Каббала

Данная статья посвящена каббале в иудаизме. Статья Каббала (Лайтман) отражает другой подход к каббале.

Каббала́ (ивр. ‏קַבָּלָה‏‎, «получение, принятие, предание») — религиозно-мистическое и эзотерическое течение в иудаизме, появившееся в XII веке и получившее распространение в XVI веке. Эзотерическая каббала представляет собой традицию и претендует на тайное знание содержащегося в Торе божественного откровения.

Каббала связана с осмыслением творца и творения, роли и целей творца, природы человека, смысла существования.

Законченное учение было сформировано в Средние века. Основу каббалы составляют сочинения Йецира, Багир, Зоар (раввина Ицхака Лурия Ашкенази, известного под именем Аризаль).

Изучение каббалы

Согласно Талмуду, в Торе есть четыре уровня понимания, называемые: «ПаРДеС» (букв. «Сад», «Рай»). Это понятие является аббревиатурой (акронимом):

• «Пшат» — простое, непосредственное понимание текста;
• «Ремез» — букв. «намёк»;
• «Драш» — толкование;
• «Сод» — тайна.

Считается, что начинать изучение каббалы может лишь тот, кто постиг все предыдущие уровни: знающий как Письменную Тору, так и Устную (Талмуд). Тем не менее, для тех, кто ещё не достиг этого уровня, возможно постепенное знакомство с основами каббалы, при условии, что оно сопровождается продвижением в других областях еврейского Закона. Изучение каббалы, как правило, происходит в религиозных центрах: иешивах и бейт мидрашах.

История каббалы

Умозрительная каббала представляет собой соединение элементов гностицизма II-III веков н. э. и неоплатонизма. У гностиков заимствовано учение о 10 эонах, которые составляют плерому. Известен выдающийся сефардский неоплатоник XI века Гебирол, который оказал сильное влияние на формирование классической каббалы. Параллельно появляются в Византии мидраши с ярко выраженным каббалистическим уклоном. Одни из них (например, «Алеф Бет рабби Акивы» и «Мидраш га-Коген») исследовали тайны создания и структуры вселенной. Другие сочинения того же периода описывают небеса, которые представляют собой семь небесных дворцов (Хехалот), и священную колесницу (Меркава) из видений Иезекииля. Эти ранние намеки на мистическую космогонию, космологию и теософию в IX в. ожили в Италии и Германии.

Немецкая школа Иегуды Хасида ориентировалась на разработку проблем этики, человеческого совершенства и праведной жизни. Рабби Элазар из Вормса (ум. 1238) писал о тайнах совершенной жизни, принципах и нормах хасидим (благочестивых). Бог понимается в школе Иегуды Хасида не только как Святой Царь, восседающий в Эмпирее, но к Его сверхмировой трансцендентности добавляется атрибут имманентности: «Бог вездесущ и зрит праведных и грешных». Бог даже ближе ко Вселенной и человеку, чем душа к телу. Это учение об имманентности Бога лучше всего выражено в «Песни единства», гимне возникшем в окружении Иегуды Хасида: «Всё в Тебе и Ты во всём; Ты заполняешь всё; когда всё было сотворено, Ты был во всём; до того, как всё было сотворено, Ты был всем» (Гершом Шолем. Основные течения в еврейском мистицизме. Иерусалим, 1984. т.1. С. 156). В одном из направлений Хасидей Ашкеназ («Благочестивых из Германии»), существовавшим во второй половине XII — начале XIII вв. в Южной Германии и известным в науке под названием Круга «Особого Херувима», сочетание слов «бара ве ацал» («сотворил и эманировал») получает терминологическое закрепление. Сотворение Особого Херувима описывается как «бара ве ацал». Так был сделан важный шаг к концептуальному объединению еврейского креационизма с неоплатонической теорией эманации).

Классическая каббала

Расцвет каббалы приходится на XIII век, когда в мавританской Испании оформляется Жеронская школа. Эту школу представляют такие значительные ученые как Исаак Слепой, Азриэль из Жероны, Рамбан, которые вводят многие основные понятия каббалы (Эйн Соф, сфироты, гилгул). Со школой Исаака Слепого была связана каббалистическая традиция «Круга созерцания» (Испания 13 век.), в которой развивалось учение о 13 мидот («Сефер ийюн», «Источник мудрости») и др..
Книга Зоар также стала известна лишь в XIII веке. Авраам Абулафия внес в каббалу элементы суфизма, создав практику медитации «хохмат га-церуф», которая основывается на том, что Божественный язык (иврит) составляет сущность действительности.

