Каба, Никола Луи

Николя-Луи Каба
Имя при рождении:	Nicolas-Louis Cabat
Дата рождения:	6 декабря 1812(1812-12-06)
Место рождения:	Париж
Дата смерти:	13 марта 1892(1892-03-13) (79 лет)
Место смерти:	Париж
Гражданство:	Франция Франция
Жанр:	пейзаж
Стиль:	интимный пейзаж

Никола́ Луи́ Каба́ (фр. Nicolas-Louis Cabat; 6 декабря 1812, Париж — 13 марта 1893,Париж) — французский художник-пейзажист.

Биография

Художественное образование Каба получил под руководством Камиля Флера и вначале изображал окружавшие его родные виды, причём стремился верно передать не только частности, но и общее настроение природы. Рисунок его отличался уверенностью, а колорит, особенно в изображении воздуха и свежей зелени лесов, глубиной и сочностью; зато движение в его картинах часто бывало вымучено.

Каба, вместе со своими соратниками Жюлем Дюпре и Констаном Труайоном, принадлежал к основателям во Франции так называемого «интимного пейзажа». К этому роду произведений Каба относятся картины: «Пруд виллы д’Аврэ» (1834), «Осенний вечер» (обе в Люксембургском музее), «Зимний день» (1836), «Утиный пруд» и «Равнина в Аркезах».

Отправившись в конце 1830-х гг. в Италию, Каба перешёл к изображению идеальных сцен, часто рисуя при этом на библейские сюжеты. К картинам этого направления принадлежат: «Улица в долине Нарни», «Молодой Товит и Ангел», «Немейское озеро», «Ученики в Эммаусе» и др.

Идеалистическое направление не всегда давалось Каба и он, наконец в 1860 г. вернулся к своим первоначальным темам. Замечательные картины этого периода деятельности: «Берег Сены около Круасси», «Ручей в лесу» (1864), «Молодой лес в Шампелу», «Буря» и др.

В 1879—1884 годах возглавлял Французскую академию в Риме. Среди учеников Каба, в частности, Поль Альфред де Кюрзон.

Литература

• Каба // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Каба, Никола Луи

На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.