Императорский кабинет

Кабинет Его Императорского Величества — учреждение, ведавшее личным имуществом русской императорской фамилии и занимавшееся некоторыми другими вопросами в 1704—1917 годах.

История

Кабинет был учреждён в 1704 году Петром I, являлся собственно канцелярией царя, ведал его казной и имуществом, вёл переписку. Во главе его стоял кабинет-секретарь А. В. Макаров. Закрыт после смерти Петра, 27 мая 1727 года.

Анна Иоанновна в 1731 году создала высший государственный орган — Кабинет Её Величества, состоявший из трёх министров. В 1735 году был издан указ, которым подпись трёх кабинет-министров приравнивалась к императорской подписи. Этот орган не имел с петровским кабинетом ничего общего, кроме названия. Подробнее см. статью кабинет-министры.

Взойдя на престол, Елизавета Петровна принялась восстанавливать учреждения времён своего отца. Кабинет был восстановлен 12 декабря 1741 года как личная канцелярия императрицы; управляющим её делами был назначен барон И. А. Черкасов. В ведение кабинета, среди прочего, передавались предприятия, обслуживавшие императорские дворцы:

• Императорский фарфоровый завод;
• Императорский стеклянный завод;
• Императорская шпалерная мануфактура;
• Петергофская гранильная фабрика;
• Петергофская бумажная фабрика;
• Царскосельская бумажная фабрика;
• Царскосельская обойная фабрика;
• Горношитский мраморный завод;
• Киево-Межигорская фаянсовая фабрика;
• Екатеринбургская гранильная фабрика;
• Выборгский зеркальный завод;
• Петергофская и Ропшинская бумажные фабрики;
• Тивдийские мраморные ломки.

Екатерина II выделила из состава кабинета канцелярию статс-секретарей, которая ведала её собственными делами, в т. ч. разбирала прошения и челобитные на имя государыни. С образованием Министерства Императорского двора в 1826 году кабинет вошёл в его состав.

После Февральской революции 1917 года Временное правительство 4 (17) марта постановило передать Кабинет Его Императорского Величества в ведение Министерства финансов, назначив для заведывания его делами комиссаром члена Государственной думы И. В. Титова. Министру финансов Терещенко было поручено выяснить вопрос о возможном обращении свободных средств Кабинета в облигации внутреннего военного займа.

Здание кабинета

В правление Александра I его кабинет занимал Аничков дворец на углу Невского проспекта и Фонтанки. Его парадный двор (Невский проспект, 39) был застроен в 1803-09 гг. двумя корпусами торговых рядов, которые спроектировал в стиле зрелого классицизма Дж. Кваренги. Эти два низких 2-этажных здания, в плане напоминающие буквы П, в 1811 г. были расширены за счёт пристройки со стороны двора и переданы в полное ведение Императорского кабинета.

До 1885 года фасады здания с колоннами «гигантского» ионического ордера пронизывали широкие аркады, через которые открывался вид на Аничков дворец. В 1885 г. аркады были заложены. Со стороны Фонтанки и по сей день имеется открытая колоннада с проездом во двор. Начиная с советского времени в здании расположен Санкт-Петербургский городской дворец творчества юных (бывший дворец пионеров).

Кабинетные владения

Кабинетские земли — собственность императорской фамилии, управлявшаяся Кабинетом его императорского величества.

Кабинетские земли были сосредоточены на Алтае (с 1747), в Забайкалье (с 1786), в Польше (Ловичское княжество — 3 уезда с несколькими десятками имений). В Сибири Кабинетские земли занимали 67 800 000 га. Кабинетская улица (ныне — Советская) в Новосибирске получила своё название из-за принадлежности города Кабинету. На кабинетских землях велась добыча золота, серебра, свинца, меди, имелись заводы по выплавке железа, чугуна, стали. В 1796 году к Кабинетским землям было приписано около 70 000 ревизских душ, ссыльно-каторжан, наёмных рабочих. Во 2-й половине XVIII века горные предприятия на кабинетских землях достигли высокого уровня развития. В 1-й половине XIX века они не выдержали конкуренции с развивавшейся капиталистической промышленностью, закрывались или сдавались в аренду. С 1861 года администрация кабинетских земель переходит к усиленной эксплуатации лесов, сдаче земель в аренду. С 1865 года было разрешено переселение на Кабинетские земли, и к 1907 году переселилось до 1 000 000 крестьян. Кабинетские земли на Алтае перед Октябрьской революцией давали ежегодно от 3 до 4 000 000 руб. дохода.

После Февральской революции 1917 года, кабинетские земли были конфискованы, а кабинет передан в подчинение Министерства финансов. Ликвидирован 26 февраля 1918 года.

Литература

• [dlib.rsl.ru/viewer/01003782446#?page=3 200-летие Кабинета его императорского величества. 1704—1904.] — СПБ. 1911;
• Обзор деятельности Кабинета его императорского величества за 1906—1915, СПБ. 1916;
• Государственные учреждения России в XVIII в., М., 1960.
• Агапова Т. И., Возникновение и развитие кабинетского хозяйства на Алтае в XVIII в., в сборнике: Сибирь периода феодализма, в. 1, Новосиб., 1962; Карпенко З. Г., Горная и металлургическая промышленность Западной Сибири в 1700—1860 гг., Новосиб., 1963.
• Кабинет Императорского Величества // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Кабинет Императорского Величества // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Императорский кабинет

Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.