Наиболее древним источником каббалы является книга «Сефер Йецира», вероятно составленная во II веке н. э. рабби Акивой (по другим данным в XVI в. н. э.). По мнению же каббалистов, книга была написана в XVI—XVII веках до н. э. праотцом Авраамом. В книге впервые упомянут специфический для каббалы термин сфирот, с помощью которых Бог творит мир, а также запечатлено символическое толкование букв еврейского алфавита.

До публикации «Зоара» «Багир» был наиболее влиятельным и цитируемым первичным источником каббалы. К нему постоянно обращался в своём комментарии к Торе рабби Моше бен Нахман (Рамбан). Название «Багир» происходит от первого библейского стиха, цитируемого в тексте: «Теперь не видно яркого света (Багир) в облаках…» (Иов, 37:21). Эту книгу называют также (в частности Рамбан) «Мидраш рабби Нехуниа бен га-Кана». Возможно, причина этого заключается в том, что имя рабби Нехуниа приводится в самом начале этой книги, однако большинство каббалистов приписывают «Багир» ему и его школе. Именно по этой причине существует предание, что «Багир» был написан амораим — последними мудрецами Талмуда. (А. Каплан, предисловие к «Багир»). Впервые «Багир» был выпущен в свет около 1176 г. прованской школой-каббалистов и имел хождение в виде рукописи в ограниченном кругу адептов. Первое печатное издание появилось в Амстердаме в 1651 г., последующие же вышли в Берлине (1706), Кореце (1784), Шклове (1784) и Вильно (1883). Самым лучшим изданием из всех является опубликованное в Иерусалиме (1951) рабби Реувеном Марголиусом вместе с его комментарием «Ор ха-Багир» («Свет Багира»).

В «Багире» содержится учение о десяти Сфирот. Рассматривается понятие гилгул (перевоплощение). Оно используется для объяснения проблемы кажущейся несправедливости и того, почему страдают и рождаются калеками даже невинные младенцы. Другие темы «Багира» касаются интерпретации букв еврейского алфавита. Также играют в книге «Багир» весьма знаменательную роль числа. Важнейшее откровение «Багира» — различные имена Всевышнего (§ 112). В «Багире» также содержится учение о Цимцум, то есть о самосжатии Божественного Света, но оно дано в наброске.

Наиболее знаменитой каббалистической книгой является Книга Зоар (ивр. ‏זוהר‏‎, «Сияние»), написанная согласно ортодоксальным каббалистам во II—III веке н. э. р. Шимоном бар Йохаем и опубликованная в XIII веке рабби Моше де-Леоном. Еврейский философ, крупнейший исследователь каббалы Гершом Шолем утверждал, что Моше де Леон сам написал Зоар и выдал её за сочинение Шимона бар Йохая. Согласно Шолему, обороты речи и грамматика, встречающиеся в книге, характерны для Испании XII века.

По преданию р. Шимон бар Йохай со своим сыном Элазаром 13 лет изучал тайны каббалы в пещере. Позже, Шимон бар Йохай обучал каббале своих учеников и написал книгу Зоар. Каббалисты считают Зоар основой каббалистической мысли и огромной духовной силой. Многие из них рекомендуют содержать её в каждом доме. Чтение Зоара вслух, не обращая внимание на его содержание, просто для «пользы души» (каббалисты считают, что чтения Зоара имеет положительное влияние на подсознательном уровне), стало распространённым обычаем, особенно среди сефардов. В XVI в. Зоар был впервые напечатан в Италии и имел такой авторитет, что любой учёный, имеющий деньги, желал его приобрести. Читателями книги были и христиане, которые интересовались еврейским мистицизмом и возможностями его христианской интерпретации.

