября Сводный полк под командованием командира 2-го Дагестан­ского полка подполковника Гиви Ивановича Амилахвари (1-я и 3-я сотни Кабардинского полка, 2-я и 3-я сотни Дагестанского полка общей численностью 340 сабель) получил приказ скрытно сосредоточиться у деревни Кульчицы и содействовать разведке боем в направлении де­ревни Доброполе и высоты 392, которую должны были провести две роты Старооскольского пехотного полка. Выяснив, что позиции заняты подразделениями 9-го и 10-го гонвендных полков, командир дивизиона Кабардинского полка Бекович-Черкасский, внезапно развернув свои сотни (196 всадников) в лаву, атаковал противника. В результате противник был выбит из деревни, были взяты в плен 17 офицеров, 276 нижних чинов, захвачены 3 пулемёта, 4 телефона. Потери дивизиона составили 2 офицера, 16 всадников и 48 лошадей убитыми и ранеными.

27-29 сентября части дивизии с приданным 2-м батальоном Старооскольского пехотного полка вели бои у деревни Петликовце-Нове. 29 сентября 1-я сотня Кабардинского полка поддержала Ингушский полк, на позиции которого обрушилась атака противника. 10 декабря дивизия была возвращена на левый берег Днестра, в район деревень Латач, Шутроминцы, Устечко. 15 декабря 4-я сотня Кабардинского полка в составе сводного отряда атаковала в пешем строю дер. Шутроминце и выбив две роты противника из деревни, оттеснила их за Днестр.

22 мая 1916 года дивизия перешла к преследованию выбитых с началом Брусиловского прорыва с укрепленных позиций австрийцев. 1-я бригада вела наступление на правом берегу Днестра в направлении города Черновицы. 24 мая командир Кабардинского полка, узнав о выдвижении австрийцев к деревне Окно, занял её первым, вынудив противника отступить. Когда соседние пехотные части начали отходить под натиском противника, полковник Старосельский рассыпал свой полк в цепь и в пешем строю повел его на поддержку пехоте. В бою был убит 1 офицер, 5 офицеров ранено, убито 8 всадников и ранено 34.

29 мая Кабардинский полк с боями вышел на левый берег Прута, где в конном строю атаковал позиции австро-венгров у деревень Лужаны, Шепенице и Альтмаешти. В результате полк захватил 1320 пленных (из них 13 офицеров) и добился полного тактического успеха.

6 июня 1-я бригада дивизии участвовала во взятии Черновиц, после чего была переброшена в район Чертовца, Окно для действий в направлении Станисла­вова. 25 июля Кабардинский полк в конном строю выбил противника с сильных позиций у дер. Хриниовцы, позволив 10-му пехотному Заамурскому полку почти без потерь занять высоты, прикрывающие путь на Тысменицу и Станис­лавов. 26 июля совместно с Ингушским полком выбил противника из дер. Пшеничники, а с утра 27 июля вступил в бои на подходе к Станиславову.

В конце сентября 1916 года 1-я и 3-я бригады дивизии, включённой в состав 4-й армии вновь образованного Румынского фронта, были переброшены из района Станиславова в Лесистые Карпаты, юго-западнее городов Надворная и Ворохта. С начала декабря дивизия вступила в бои с немцами в Восточных Карпатах, близ городов Роман и Бакэу, юго-западнее Ясс.

В январе-феврале 1917 года дивизия была отведена в тыл и распределена по бессарабским сёлам для отдыха и пополнения. После февральской революции в полках сохранилась дисциплина.

В начале июня, в связи с готовящимся наступлением Юго-Западного фронта, дивизия во­шла в состав 12-го армейского корпуса 8-й армии и была спешно переброшена в Галицию, в район города Станиславова. К этому моменту в Кабардинском полку было 27 офицеров и 470 всадников. 25 июня дивизия перешла в наступление от Станиславова к городам Калушу и Долине. 27 июня 2-я сотня Кабардинского полка отыскала брод на реке Ломнице, обеспечив переправу на западный берег пехотного полка. 29 июня в бою под Калушем 1-я бригада поддержала атаку 3-й Кавказской казачьей ди­визии, после чего, спешив сотни, отбила контр­атаку немцев. 4 июля Дагестанский, Черкес­ский и Кабардинский полки совместно с батальоном Юхновского пехотного полка контратаковали наступающего неприятеля под Новицей.