Учение Ари

На протяжении всех предыдущих веков каббала была эзотерическим занятием небольшой группы посвящённых. Однако очень важный толчок в развитии каббалы произошёл, когда евреи были изгнаны из Испании в 1492 г., что привело к мощному взрыву мессианского стремления к искуплению грехов, а в результате миграции несколько наиболее учёных испанских каббалистов оказались в городе Цфат в Галилее. Вскоре Цфат стал новым центром каббалы и удерживал эти позиции короткое, но замечательное время в XVI в. Второй расцвет каббалы связан с такими именами как Моше Кордоверо и его ученика Ицхак Лурия (Аризаль или Ари).

У Моше Кордоверо усиливаются пантеистические и этические мотивы.

Ицхак Лурия разработал систему изучения каббалы (Лурианская каббала) и преподавал её группе своих учеников. Один из них р. Хаим Виталь (при помощи своего сына Шмуэля Виталя) изложил учение Ари в трактате Писания Ари. Эта книга стала второй по важности после Книги Зоар. Книга Эц Хаим («Древо Жизни») является одной из наиболее значимых частей «Писаний Ари». Лурианская каббала является основой как сефардской каббалы с XVI века, так и хасидской каббалы, появившейся в XVIII веке.

В основе Лурианской каббалы лежат четыре идеи: цимцум (сокращение Бога), швират келим («разбиение сосудов» первоначального творения), клипот (зло как обратная сторона божественного света) и тиккун (исправление мира посредством реинкарнаций-«гилгулим» и объединений «иббур»). Ари также разработал учения о технике каббалистической медитации «йихудим» («единения»), «кавванот», «цаддиким» и т. п. Его ученик Виталь разработал учение о переходе в миры Асия и Йецира. При нём каббала была ещё эзотерическим учением. Другой ученик Лурии Иосеф Табул стал главным популяризатором каббалы. Он обращал особое внимание на мистическую связь с душами цаддиков и медитациям на мистические имена Бога.

Марокканский каббалист Авраам Азулай(1570—1643) объявил об отмене всех ограничений на изучение каббалы. Кроме него сефардские общины подарили миру целую плеяду выдающихся каббалистов, таких как Шалом Шавази, Шалом Шараби, Хаим Бен Атар. Изучение каббалы получило широкое распространение на востоке, особенно в Северной Африке. Так, к примеру, большинство Марокканских Евреев имели в своих домах тексты книги Зоар и изучали их.

Исраэль Саруг преподавал свою версию лурианской каббалы в Италии в 1592—1599 гг. Каббала Саруга имеет дело с мирами выше Адама Кадмона. Версия Саруга мифологичной каббалы Лурии была с примесью спекулятивной каббалы Кордоверо. Саруг предложил неоплатоническое прочтение каббалы Лурии в своем учении о древе эманации (илан ацилут). Он считал, что если каббалист понимает ацилут (эманацию), то он понимает всю природу, поэтому может сделать голем. Если он знает тайны реальности, то может управлять природой. Уже в первом поколении учеников Лурии были те, кто избегал буквального понимания идей Лурии относительно цимцум, они присоединились к школе Саруга. Это относится в большей мере к каббалистам Восточной ветви, которые тяготели к философизации каббалы. Некоторые европейские каббалисты, в целом принимая лурианское учение, продолжали древние традиции, не вошедшие в каббалу Лурии (например, учение о шмитот). Многие, включая Саруга и его последователей, намного больше уделяли внимание гиматрии, чем Виталь и Кордоверо, находясь, возможно, под влиянием христианской каббалы. Авраам Коген Эррера предпринял попытку философско-каббалистического синтеза в своем трактате «Puerta del cielo» («Врата небес»). В этом трактате лурианская каббала подвергается истолкованию в терминах неоплатонизма (Прокл), схоластики и герметизма. В итоге получилась логически стройная каббалистическая спекуляция, объединённая в единое целое методологией неоплатонизма и схоластики. Усложнение каббалы произошло в середине XVII в., когда получили широкое распространение лурианские рукописи, то есть школа Сафеда встретилась с более эклектической европейской школой. Продуктом такого слияния стал трактат «Эмек га-Мелех» («Долина Царя») (1648). Идейно эта работа ближе к Саругу, чем к Виталю, хотя сохраняет буквальное представление о цимцум, от которого Саруг стремился уйти. Фрагменты «Эмек га-Мелех» появились в латинском переводе Кнорра фон Розенрота Kabbala denudata (1684).

Саббатинианская каббала

Из Цфата каббала стремительно распространилась по азиатским, африканским и европейским центрам еврейской диаспоры. Вскоре она стала по-настоящему массовым учением и как таковая подготовила почву для мессианского движения, во главе которого встал Шабтай Цви (1626—1676). Саббатианство опиралось на учение Ари, однако имело ряд специфических отличий. Во-первых, сторонники этого направления утверждали, что Мессия уже пришел, посему настало время свободы и ритуального нарушения заповедей. Нисхождение в глубины зла — это составная часть Божественного нисхождения (эманаций).

Моше Хаим Луцатто (1707—1747), известный под именем Рамхаль, внёс значительный вклад в систематизацию каббалы. Известны его три основные работы: Дерех Гашем («Путь Творца»), Месилат Йешарим («Путь праведных») и Калах Пит’хей Хохма («138 Врат Мудрости»). Последняя работа специально посвящена каббале. При жизни Рамхаль подвергался гонениям со стороны противников распространения каббалы, однако после смерти стал считаться одним из великих каббалистов и классиков еврейской мысли.

Хасидская каббала

Широкое распространение каббалы в европейских общинах связывается, как правило, с движением хасидизма. Поставив во главу угла духовные мотивы любви к ближнему, радости и милосердия, хасидизм, основанный Исраэлем Бааль Шем Товом, открыл основы каббалы желающим изучать их. Согласно учению хасидизма, Бог присутствует всюду, каждое явление и событие является непосредственным проявлением Его сущности. Задачей человека является преодоление ограниченности собственного бытия и слияние с божественным светом. Хасиды считают радость величайшей добродетелью, рассматривают пение и танцы, как путь служения всевышнему. В хасидизме существуют различные направления, во главе которых стоят цадики — адморы.

Хасидизм, целиком восприняв каббалистическую картину мира, повернул её к человеку: существует предание о том, как некто спросил Великого Магида: «В чем главное открытие Вашего учителя Баал-Шем-Това»? Тот ответил: «В том, что сфирот заключены в человеке». В хасидском мировосприятии непрерывная последовательность актов творения разворачивается снизу вверх; основные события космической драмы разворачиваются в ходе еврейской истории и в жизни каждого из людей. Ни один из высших духовных миров не в состоянии отразить во всей полноте многоплановость происходящего в чувственном «мире действия» (Асия), где перемешались добро и зло, истина и ложь. Только в этом мире достижимо Избавление, охватывающее все мироздание. Но Избавление неотделимо от Исправления (тиккун), оно рождается из диалога творения и Творца, и, вознеся бренную материю до уровня духа, достигает кульминации в воссоединении Пресвятого Благословенного и его Шехины.

Современная каббала

Каббала признавалась всеми направлениями ортодоксального иудаизма как дополнение к традиционному религиозному образованию. В XX веке каббалу начали использовать для истолкования актуальных проблем современности. Так один из основателей религиозного сионизма раввин Авраам Ицхак Кук пытался синтезировать сионизм и каббалу, суть которой в личностном диалоге Бога с еврейским народом. Этот этап развития каббалы связывают с возрождением еврейской национальной жизни в Израиле. Кук рассматривает еврейский народ как единый организм и применяет понятийный аппарат каббалы для социальных процессов, даёт «социологическую проекцию каббалы». Кук считает, что реализуя творческий потенциал этого своего «Я», человек и народ обретают смысл своей жизни.

Огромное влияние на популяризацию каббалы в XX веке оказал каббалист Бааль Сулам. Он написал ряд важных каббалистических книг и являлся сторонником массового распространения каббалы и основателем нового каббалистического направления, последователями которого является большинство изучаюших каббалу в наше время. Ему принадлежит основной современный учебник по каббале «Талмуд эсэр сфирот», комментарий на Книгу Эц Хаим, которая, в свою очередь комментирует Зоар.

Ортодоксальные иудеи полагают, что массовое увлечение каббалой будет неизбежно носить поверхностный характер, пока оно не соединится с практикой иудаизма (галаха, мицвот), поскольку каббала — неотъемлемая часть иудейской духовной традиции. Вместе с тем сторонники популяризации каббалы считают, что она оказывает положительное влияние на духовное развитие каждого индивидуума в частности и на человечество в целом. Знание по природе своей должно нести свет людям.