В начале июля 1917 года дивизия была переведена в состав разложившейся 11-й армии с целью укрепить рассыпающийся фронт. 10 июля дивизия выступила от Станиславова через Нижнев, переправилась через Днестр и двинулась через Чортков к реке Збруч, к государственной границе России 1914 года. 12 июля 1-я бригада была выдвинута к дер. Мшанец для содействия 6-му армейскому корпусу в ликвидации прорыва противника у города Трембовля. Вечером 14 июля 1-я и 2-я бригады удерживали позиции у села Клювинцы на правом берегу реки Гнилы, прикрывая отход 6-го и 41-го армейских корпусов. После этого полк был отведен в резерв и размещён в деревне Воровцы.

В августе 1917 года началась переброска Кавказской конной дивизии из Подольской губернии в в Псковскую губернию, к Новосокольникам, а оттуда на станцию Дно, где полки дивизии вошли в состав отдельной Петроградской армии генерала Крымова. Кабардинский конный полк погрузился в эшелоны 10 августа на станции Гречаны. Приказом Верховного Главнокоман­дующего генерала Корнилова № 654 от 21 августа 1917 года Кавказская конная диви­зия была развернута в Кавказский туземный конный корпус из двух дивизий. Кабардинский полк с Черкесским полком составил 1-ю бригаду 1-й дивизии. В ночь на 28-е августа Кабардинский и Осетинский полки эшелонами двинулись от станции Дно к Гатчине.

На 23 октября в Кабардинском полку состояло 42 офицера и 498 всадников при 4 пулемётах.

После Октябрьского переворота, в связи с падением Временного правительства, Кавказ­ский конный корпус перешёл в подчинение Центральному Комитету Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана, формально оставаясь под началом командующего Кавказской армией на Турецком фронте. Осенью полки дивизии вернулись в места первоначального формирования.

1 декабря 1917 года было сформировано коали­ционное Терско-Дагестанское правительство, в подчинении которому находились разбросанные по разным районам полки Кавказского конного корпуса. Командир корпуса Половцов попытался сохранить управление, изменив состав дивизий. Кабардинский и Черкесский полки были сведены в 1-ю бригаду 2-й дивизии под командованием князя Александра Чавчавадзе.

В марте 1918 года полк был распущен.

Командиры полка

• 23.08.1914-24.03.1916 — полковник граф Воронцов-Дашков, Илларион Илларионович
• 24.03.1916-14.05.1917 — подполковник (с 04.05.1916 полковник) Старосельский, Всеволод Дмитриевич
• 11.06.1917-xx.03.1918 — полковник Абелов, Владимир Давидович

Знамя полка

• Почётное знамя, пожалованное в 1844 году импе­ратором Николаем I кабардинскому народу.
• Пожалован 21 января 1916 года простой штандарт образца 1900 года. Кайма красная, шитье серебряное. Навершие образца 1857 года (армейское) высеребренное. Древко темно-зеленое с высеребренными желобками. Государственный герб. Штандарт, вероятно, не был вручён, поскольку к октябрю 1916 года он еще не был изготовлен.

Форма полка

Чёрные черкески, синие башлыки, черные папахи с синим верхом.

Известные люди, служившие в полку

• Бекович-Черкасский, Фёдор Николаевич
• Чхеидзе, Константин Александрович

Литература

• [www.kbigi.ru/fmedia/izdat/ebibl/Oprishko.pdf «Кабардинцы и Балкарцы в составе кабардинского конного полка в Первой мировой войне 1914—1918 гг.» сост. О. Л. Опрышко]

Ссылки

• [lepassemilitaire.ru/vospominaniya-o-sluzhbe-v-kabardinskom-konnom-polku-arsenev/ А. А. Арсеньев. Воспоминания о службе в Кабардинском конном полку.]
• [apsnyteka.narod2.ru/o/kavkazskaya_konnaya_diviziya_1914-1917_vozvraschenie_iz_nebitiya/chast_pervaya/index.html О. Л. Опрышко. Кавказская конная дивизия. 1914—1917. Возвращение из небытия]
• [archivesjournal.ru/wp-content/uploads/2011/08/%D0%92%D1%81%D0%B0%D0%B4%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B8-%D0%9A%D0%B0%D0%B1%D0%B0%D1%80%D0%B4%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D0%BA%D0%B0.jpg Всадники Кабардинского конного полка (фото)]

Отрывок, характеризующий Кабардинский конный полк

Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.