Основные понятия в каббале

Основа каббалы по определению Бааль Сулама

• определение Бааль Сулама:

«…Мудрость эта представляет собой не более и не менее, как порядок нисхождения корней, обусловленный связью причины и следствия, подчиняющийся постоянным и абсолютным законам, которые связаны между собой и направлены на одну возвышенную, но очень скрытую цель, называемую „раскрытие Божественности Творца Его творениям в этом мире…“»

Предназначение каббалы

Каббала раскрывает тайный смысл Торы, которая рассматривается в качестве глубокого мистического кода. С точки зрения изучающих каббалу, причиной всех проблем человечества в целом и каждого индивидуума в частности является несоответствие законам мироздания. Целью изучения каббалы является духовное совершенствование личности, которое позволит человеку понять своё предназначение в материальном и духовном мирах.

Согласно каббале, душа воплощается в материальном мире до тех пор пока не «выучит свой урок» и не выполнит той функции, для которой она была создана. (Считается, что каждая душа имеет какую-то свою, только ей присущую особенность, которую она и должна осознать). Когда — посредством обучения каббале — эта цель достигается, душа перестаёт воплощаться. Состояние, в котором достигается цель каждой души, называется «Гмар Тикун» (ивр. ‏גמר תיקון‏‎) — конечное (окончание) исправление (я). Достижение этого состояния и есть цель каббалы.

Изучение каббалы

Целью изучения каббалы является постижение индивидуумом единства действительности в своём ощущении и сознании. Передача постигнутого осуществляется по каббалистической методике, адаптированной к свойствам каждого последующего поколения: при помощи книг, в группе изучающих, под руководством Учителя.

Каббала в философии и науке

Идеи каббалы исследовали и развивали в своих работах следующие мыслители: христианский мистик Якоб Бёме, немецкие врачи Бальтазар Вальтер, Парацельс, Пауль Риций, алхимик, писатель и врач Корнелий Агриппа, Роберт Фладд, химик и врач Ван Гельмонт, врач-психиатр и философ Карл Густав Юнг, христианские философы Иоганн Альбрехт Видманштеттер</span>^ru_de, Николай Бердяев, Владимир Соловьёв, Сергей Булгаков, Анна Шмидт, Кнофф вон Розенрот, Пико делла Мирандола, Генри Мор, Дмитрий Щедровицкий, философы Бенедикт Спиноза, Соломон Маймон, Рене Генон, Гийом Постель, Иоганн Рейхлин, французский мистик Луи Сен-Мартен, писатель мистик Новалис, историк и литературный критик Харольд Блум.

Утверждение, что каббала явилась источником идентичных построений греческой философии (см. Аристотель, неоплатонизм, неопифагореизм) последнее время отвергается историками, полагающими, что знания греческой философии были заимствованы каббалистической традицией или являются продуктом опыта собственного постижения греческих философов.

Каббала в культуре

Каббалистические идеи нашли отражение в творчестве писателей Хорхе Луис Борхеса («Каббала»), Умберто Эко («Маятник Фуко»), Милорад Павич («Хазарский словарь»).

• Почитатели каббалы среди деятелей современной культуры:

Писатель Михаил Задорнов. «Для меня именно каббала — это формулировка тех законов природы, которые дают людям возможность жить свободно, как бабочки, как птицы, не разрушая природу, а наполняясь солнечным светом, наполняя свои сосуды светом. То есть, наполняя желания радостью. По-моему, есть удовольствие, и есть радость. Я считаю, что люди, гоняющиеся за удовольствиями, не могут ощутить радость. Как постичь радость, — обучает каббала. Поэтому, когда бывают неприятности, я сразу обращаюсь за советом к этой величайшей науке, очень для меня понятно сформулированной».

Певица Мадонна, некоторые песни которой наполнены каббалистическими мотивами. В частности, в своём альбоме «Confessions On a Dancefloor», выпущенном в 2005 году, Мадонна исполняет песню «Исаак», в которой используется шофар, а также израильский певец, преподаватель центра изучения каббалы Ицхак Синвани, сопровождающий Мадонну, исполняет на иврите мотив «Эль Хай» (букв. «Бог живой»), автором которого является каббалист Шалом Шавази.

Критика каббалы

В христианстве

Ряд православных священников и публицистов высказали критические мнение о каббале. Они считают, что каббала является эзотерическим учением, использующим астрологию, магию и отрицающим единого творца.

Протодиакон Андрей Кураев связывает появление каббалы с отказом евреев принять христианство.

«Религия Завета навязывается Израилю, а не творится им. И когда Израиль не принял Новый Завет, когда ушли пророки и ушла Благодать Божия — он наконец вполне предался желаниям своего сердца и создал себе религию. Он создал каббалу. Всё то, что было запрещено Ветхим Заветом, есть в каббале — магия и оккультизм, астрология и отрицание Единого Личного Бога-Творца».

— Можно ли спастись вне Церкви?

Жёсткую оценку каббале дал Михаил Воробьёв, настоятель храма в честь Воздвижения Честного Животворящего Креста Господня г. Вольска, назвав её «чуждым и враждебным христианству оккультным учением».

В иудаизме

В начале XX века один из лидеров йеменских раввинов Ихие Капах выступил против каббалы в целом, объявив Зоар и писания Ари лжеучениями. Он написал книгу «Войны Всевышнего» (Мильхамот ха-Шем), посвящённую этим мировоззрениям. Многие раввины подвергли его анафеме из-за подобных воззрений. Главный раввин Израиля в те годы Авраам Кук критиковал Капаха, но не подвергал его анафеме. Небольшая группа его последователей существует в Израиле и в наше время.

См. также

• Нью Эйдж

Литература

• Блюм, Хэрольд. [ec-dejavu.ru/b/Blum_cabbala.html Каббала и литературная критика] // . — Таргум. Еврейское наследие в контексте мировой культуры. Вып. 1, апрель-июнь 1990. — М., 1990. — С. 45-75.
• Кильхер, Андреас Б. [ec-dejavu.ru/k/Kabbalah.html Языковой миф каббалы и эстетический модернизм] // Немецкое философское литературоведение наших дней: Антология. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2001. — С. 445—474.
• [terme.ru/dictionary/521/word/kabala Каббала] // Атеистический словарь / Абдусамедов А. И., Алейник Р. М., Алиева Б. А. и др.; Под общ. ред. М. П. Новикова. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Политиздат, 1985. — С. 189. — 512 с. — 200 000 экз.
• [www.eleven.co.il/article/11899 Каббала] — статья из Электронной еврейской энциклопедии

Ссылки

• [www.dw-world.de/dw/article/0,,347217,00.html Каббала]
• [kabbala4u.ru/ «Что Вы должны знать о Каббале»] — вводные лекции по каббале раввина Ицхака Гинзбурга
• [www.chassidus.ru/philosophy/ginzburg/ Избранные главы из книг раввина Ицхака Гинзбурга]

Современные каббалистические группы и направления

• [www.inner.org/ «Галь Эйнай» — Центр изучения каббалы и хасидизма раввина Ицхака Гинзбурга] [galeinai.ru/ Рус.]
• [www.chabad.org/kabbalah/default_cdo/jewish/Kabbalah-Online.htm «Каббала Онлайн» — уроки каббалы и хасидизма портала Сhabad.org] [www.ru.chabad.org/library/article_cdo/aid/2201053 Рус.]
• [kabbalah.ru/history «Каббала Центр» — основан в Иерусалиме в 1922 г. равом Йегудой Ашлагом.]
• [www.kabbalah.info/rus/ «Бней Барух» — основана в 1991 г. Михаэлем Лайтманом. Альтернативный подход.]
• [webmidrash.com/index.php/lector/levi «Бней Ноах» — уроки Леви Шептовицкого.]
• [toldot.ru/rus_articles.php?cat_id=5 Ортодоксальная Йешива «Толдот Йешурон»]
• [www.kabbalist.ru/ Йешива Моше Шломо Слуцкера]
• [www.obshalom.org Каббалистический бейт мидраш раввина Авраама Готлиба]

Отрывок, характеризующий Каббала

За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]